Давно возникшая у него мысль использовать под пашню образовавшиеся там к весне огромные площади лесных вырубок, оставшихся после заготовки древесного угля, радикально тем самым решив свои проблемы с землёй возле города, требовала немедленной детализации.
На эту землю, вследствии её удалённости заводов от города и их фактического пограничного статуса, не распространялись никакие налоговые платежи и этим надо было срочно воспользоваться, пока городские власти каким-либо образом не попытались наложить на его вырубки свою лапу.
Тщательный анализ весьма поверхностного чертёжа тех земель, присланный ему сталеварами ещё в начале весны, ясно показал, что его идея с переводом всех лесных вырубок под пашню вполне жизненна. По крайней мере, если просто судить по площадям уже существующих на данный момент вырубок, перспективы были довольно заманчивые.
Правда, получить ещё какое-либо представление об этих землях, помимо площади, было совершенно невозможно, настолько чертёж был безобразно расплывчат. И никакой конкретики на данный момент вытащить из него было невозможно. Ну не понимали сталевары что он от них хочет. И на все его требования указать хотя бы где и какие почвы, отвечали откровенными отписками: песок, глина, чёрная земля. А что они под чёрной землёй подразумевали, чернозём или торф, не указывали. Для них это было всё едино.
Теперь же, после предварительной договорённости с Ванечкой Очередько на выполнение по тем землям геодезических работ и составления подробных поземельных планов, ситуация резко менялась. И, главное, получено было его согласие не передавать никуда на сторону, даже в Городской Совет, выполненных по просьбе Сидора и оплаченных им планов.
Теперь можно было не думать о том, что кто-либо посторонний без его согласия воспользуется оплаченными им материалами. Раз данное слово геодезист держал крепко.
Добравшись на железодельный завод только к вечеру следующего дня, Сидор буквально без сил свалился на выделенную ему лежанку в углу одной из устроенных рядом с домной жилых землянок. Пока добирался, успел в дороге вымотаться до такой степени, что плохо помнил даже как и кто его встречал вечером, и о чём они тогда говорили. А что засиделись они вчера допозна, он помнил отчётливо, мрачно разглядывая оплывший огарок восковой свечи на тумбочке возле головы.
Расположенная в самом удалённом от домны углу крепости, под крепостной стеной, тут, наверное было единственное место в огороженном вокруг домны охранном периметре, где можно было хоть как-то выспаться, без постоянной опаски быть разбуженным вернувшейся с ночной смены бригадой.
— 'М-да…, - мрачно окидывая скудную обстановку вокруг, Сидор поутру недовольно хмурил брови. — Условия быта, как у Павки Корчагина на строительстве узкоколейки. Не хватает только рваных сапог'.
Бросив мрачный взгляд на собственные мокрые грязные сапоги, выглядывающие краем густо измазанного в глине голенища из-под нар, он снова недовольно поморщился.
— 'Сам же у себя ругаюсь, когда кто-нибудь в грязных сапожищах тащится внуть помещения… и сам же… Начальник, блин!'
— Кормить здесь будут? — мрачно поинтересовался он куда-то в пространство.
— О! Проснулись!
Разбитная, весёлая молодка выглянула из-за ограждающей его угол тяжёлой, матерчатой шторы.
— Сейчас снедать будем, — тут же с понимающей улыбкой успокоила она заурчавшие от голода кишки Сидора. — Васята с Лёхой сказали вас покормить когда проснётесь. — Так что идите снедайте. Наши все уже давно на смену ушли, так что не думайте, вы никому не помешаете.
Покосившись на собственные грязные ноги, задумчиво перебирающие чёрными от грязи пальцами на холодном земляном полу, Сидор с тяжёлым обречённым вздохом сунул их в мокрые портянки, и с трудом засунув всё это в промокшие, обляпанные глиной кожаные сапоги, обречённо поплёлся к столу.
Ароматы, испускаемые его портянками, не добавляли ему чувства внутренней уверенности и откровенно смущали. Однако судя по тому что молодка не обратила на запахи никакого внимания, он не слишком выделялся из общего фона.
