ближайшем участии в деле всех тех лиц, которые содействовали расширению, улучшению и процветанию предприятия.
С совершенным почтением вдова Мартьянова с детьми».
Проявили оригинальность подхода к клиентам и владельцы «Международного» ресторана. Они заманивали в свое заведение поклонников эсперанто в особые кабинеты, где предлагали меню с названиями блюд на новомодном языке, а также «лучшим в Москве кегельбаном». Игрокам, помимо невысокой платы за игру («чухонка» – 5 коп.), предоставлялась скидка в 20%.
Ресторан гостиницы «Россия», появившийся в Петровских линиях вместо прогоревшего «Татарского», славился пирожками. Повар А. Курбатов вспоминал свою продукцию: «Я должен был выпускать сотни слоеных пирожков в форме книжечки с девятью вот-вот готовыми раскрыться листочками. Были пирожки и другого сорта: маленькие, размером с большой палец руки, жаренные во фритюре. Их очень любили посетители и брали нарасхват. Делал я еще и крохотные ватрушечки из сдобного теста, величиной не больше серебряного рубля. Эти ватрушечки, как говорится, сами в рот летели и таяли от одного укуса».
В «Ампире» ранее других ввели обеды по стандартным ценам, чем привлекли массу посетителей. Впрочем, полезное новшество вскоре подхватили очень многие рестораны, и москвичам оставалось выбирать – платить за обед рубль или идти туда, где немного дешевле. Тем более что меню рестораторы публиковали в газетах.
В «Лондоне», например, в 1910 году ужин из трех блюд («белуга в рассоле, филе нике с крокетами, пом демеранш») с графином водки стоил 90 коп. По 25 коп. брали за каждое дополнительное блюдо. А вот в «Новой Моравии» три блюда на ужин обходились на гривенник дешевле, но уже без водки. Зато богаче был выбор: севрюжка барон, судак бордолез, жаркое (утки, полрябчика, соленье), парфэ кофейное, суфле новрежен.
Знатоки ресторанного дела с иронией отзывались о такой дешевизне и доказывали, что за столь ничтожную цену нельзя получить полноценный обед или ужин. Косвенным подтверждением этого послужили признания так называемых «голубятников», случайно арестованных в Благовещенском переулке.
Случилось этот так: двое мужчин подрядились очистить от помета чердак дома, где обитали сотни голубей. Один из них увлек дежурного дворника в трактир, а другой поднялся на чердак и спустя некоторое время появился на улице с полным мешком, но был остановлен городовым. При досмотре открылось, что мешок под завязку был набит задушенными голубями, которые, по признанию ловца, предназначались для продажи в кухмистерские и рестораны. Там голубям предстояло сыграть роль дичи в блюдах с витиеватыми французскими названиями. Выяснилось, что такой промысел существовал в Москве с незапамятных времен.
Однако среди множества существовавших в Москве ресторанов несколько выделялись особо. Их репутация была проверена годами и не могла вызывать ни малейшего сомнения. Так, по изысканности кухни первое место прочно удерживал «Эрмитаж», принадлежавший товариществу Оливье. В его стенах принимали самых почетных московских гостей – например, кузена японского императора, короля Сербии Петра, премьер-министра П. А. Столыпина. Выпускники Пажеского корпуса ежегодно устраивали здесь совместные обеды.
В 1910-х годах председательствовал на них старейший из пажей, живших в Москве, – генерал А. А. Пушкин, сын поэта.
В особо торжественных случаях в «Эрмитаже» выставляли на столы так называемый «наполеоновский» сервиз из дорогого севрского фарфора, сочетая его с другими видами украшений. В газетном отчете о банкете, устроенном в честь пребывания в Москве французских парламентариев и сенаторов, сообщалось: «Закуска была сервирована в зале „модерн“. Громадный стол был украшен глыбами льда, из которых были высечены фигуры медведей, державших в своих лапах бадьи с икрой. Посреди стола красовался ледяной корабль с холодными закусками, залитый светом зеленых электрических лампочек».
