достойном погребении пророка, заставила ее подняться с постели. Учеников Иоанна она увидела еще издали. Они сиротливо жались около ворот крепости, пытаясь что-то разъяснить стражникам. Увидев ее, радостно замахали руками. Она подошла к ним, и по ее скорбному лицу они поняли, что случилось что-то ужасное.
— Что с нашим учителем? — в волнении спросили они.
Иоанна ничего не ответила, вернее, она хотела ответить, но не смогла, а лишь тихо заплакала. Ученики, опустив головы, ожидали, пока она перестанет плакать, а потом сказали:
— Мы хотим похоронить нашего учителя.
— Да, его надо похоронить, — кивнула головой Иоанна и повела мужчин к казармам стражников. Начальник стражи сразу же распорядился отдать тело казненного для погребения. Но когда стали просить голову пророка, он решительно отказался идти к жене тетрарха.
— Мне легче спуститься в преисподнюю, чем идти к этой женщине, — с горечью произнес он.
К Иродиаде Иоанна пошла сама.
Жена тетрарха, не раздеваясь, всю ночь просидела в своих покоях перед главою пророка. Она затуманенным взглядом смотрела на голову своего врага. Порой в ее глазах читалась неизбывная тоска о чем-то, навсегда потерянном. Именно теперь она поняла, что не победила того, кто мог разрушить ее мечту, ее с трудом добытое счастье. Нет, она сама побеждена.
Когда запыхавшаяся дочь прибежала к ней с рассказом о своем триумфе и просьбой дать совет, что можно попросить у тетрарха, Иродиада замешкалась только на минуту. За эту минуту у нее в голове пронеслись сотни вариантов всевозможных просьб, но уже в следующее мгновение она выпалила:
— Проси голову Иоанна Крестителя.
Вначале она даже сама не поняла, что сказала дочери. Эта дикая мысль выскочила словно вор, подстерегающий свою добычу. Девочка вытаращила на мать свои испуганные глаза.
— Да, да, дочь моя, проси только голову Иоанна, — все более укрепляясь в этой мысли, проговорила Иродиада, стискивая голову дочери в своих ладонях и покрывая поцелуями ее мокрое от пота лицо. — Я тебе отдам свои драгоценности, свои наряды. Все что захочешь, бери, только проси голову Иоанна.
После таких щедрых посулов девочка сразу повеселела, вырвалась из материнских объятий и побежала в пиршественный зал. Иродиаде вдруг захотелось вернуть дочь и сказать, что отменяет свою просьбу. Она уже протянула в сторону дочери руку, но потом опустила ее, понимая, что не в силах переменить свое решение.
Теперь, глядя на голову пророка, Иродиада задавала себе вопросы: «А что надо было делать? Вернуться в Рим к пьянице мужу и дальше влачить свое жалкое существование содержанки, зависящей от милостей императора? А дочь, которую надо пристроить? Почему вдруг кто-то решает за нее, как ей жить и с кем ей жить? Разве это справедливо? И что и этой жизни вообще справедливо? Кругом зависть, подлость, обман, жестокость. Что им можно противопоставить, как не ту же подлость и обман?»
Мысли Иродиады прервала служанка, которая доложила, что ее хочет видеть жена домоправителя Хузы. Иродиада вышла в соседние покои, чтобы принять Иоанну. Та вошла бледная и взволнованная, долго не решаясь заговорить. Когда Иродиада стала уже терять терпение, Иоанна, потупив голову, промолвила:
— Госпожа, ради всего святого отдайте мне голову Иоанна для погребения.
Иродиада задумалась.
— Разве ты не понимаешь, что этого делать нельзя?
— Не понимаю, — искренне удивилась Иоанна.
В глазах Иродиады засветился страх. Понизив голос, словно она боялась, что их могут услышать, проговорила:
— Если голову соединить с телом, то он воскреснет. Ведь он же святой.
Иоанну не столько поразила идея о воскресении пророка, сколько то, что Иродиада признает убитого ею пророка святым. «Неужели, зная о святости этого человека, она решилась на его убийство?» — с ужасом подумала Иоанна. Иродиада, словно подтверждая ее мысли, сказала:
— Я думала, что святой страшен для меня, пока он живой, но теперь поняла, что мертвый он еще страшнее.