— Звыняйте шо без масла, — бухнула она перед ним котелок с варёной картошкой. — Старый завоз кончился, а нового ще не подвезли.
— Если хотите, есть пустые суточные щи.
— Трудно у нас с убоинкой, — виновато посмотрела она на него. — Вы уж Сидор Матвеич, на ребят за это не обижайтесь. Они колотятся как могут, но уж чего нет, того нет, — виновато развела она руками. — За зиму зверьё в округе повыбили, так что теперь сидим на всём привозном. А как к нам то обоз идёт, небось сами знаете. По болотам недели две пилить надо. Пока доберётся, уже обратно отправляться надо, всё подъели.
— Так и живём, — тяжело вздохнула она.
— Ребята говорили что вы приехали чтоб наладить у нас собственное подворье? — с затаённой где-то в глубине глаз надеждой молодка смотрела на него отчаянным, голодным взглядом.
Кусок чёрного, плохо пропечённого хлеба колом встал у Сидора в горле. Во взгляде молодухи читалось то, о чём упорно молчали сталевары. Жили они здесь откровенно плохо, впроголодь.
— 'Ну вот тебе и ответ, — отвёл он глаза от разочарованного его молчанием лица молодухи. — Как только бондари кончат заниматься со своим полем, отправлю их немедленно сюда. Так им и скажу. Люди здесь голодают и без их помощи никак нельзя обойтись. И пусть только посмеют отказаться.
— В тюрьме за долги сгною'.
— За лето решим, — вдруг хриплым голосом каркнул он.
Глядя как вспыхнули радостью глаза молодки, он понял, что деваться ему теперь некуда. Или он это сделает, или никогда себе нового провала не простит.
— Через месячишко освобождаются люди, так я их сразу сюда направлю, к вам, чтоб к осени у вас уже готовые поля были; хотя бы под гречку.
— А как тебя зовут? — внезапно спохватился Сидор. — А то как-то неудобно общаться не зная твоего имени.
— Глафира, — улыбнулась молодка. — Юрася коногона жонка.
— А скажи ка мне Глафира, — Сидор расплылся в искренней улыбке. Смотреть на засмущавшуюся вдруг молодку было истинным удовольствием.
— Скажи мне Глафира, когда подойдут отсутствующие здесь и сейчас Вася и Лёша, ваши начальнички? Трам пам, пам засонь таких.
— Так они давно уже на домне, — удивилась Глафира. — Уголь загружают что вчерась углежоги привезли. Ещё до рассвета и ушли. Так что снедайте спокойно, ждать их не надо.
— О! — вскинуласьона. — А вот и они. Идут.
— Здорово Сидор!
С грохотом открываемой настеж двери в землянку ввалились местные авторитеты.
— Принимай Глафира ещё гостей! — радостно заорали оба, хлопая по подставленной ладони Сидора своими грубыми, жёсткими пятернями.
— О! Картошечка! — оживились оба, присаживаясь за стол. — Ну раз картоха на столе, то спасибо тебе Глаша, а теперь оставь нас. Нам с начальником тет а тет, побалакать надо.
Дождавшись, когда подхватившаяся Глаша споро покинет землянку, плотно прикрыв за собой входную дверь, они оба в упор уставились на Сидора.
— Ну? — кивнули они оба на котелок с картошкой. — Интересоваться будешь как у нас тут что, или сразу перейдём к делу?
— Лошадей нет. Возчиков нет. Никто к вам сюда ехать работать не желает.
— Если сами не выделите хотя бы пару человек, чтоб постоянно курсировали обозом между заводом и городом, то это безобразие продолжаться ещё будет долго, — угрюмо проворчал Сидор. — Хоть это и чертовски трудно, но пару лошадей и пару подвод я вам обеспечу. В крайнем случае у Корнея из учебки уведу. А вот людей нет, — развёл он руками.
— Значит, рассказывать тебе что здесь народ временами голодает, не надо, — тяжело вздохнул Василий. — Жаль! Я уж хотел с тобой поругаться. Хоть душу б отвёл.
— Люди есть.
