— Нет, она не сказала. Может быть, сегодня, а может быть, завтра... — жарко шептала акушерка. — Ой, да что это я говорю! Вы не волнуйтесь, ничего не будет... В общем, она не сказала когда.
— Так как же вы хотите, чтобы меня встречали! Всегда, что ли, с провожатыми ходить? Личную охрану нанимать?! — Он махнул рукой и стал надевать плащ.
— Ну зачем охрану. Может, кто из родных...
Игорь Сергеевич педантично заматывал концы длинного шарфа.
— Неужели пойдете? — с восхищением и жалостью ахнула акушерка.
— А что же, здесь оставаться? Всего хорошего!
5
Больной так и не приходил в себя, но его состояние не ухудшалось — возможно, потому, что дальше уже некуда. Но это могло быть и затишьем перед тем, как все еще сохранившиеся в нем силы сольются вместе, чтобы дать импульс к выздоровлению. И тогда уже дело быстро пойдет на лад. Но окружавшие постель не скрывали своей тревоги. По стенам палаты все ползли и ползли видеокадры, исходящие от мозга больного: стоило только вглядеться в них, чтобы понять, насколько серьезно положение.
Временами на стены набегала рябь, и тогда каждая стена превращалась в мелкоячеистую сетку. Миллионы, миллиарды ячеек отражали каждая свой кошмар. Вот опухшая от пьянства Валька осматривает нож, которым пырнет врача, вот загнанно озираются проникшие на чердак бомжи. А вот женщина с четвертого этажа волочит своего едва шевелящего ногами ребенка вверх по лестнице, потому что лифт заняли одеяльные бизнесмены — у них отгрузка товара, это не меньше чем на полчаса. И они знают о том, кому в данный момент нужен лифт, но не прерывать же из-за этого отгрузку.
Стоящие вокруг постели могли разом обозреть все, что во множестве мелькало на всех четырех стенах. И, сделав это, вздохнули. Они не могли иначе помочь больному, кроме как своим молчаливо-сосредоточенным присутствием, которое имело какое-то тайное значение. Но желание помощи так и рвалось из них, они мучались за больного, старались сомкнуться над больным теснее, чтобы разделить его муку. При этом их касающиеся друг друга крахмальные белые халаты издали легкий шорох. И тут же в больничной палате пошел, закружился снег.
Видимо, он слегка остудил жар больного, потому что застывшие в нечеловеческом напряжении черты чуть-чуть расслабились. Ползущие по стенам кадры остановились, кошмары в ячейках замерли: все безумствующие, колдующие, убивающие друг друга вдруг обернулись на летящие к ним хрупкие алмазные звезды да так и застыли, не в силах продолжать. Но это длилось не более секунды. В следующий момент каждый из них вернулся к своему делу, а лицо больного вновь отразило напряженный ужас. Но все-таки секунду он отдохнул...
6
Проснувшись, я поняла, что наступила зима, — за окном кружились первые снежинки. В этом году долго не было снега. Некоторые газеты пугали, что мы теперь вообще его не дождемся — дескать, глобальное потепление климата, понятие русской зимы должно отойти в область прошлого. А он — вот он, милый, и русская зима вместе с ним.
— Мама! Смотри, снег пошел!
— Чему ты радуешься, дурочка, — улыбнулась мама со своей постели. — Теперь тебе работы не то что раньше!
Но я все равно радовалась, хотя мне действительно придется утром и вечером убирать снег. Ничего страшного, зато теперь что-то в жизни непременно должно измениться к лучшему. Это еще Илария Павловна объясняла нам, малышам, что в природе все устроено так, чтобы приносить пользу человеку: когда мы привыкнем к лету, наступает осень, потом зима и весна. И каждый раз человеческая психика словно обновляется: и с первым снегом, и с первой травкой, и даже когда пышная листва начинает желтеть, редеть и облетать. Так уж устроен человек, что ему нужна вокруг перемена. И вдруг я поняла, как мне самой необходим этот первый снег.
Моя внутренняя жизнь тоже нуждалась в перемене. Оцепенение длилось восемь лет, и вот пришел срок — оно готово сползти с меня, как с жуков и стрекоз сползает их старая ороговевшая кожа. Кажется, это называется хитиновый покров. Но на жуках и стрекозах под обреченным панцирем уже растет пленочка новой ткани, а я совсем не представляю себе будущего. Каким человеком мне предстоит очнуться от столь долгой внутренней спячки?
Я поняла, что нужно поговорить с Иларией Павловной, не зря я ее сегодня вспомнила. Посоветоваться насчет себя и еще Вальки: ведь я не могу обсуждать эту проблему с мамой, поскольку обещала хранить тайну. А самой тоже не приходит в голову ничего умного. Что ни придумаю, все не так: вроде нельзя потакать Раулю в изоляции Садика от матери, но и поставить вопрос ребром у нас с Валькой не было возможности. Если Рауля разозлить, он, вероятно, способен оставить Вальку вообще без какой бы то ни было информации о сыне.
