ребятки, расстаться. Сделаем так, как вы с самого начала и хотели. Будете работать сами по себе и только на себя.
— А Мане я скажу, чтобы она вас рассчитала, — холодным, злым тоном отрезал он. — Как раз и весна на носу, так что пора и вам о своём, персональном лове подумать. Сети закупить, оборудование всякое подготовить. Деньжата, чай, уже есть. А нет… — сами разберётесь.
— Ну…, - на миг как бы задумался он, а на самом деле попытался справиться с сильным нервным спазмом, перехватившим горло от бешенства, — мало ли что вам самим надо для работы. Спасибо, что поработали, хоть и недолго. Дальше мы уже сами как-нибудь справимся, без вас.
— Конечно нам без вас будет трудно, — еле выговорил он эти слова. Хотелось просто и без затей дать мужикам в морду. — Качества такого, конечно уже не будет, но по поводу качества, я с Советом, помнится, и не договаривался. Так, что им снова придётся открыть свои коптильные цеха, а заодно восстановить и собственное соленье. Вот и с саботажем, что вам так досаждал, заодно и справимся. Да и объёмы копчения, что-то явно несогласованные со мной я тут вижу. К тому же ещё и селёдка эта откуда-то взялась, калиброванная, — Сидор неожиданно громко и грязно выругался.
— Всё! — резко оборвал он свою речь, чувствуя, что начинает постепенно заводиться и медленно, но верно приходить в стадию неконтролируемого бешенства.
В этом состоянии он мог наворотить таких дел, что самому потом было бы стыдно. Так что он поспешил надавить на себя, скрывая бешенство.
— Всё, — тихо повторил он, — я ушёл. Завтра с утра к Маше за расчётом. Вы оба безусловно правы. Поборы с вас надо прекратить! Немедля! И вам лучше работать на самих себя, одним. Так оно честнее будет. Для вас!
Резко развернувшись, Сидор быстрым, нервно подскакивающим шагом двинулся обратно в сторону неоконченной ещё стройки.
— Да, — резко остановился он и, развернувшись к остолбеневшим друзьям, сердито добавил, — Городского Голову я предупрежу, чтобы немедленно сократил подвоз рыбы, так как мы о таком объёме точно не договаривались. И селёдке его нехрен тут делать! Хочет солить — пусть это делает в другом месте. — И резко повернувшись, скрылся за углом сарая.
— Ты чего-нибудь понял? — только через пару минут смог выговорить ошеломлённый подобным поворотом Пафнутий. — С чего это он на нас накинулся, как бешеный. Чего я такого сказал?
— Жаба гадёныша душит, что деньги такие нам платят, — мрачно огрызнулся Мишаня, недобро посмотрев вслед Сидору. Выставив вперёд ярко блестящий на солнце, начищенный ваксой сапог, он старательно отряхнул налипший на него грязный снег, тщательно вытер грязные разводы и довольно заметил. — У самого-то нет такого шикарного кожушка, — Мишаня нежно провёл ладонью по роскошной волчьей шубе товарища. — Обратил внимание, во что этот начальничек был одет? Нет? Нехорошо, Пафнутий, нехорошо. На одежду начальства, хоть теперь и бывшего, надо обращать повышенное внимание.
— Босяк! — брезгливо поморщился он. — Хочет чтоб и все вокруг были такими же, — недовольно проворчал он. — Небось всё пропил. Ребята рассказывают он каждый вечер сидит в кабаке и пьёт. Небось Брахун уже на нём миллионы заработал.
— А ты чего тут вертишься, — рявкнул он на неожиданно подвернувшегося под руку пацанёнка. — Ты, Колька, иди отседа. Иди к своей Дашке. Нечего тебе тут рядом со старшими делать. Иди, работай!
— Ты вот…, - снова ткнул он пальцем в шубу товарища, возвращаясь к теме разговора. — Рассмотрел, что сапожки то у него на ногах стоптанные были, те самые, что и месяц назад. Да ещё к тому же недавно чиненые. Да и одёжка всё та же, драненькая.
— За столько времени так ничего и не заработал, — поморщился презрительно Мишаня.
— А это значит, — поднял он вверх указательный палец, — что кончились наши с тобой доходы, — обречённо вздохнул он, сделав парадоксальный, но верный вывод. — И это в то время, когда только, только хорошие деньги пошли. Теперь всё себе заграбастает, жмот.
