притормаживать рядом с ним. Пользуясь своим более чем преклонным возрастом и тем что знал практически всех в городе чуть ли не с младенчества, он ко всем всегда обращался запанибрата. — Пожалей старика, Машка, скажи своим шалапутным девкам, чтоб не таскались ночь, полночь. Совсем житья мне старику не стало. Как только полночь, так они шляться начинают и спать мешают. Ночь-полночь, им всё равно. Это не дело!
— Каким таким девкам? — удивлённо посмотрела на него Маша, поневоле останавливаясь в полураспахнутых городских воротах. — Ничего не знаю. Говори ясней старый, — ей так и хотелось уточнить 'старый пень', но она сдержалась.
Старичок был хоть и старый, но невредный и приносил много пользы. Если бы не он, то ей бы пришлось нанимать на это место кого ещё, другого и более дорогого. Совет бы заставил, как самый богатый клан в этой части города, а, как ни крути, это были лишние траты. Ей вообще последнее время сильно не нравилась эта порочная городская практика, когда любого, чуть мало мальски поднявшегося над общей нищетой человека или даже целый клан тут же обязывали ко всяким общественным тратам, как будто они не платили налоги в казну города. Вот типа как это — содержать этого старика Силантия, которому никак не сидится у себя дома. Пусть бы сидел в своей землянке, грел бы старые кости на печи. Так нет! Привык быть всегда на людях, и в силу своего более чем преклонного возраста и того что всех в городе знал с малолетства имел, как говорится, волосатую лапу в Совете. Вот её и обязали подыскать старику местечко. Причём, за их счёт. А с какого такого рожна. Налоги то она платит, как все, — вот оттуда пусть и выделят деньги всем таким вот 'воротным'…
— Да куда уж ясней, — рассердился старик, прервав поток её недовольного мысленного бурчания. — Пленных амазонок своих приструни, говорю. Совсем распоясались. Повадились паршивки шляться каждую ночь по каким-то твоим делам, так никакого покою нет. Только лягу спать, как слышу: 'Силантий, да Силантий. Открой, да открой!'. Как будто для них нет никаких установленных правил. Сказано же что с заходом солнца ворота закрываются. Всем сказано.
— Так паршивки на тебя ссылаются, говорят, что едут по твоим нуждам. Вот, я тебя и прошу, приструни ты своих девок, дай старику поспать спокойно. Прекрати свои ночные посылы, — сердито проворчал он.
— Да каких девок то? — рассердилась Маша. — Я лично никого никуда не посылала. Так что говори, старый, кого ты постоянно среди ночи из города выпускаешь?
— Да твоих же девок, — растерянно посмотрел на неё Силантий. — Тех, что в долине вашей обосновались. И не из города, а в город. Вечером сюда, утром обратно.
— Это Димкиных жён, что ли? — удивлённо посмотрела на него Маша. — А что им в городе надо? Да ещё ночью?
— Да нет же, — рассердился Силантий, хлопнув себя в раздражении по сапогу кнутовищем, которое вертел в руке. — Я же тебе говорю. Тех, кто вместе с ними там обосновался. Кто с этим вашим дурацким кустарником в долине за болотом возится.
— И что с нми не так? — удивлённо посмотрела на него Маша, уже совершенно ничего не понимая. — Да объясни ты толком, — рассердилась она.
— Ты скажи им, чтоб ночью не шлялись, — тут же снова заканючил Силантий. — Что им, дня не хватает, что ли? Так и шныряют каждую ночь, так и шныряют. Никакого сна с ними нет. Заездили совсем старика.
— Почему ты открываешь городские ворота ночью? — неожиданный негромкий голос баронессы, прозвучавший чуть ли не шёпотом, прозвучал для Маши с Силантием от неожиданности чуть ли не громом с ясного неба.
— Да какие там ворота, — раздражённо отмахнулся тот на неё рукой. — Так, калиточку в створке приоткрою, чтоб только пробраться могли. Что я, не понимаю что ли. Дело то молодое. Девкам то невмоготу сидеть одним там в долине. Вот ты бы высидела бы одна, без мужика, чуть ли не полгода? — неожиданно насел он на незнакомую молодую девчонку, сидящую рядом с Машей и вздумавшую его, старика, учить.
— Вот то-то же, — сразу же удовлетворённо заметил он, даже не ожидая ответной реакции. — Учить, вы все горазды, соплячки, а как меж ног запечёт, так мухой полетите и в город, и из города. И не посмотрите, что до него добрый десяток вёрст пёхом.