Да и в обычные дни «Эрмитаж» не пустовал. Для зажиточных купцов и промышленников он служил привычным местом проведения деловых обедов, а также ужинов, являвшихся прологом для кутежей в загородных ресторанах. «Эрмитаж» был популярен также среди адвокатов, профессоров, видных артистов и литераторов. В связи с этим П. Д. Боборыкин, известнейший столетие назад писатель, на праздновании юбилея своей творческой деятельности объявил, что «в Москве есть три умственных центра: университет, Малый театр и ресторан „Эрмитаж“».
Несколько в ином свете характеризовала завсегдатаев «Эрмитажа» обнаруженная и возвращенная в Городскую думу в 1900 году кружка для сбора пожертвований в пользу неимущих. Выяснилось, что она была поставлена в ресторане еще в 1877 году и, видимо, настолько примелькалась, что на нее перестали обращать внимание. Стоит еще отметить, что за прошедшее время кружка так и не была заполнена до конца. Фельетонист газеты «Русское слово», описывая этот случай, позволил себе пофилософствовать по поводу мелочи, когда-то пожертвованной «прожигателями жизни»: «Ну, этот хоть и бессознательно, но положил... для себя... Этот двугривенный пригодится ему тогда, когда уплывут от него миллионы, за ними уйдут и друзья, как дым разлетится веселый праздник и наступят скучные серые будни...
И когда он, голодный и холодный, в рубище, протянет руку... ему дадут этот двугривенный... Узнает ли он его?!»
Ресторан «Славянский базар» особенно охотно посещали крупные коммерсанты и иностранцы. Например, в январе 1913 года немецкая колония отмечала в нем день рождения императора и открытие в Москве на Александровской улице памятника Вильгельму II.
Братья Щукины, В. С. Перлов, П. В. Шумахер и другие именитые купцы ежемесячно собирались в «Славянском базаре» в память о совместных обедах на Нижегородской ярмарке. Обычно инициатором этих обедов был известный чаеторговец В. С. Перлов. По свидетельствам современников, он снискал в Москве славу Дон Жуана, причем вкус его был совершенно невзыскателен: почтенный купец мог воспылать чувствами к любой увиденной им фемине. Ему было не важно – хористка или горничная, молода или нет, красива или безобразна – для него все женщины были хороши.
Шумахер состоял в родстве с бывшим городским головой Ф. Ф. Шумахером, которого судили вместе с аферистами из Московского кредитного банка. И хотя по суду он был оправдан, его карьера оказалась навсегда загубленной. Петр Васильевич Шумахер пить и есть мог много. Сидя в компании, он за вечер выпивал девять бутылок бургундского вина и не пьянел, а только становился красноречивее. Если перед ним оказывалась откупоренная бутылка с крепким напитком – коньяком, шартрезом и т.п. – Шумахер считал себя обязанным выпить ее до дна.
Прочитав изданное В. И. Далем собрание русских народных пословиц, Шумахер отправил к граверу свой самовар, присовокупив просьбу вырезать на боку загадку: «У девушки, у сиротки загорелось в середке, а у доброго молодца покапало с конца». Однако медник отказался сделать такую надпись. Тогда Шумахер изготовил транспарант с полюбившимся ему текстом, который отправил на отзыв в Московский цензурный комитет. Оттуда пословица вернулась, украшенная штампом: «Печатать дозволяется. Цензор такой-то». Граверу пришлось уступить.
По воспоминаниям В. А. Гиляровского, в конце XIX века «Славянский базар» был единственным в Москве заведением, где официанты прислуживали во фраках. В то время трактирная прислуга – половые – носили рубахи и штаны из белого полотна, а во фраки обряжались, прислуживая на частных вечеринках. В начале XX века «Славянский базар» стал первым рестораном, куда дамы, не нарушая законов приличия, могли ходить завтракать одни, без кавалеров.
Упомянутый ранее писатель Боборыкин в романе «Китай– город» так описал «Славянский базар»: «Зала, переделанная из трехэтажного базара, в этот ясный день поражала приезжих из провинции, да и москвичей, кто в ней редко бывал, своим простором, светом сверху, движеньем, архитектурными подробностями. Чугунные выкрашенные столбы и помост, выступающий посредине, с купидонами и завитушками, наполнял пустоту огромной махины, останавливали на себе глаз, щекотали по-своему смутное художественное чувство даже у заскорузлых обывателей откуда-нибудь из Чухломы или Варнавина. Идущий овалом ряд широких окон второго этажа, с бюстами русских писателей в простенках, показывал
