бить. Но их бой почему-то был точь-в-точь похож на звон Пашиного будильника и так же внезапно прервался. Левап вскочил.
– Пора на работу! – закричал он и побежал куда-то. Павел едва за ним поспевал.
Вскоре они пришли к мрачному подвалу, из которого несло сыростью и плесенью, и Левап первым полез внутрь.
– Здесь работают простые души, вроде меня, – объяснял он Павлу, пока толстый надзиратель засовывал ему в вену шприц.
– Это кто такой? – спросил надзиратель, указывая на Павла.
– Это мой хозяин, господин Себ! – сказал Левап.
– Тогда ему двойную дозу! – зарычал надзиратель и схватил Павла за руку.
– Что он нам колет? – зашептал молодой человек, морщась от боли.
– Допинг. Кофеин, – объяснил Левап. – Сейчас ещё жрать заставят.
И точно, их накормили до отвала какой-то отвратительной пищей. Впрочем, пища была самая обычная: чипсы, шоколадные батончики, орешки, творожные сырки, конфеты. Но у Паши сразу же заболел живот и появилась неприятная отрыжка.
– Теперь – читать! – сказал Левап.
Мрачный, тускло освещённый зал был доверху забит журналами для тинейджеров. Попадались там и «Плейбои», которые были немного поприличнее.
Когда у Павла уже порядком заболела голова и повсюду стали мерещиться голые женщины, их повели слушать музыку. Кругом была куча надзирателей, и увильнуть от работы не было никакой возможности. Их оглушили дикие вопли, несущиеся из огромных динамиков. Причём из каждого динамика звучала своя собственная запись, и в этой какофонии ничего невозможно было разобрать.
Потом их заставили играть в компьютерные игры и просматривать всякую похабщину в Интернете.
– Что поделаешь, работа такая! – вздохнул Левап. – Мне бы на солнышко, по травке побегать, в церковь зайти. А приходится целый день…
В этот момент музыка стихла, и несколько сотен душ были выгнаны на улицу, на грязный двор.
– Едет сам министр Херг, – зашептались в толпе.
Подъехал чёрный лимузин, и из него вылез ужасный темнолицый человек (а может, и не человек). У него были глаза убийцы – подлые, мрачные, неподвижные. Его тело не светилось, а, наоборот, сгущало в себе тьму. Души выстроились в ряд, а министр с кривою ухмылкой принялся прогуливаться вдоль него, поглядывая на рабочих, как на свою собственность. Вдруг он резко остановился и пристально посмотрел на одну молодую душу. Та начала съёживаться под взглядом Херга, а потом вдруг забилась в истерике и истошно заорала.
– Я не хочу больше жить! – кричала душа. – Отвезите меня в Башню Смерти! Сбросьте меня вниз, и я разобьюсь на тысячи стёкол!
– Ну, насчёт стёкол это ты, братец, загнул, – глухо проговорил министр. Речь у него была размеренная, без интонаций. – А в остальном… Чем смогу, помогу. Полезай в лимузин.
И тут Павел с ужасом узнал в этом рабочем душу своего одноклассника Вадима. («Значит, зовут её Мидав», – подумал он.) Последнее время Вадим любил говорить о самоубийстве и уже неделю не появлялся в школе.
Павел кинулся к душе, схватил её за руку и начал уговаривать остаться. Мидав стоял, опустив плечи, и, казалось, не слышал его. Херг не вмешивался, молчал и криво ухмылялся. Потом министр схватил Пашу за подбородок и пристально посмотрел ему в глаза.
– Ты тоже хочешь поехать с нами, – то ли спросил, то ли заявил он. Павел похолодел и оцепенел. Ему представилось, как он залезает в роскошный автомобиль, как поднимается в великолепном лифте на вершину Башни Смерти, как весёлым солнечным утром он прыгает вниз и разбивается на… Ну, в общем, разбивается. Что может быть чудеснее?!
Он уже сделал шаг к машине, но тут подбежал Левап и оттащил своего хозяина в сторону. Как только их взгляды разошлись, Павел перестал подчиняться воле министра. Очевидно, тот хорошо владел искусством гипноза.
– В другой раз, мальчик, – сказал Херг ему вслед.
Через минуту хлопнула дверца лимузина, и министр уехал, увозя с собой несчастного Мидава. Тут зазвенели часы на ратуше, и рабочий день закончился.
– Мы должны как-то спасти Вадима! – горячо заговорил Павел. – Ведь если его душа разобьётся…
– Он умрёт, – закончил за него Левап. – В твоём мире это не обязательно будет самоубийство. Может, сердечный приступ или инсульт. Машина собьёт… Человек может умереть от тоски, от безысходности. Обычное дело…
– Мы проникнем в Башню Смерти и освободим его душу!
– Бесполезно. Ты же видел, Мидав сам хочет умереть. Да Башня Смерти и не охраняется, зачем в неё