Маша, бросив недовольный взгляд на задумавшуюся о чём-то баронессу, никак не прореагировавшую на последние слова старика, поспешила успокоить старого воротного стража в том, что она постарается угомонить разгулявшихся девиц и в ближайшее же время, наведёт порядок.
— О чём задумалась? — не выдержала она молчания, установившегося после того, как они уже миновали городские ворота, и ворчливый старик скрылся в своей будке.
— Мне кажется, или на других воротах иные порядки? — вопросительно взглянула на неё баронесса.
— Такие же, — беззаботно махнула рукой Маша. — От кого таиться. Ноябрь — самое спокойное время в году. Все враги уже на зиму по своим щелям забились. Ты чего? — удивлённо посмотрела она на возмутившуюся непонятно с чего баронессу. — Кругом же всё спокойно.
Поэтому, и отношение такое. И калиточку тебе откроют ночью, и сидит здесь на вратах не пара десятков стражников, настороженных и вооружённых до зубов, а старик Силантий Воротный. А единственный десяток, приданный ему для охраны и порядка, пьянствует целыми днями в трактире по соседству. В том, что ты могла видеть справа от ворот. Вроде, как и на месте, а всё ж и в кабаке сидят, пиво пьют. Вроде и захудалый кабак, а пива здесь продаётся едва ли не больше, чем во всех остальных вместе взятых. У местной стражи это место даже так и называется 'Санаторий'. Правда, — с ясно видимым сожалением заметила Маша, — пиво не наше, а Старостино. Его кабак, его и пиво. Сколько Сидор не пытался внедриться сюда с нашим пивом, самых лучших сортов, ничего у него не получилось. Не хочет Староста делиться доходами, своим пивом торгует. Хоть и плохое, а другого поблизости всё равно нет, — пояснила Маша, недовольно поморщившись.
— Вы здесь что, все идиоты? Какое пиво? — удивлённо распахнула глаза Изабелла. — А ящеры? Граница же рядом. А амазонки? Которым только этим летом дали по морде и они жаждут реванша? Реки ещё не встали, льдом не схватились. В любой момент их десантные лодьи могут оказаться здесь у вас под стенами города. Вы тут все, что? С ума посходили?
Мне показалось, или же когда полгода назад мы впервые попали в город, никакого трактира возле ворот не было? — вдруг неожиданно задумчиво посмотрела она куда-то в сторну от ворот.
— Нет, не показалось, — сердито огрызнулась Маша. Непонятная вспышка какой-то девчонки её серьёзно рассердила. Ишь, салага, ещё будет её учить. — После того, как мы наладили тут производство шикарного пива, всяческие ресторанчики, кабачки, да трактиры, растут в городе, прямо, как на дрожжах. Только за время после твоего у нас появления пять таких кабаков появилось. Староста правда, шельмец, пользуется тем, что у него денег полно и связи в Управе, вот и наоткрывал себе кабаков на самых ходовых местах, прям возле всех четырёх въездных ворот.
— А пятый? — перебив насмешливые восторги Маши, непонятно с чего вдруг насторожилась баронесса.
— Пятый? — задумалась надолго Маша. — Даже не знаю. Ребята говорили, что где-то в районе арсенала открылся. Корней, как-то ругался, что теперь стражники вместо того, чтобы стражу нести, будут сидеть по кабакам, пиво пить. Ну да об этом пусть болит голова у их борова начальника. Его это печаль. Пусть так стражу организовывают, чтобы они по кабакам не сидели. Не наладит, снимем, к едрене фене. Его об этом раз уже предупредили, так что если не исправится, то в ближайшее же время слетит со своего поста, как фанера с городу Парижу.
Изабелла, никак внешне не отреагировав на рассуждения Маши, так и продолжала смотреть вокруг каким-то задумчивым, рассеянным взглядом.
— Удивительно, — хмыкнула она, поворачиваясь к Маше. — В городе не менее десятка ворот, а за последние полгода я въезжаю и выезжаю исключительно только через эти, южные, как будто других и нет. Прям, наваждение, какое-то.
— Да уж, — кивнула своим мыслям и Маня. — У меня то же самое. Как куда ни ехать, так почему-то постоянно через южные ворота дорога идёт. Прям, наваждение какое-то, — так же рассеянно глядя по
