забыть чайные пристрастия любимого дядюшки, но всё-таки немного стыдно.
— Эх, молодые — вздохнул дядя Егор, вертя в руках коробку из-под чая — Всю жизнь пьёте в пакетиках. Главное чтобы побыстрее заваривалось, а до вкуса и дела нет. Лимон говоришь — пусть тогда и чай будет лимонный.
Оля предложила что-нибудь приготовить, но дядя отмахнулся: — Помню, как ты готовишь. Женщина не умеющая готовить бесполезна!
— Для мужчины — смеясь, уточнила Ласточка.
А вот от рюмки коньяка дядя Егор не отказался. Всё-таки в квартире относительно холодно. Не хватало ещё простудиться, да и вообще…
— До сих пор не замужем? — поинтересовался дядюшка.
— Ой, только не начинай. И так мама постоянно зудит — Ласточка скривилась, словно без сахара съела лимонную дольку, которая плавала в чашке: — Современной амбициозной девушке семья только мешает.
— От таких рассуждений народ и вымирает — наставительно, хотя и несколько равнодушно заметил дядюшка.
— Нарожаю ещё детей — пообещала Оля, — Какие мои годы.
— Целых двадцать шесть лет.
— Всего двадцать шесть — поправила Ласточка. Против воли в голосе прозвучал вызов.
Дядюшка покладисто согласился. Поднеся рюмку с коньяком к носу, неторопливо вдохнул: — Хороший.
— Иван выбирал — сказала Ласточка. Видя недоумение, разъяснила: — С декабря прошлого года любовь всей моей жизни.
Кивнув, дядюшка чуть-чуть пригубил коньяк.
— Много платишь за квартиру? Оля пожала плечами: — Нормально. — А то жила бы с родителями. Да не крути головой. — Дядя пожевал губами, потому улыбнулся: — Кстати, я привёз подарок. Где мой портфель?
Оля принесла портфель из коридора.
— Вот. — На стол был выложен стеклянный шар с крохотным домиков внутри. Обтянутая кожей, худая рука старика встряхнула подарок. Внутри шарика закружился искусственный снежок. О чём я думаю — мысленно укорила себя Оля — Обычная старческая рука. Но всё же, что меня гложет. Почему, кажется, будто что-то неправильно, только я никак не могу понять что именно?
Дядюшка что-то спросил.
— Прости, я задумалась- переспросила Ласточка.
— Говорю: нравиться мой подарок.
— Ещё бы! Только этой зимой слишком много снега.
— Твоя, правда — согласился дядя Егор. Не сговариваясь, они посмотрели в окно. Там по-прежнему бились редкие снежинки, словно пингуя[1] Ласточку и её дядю. Люди, вы тут. Вы ещё тут. Тут, тут, тут. Но всё равно однажды вы выключите свет и ляжете спать. Надо просто немного обождать.
— Я тебя не отвлекаю? — спросил дядюшка, отдавая дань вежливости.
— Ни в коем случае — порывисто ответила Ласточка. Задела стол коленкой и коньяк в рюмках опасно всплеснулся: — Сегодня свободный вечер.
Дядюшка задумчиво сказал: — Мне кажется, человека лучше всего характеризуют его вечера. Что он делает, как их проводит. Скучным людям будет скучно наедине с самими собой. Их спасает шумная компания или, на худой конец, телевизор.
— Можно задать вопрос? — вдруг спросил дядюшка, возвращая на стол рюмку, из которой так и не отпил во второй раз: — Пусть это будет как бы игра. Отвлечённое философское умствование. Чтобы ты, Оленька, сделала, если бы неожиданно и негаданно получила власть?
— В чём заключается власть. Над чем? В какой форме? — Ласточка любила психологические игры, правда не догадывалась, что дяде известна её скромная слабость. Кажется, они раньше никогда не говорили об этом — разница в возрасте и всё такое. По крайней мере, Оля не могла припомнить похожую беседу с дядей Егором. Она обсыпала лимонную дольку сахаром и собиралась съесть.