Пафнутий в сильнейшем раздражении сплюнул на землю.
— Как же это не вовремя, — расстроено покачал он головой. — С такого хлебного места турнул. Ур- род! — вдруг неожиданно тихо и зло выругался он, сердито сверкнув глазами.
— И кто за язык тянул? — тут же снова принялся он за причитания.
— Говорил же тебе, чтоб ничего не тыкал в нос этому нищеброду. А ты всё — зажрался, наживается! — передразнил он своего товарища. — Эх! — обречённо вздохнул он. — Где теперь наши денежки.
— Теперь будем как и этот…, - Пафнутий бросил в след ушедшему Сидору недобрый, злой взгляд, — слова доброго то не подберёшь. Вот теперь будем как он, целыми днями вертеться в грязном цеху, возиться с вонючими рыбьими потрохами и ходить в обносках, — и резко повернувшись, расстроенный двинулся на выход.
Медленно открыв дверь и стараясь не хлопнуть её со злостью об стену, Сидор осторожно протиснулся в землянку, стараясь особенно не афишировать своё появление. В таком раздражённом, злом состоянии, он старался ни с кем не встречаться, зная по опыту, что может запросто нахамить кому-либо, причём совершенно без всякого повода, о чём будет потом долго жалеть.
— Сидор, — неожиданно раздался из дальней комнаты голос Маши, — закрывай скорее входную дверь, а то тянет. И, вообще, где тебя носило? — добавила она, входя в прихожую и обозревая хмурую физиономию Сидора.
— Понятно, — недовольно заметила она, почувствовав резкий запах спиртного. — Фу, — поморщилась Маша. — Ну и несёт от тебя. Опять в кабаке надрался.
— Если ты считаешь пару кружек пива — надрался, — угрюмо буркнул Сидор, — то считай что да, надрался.
— Ну и кто нам в очередной раз в душу нагадил, — усмехнувшись, поинтересовалась Маша, пропуская разувшегося Сидора в комнату.
— Ты, Сидор, учти, — грозно ткнула она ему в спину пальцем. — Если ты будешь и дальше заливать спиртным все свои неприятности, то скоро сопьёшься.
— Маня, — как-то устало посмотрел на неё Сидор. — Я хотел бы знать, что у нас с доходами по рыбе.
— Понятно, — кивнула она головой с враз ставшим довольным лицом, — допрыгались наши горе соколы. Пошли уж, горе моё луковое, сделаю тебе доклад по всей форме. Как раз наши все собрались в столовой, тебя только и не хватало.
— Итак, господа, — громко прокричала она, следом за ним входя в столовую, и несколько раз звонко хлопнув в ладоши, привлекая внимание. — На повестке дня у нас похмельное состояние нашего друга Сидора, выведенного из себя необоснованными претензиями господ коптильщиков, облыжно обвинивших его в вымогательстве, эксплуатации, наживе на честных тружениках и нелегальном использовании детского труда.
— Я ничего не забыла? — повернулась она к вошедшему вслед за ней Сидору. — В педофильстве тебя не обвиняли?
— Они такого слова не знают, — угрюмо буркнул Сидор.
— А ещё ты забыла про лишение честных тружеников высокооплачиваемых рабочих мест и в переводе их на малооплачиваемые должности разнорабочих. А также во введении нас в неконтролируемые лишние траты и прочее, прочее, прочее, чтобы я хотел от тебя сейчас услышать. Небось есть что порассказать, судя по тому как ты лихо въехала в дело? — мрачно покосился на неё Сидор, тяжело и неповоротливо устраиваясь за общим столом. — Поэтому мне бы хотелось знать, с каких это капиталов эти оба два пошили себе такие шикарные шубы. Чего никто из нас, заметьте, не может себе позволить. И на какие такие шиши были построены те два роскошных терема, что считаются их жильём?
— Здорово, — пожал он руку сидящему за столом Димону. — Ты какими судьбами.
— А! — поморщившись, махнул тот рукой. — Надоело! Скалы — плесень, плесень — скалы. Рыжий — ягоды, ягоды — Рыжий. Плюнул на всё, подался в город, к Люське. А у неё этот, Головинский сынок сидит, гадёныш. Навесил ему под глаз очередной фонарь. Сразу стало скучно. Хотел и лярве этой засветить, да…, -