А дядюшка тем временем говорил: — Естественно над другими людьми, это единственная настоящая власть. С формой несколько сложнее. Допустим, можно было бы отдать любому человеку словесный приказ и быть уверенным, что он выполнит его точно так, как понимает. Приказ состоит из любого числа слов. Единственное условие — находиться с объектом на расстоянии разговора.
Жуя обсыпанный сахаром лимон, Оля неразборчиво спросила: — Какие-нибудь ограничения?
Дядя Егор задумался. Девушка успела съесть лимон до конца и только на белоснежных зубах скрипели последние сахарные песчинки, когда дядюшка ответил: — Твоя, правда, без ограничений было бы не так интересно. Пусть в один момент времени можно приказывать только одному человеку. Также нельзя слишком часто и слишком долго пользоваться способностью — просто устанешь, как если бы несколько часов бежала в гору. Но однажды отданный приказ действует длительное время. Скажем несколько часов или даже дней. Можно приказать кому-нибудь сделать что-то завтра или через неделю. Можно приказать забыть какое-то воспоминание или приказать разуму вместо красного цвета видеть синий. Пожалуй, это квинтэссенция власти, разве я не прав?
Оля задумчиво перемешивала ложечкой остатки на дне чашки. Дядюшка не торопил. Он снова взял рюмку и обмакнул в коньяк губы. Отпив чуть-чуть, как голубь.
— Чтобы я сделала? — Ласточка отложила ложку и подняла кружку, однако не стала допивать чай, просто оставив на весу: — Жила бы в своё удовольствие. Пользуясь властью для удовлетворения своих желаний. Постой! Если можно отдать безусловный приказ любому человеку, то значит и себе тоже. Можно приказать себе иметь фотографическую память, стать умнее или…
Дядя Егор довольно, но слегка удивлённо кивал. Видя, что Ласточка задумалась, ослеплённая богатством возможностей, сказал: — По условиям задачи «любому». Значит и себе тоже. Быстро догадалась. Только не надоест ли жить в своё удовольствие? Есть что хочешь, спать с кем пожелаешь, быть, где только захочется. Париж, Рим, Лондон. Нет нужды в деньгах и все люди твои игрушки. Но сколько же можно играть, неужели не надоест?
— Не знаю — сказала Ласточка.
Они помолчали. На скатерти крохотная коричневая точка от капельки чая.
— Ответь, почему люди обычно стыдятся лучших, а не худших своих мыслей — неожиданно спросил дядюшка. Его голос звучал сварливо, словно говорил архетип всех дядюшек на свете: по стариковски вредных, но в глубине души добрых: — Почему лучшие побуждения остаются не высказанными, а наихудшие наоборот выпячиваются. Отчего люди стараются выглядеть хуже, чем они есть?
— Не понимаю — пролепетала Ласточка.
— Я же знаю, о чём ты думала — всё так же ворчливо продолжил дядя Егор: — Ты хотела сказать, что попробовала бы изменить мир к лучшему. Скорее всего, у тебя ничего бы не получилось, ты и сама понимала это, но хотя бы попробовала. Хотела сказать, что приказала бы себе стать не только умнее, но лучше. Лучше во всех смыслах и в моральном тоже. Однако почему-то не сказала. Вместо этого: удовлетворение желаний, вывешивание грязного белья. Нет, я уверен, что ты приказала бы влюбиться в себя десятку красивых мальчиков. Может быть, превратила бы жизнь неприятных тебе людей в ад. Но ведь не только это. Не только. Зачем стесняться своих самых лучших побуждений?
Лицо Оли пылало. Казалось, дотронься до пунцовых щёк, до лба, оттенка спелого помидора и обожжешься. Говорить с дядей на такие темы и так свободно, всё равно, всё равно — она не могла придумать подходящего сравнения — всё равно, что говорить с отцом.
Наконец Ласточка тихо-тихо сказала: — Разве можно узнать, как я повела бы себя, получив дар власти. Хочется надеяться, но я боюсь себя, своих желаний и страшных возможностей. Сделать мир лучше. Сразу хочется спросить «что значит лучшие». Конечно, я подумала об этом. Но облечь мысли в слова было бы неправдой. Хвастовством…
— Фарисейством — закончил дядюшка — Прости, я смутил тебя.
— Ничего — Ласточка вытирала лицо платком.
