трактующиеся большевиками и меньшевиками. Прежде всего, весьма неоднозначной оказалась роль возникших после распубли- кования Манифеста Советов рабочих депутатов, главным образом — в Петербурге и Москве. Меньшевики, инициировавшие создание этих Советов, вполне сознательно способствовали их политической нейтральности. По их мнению, Советы должны были стать легальными центрами рабочего движения, на равных сотрудничающих со всеми политическими партиями. По сути, это отвечало давним идеям некоторых меньшевиков о демократическом преобразовании общества через опосредованный контроль над органами самоуправления. Но это никак не могло устраивать большевиков, которые видели в подобной тактике отказ от реализации идеи временного революционного правительства, от партийного руководства рабочим движением. Да и сама фигура председателя Петербургского Совета Хрусталева-Носаря, еще недавно принимавшего участие в попытках «освобожденцев» организовать несоциалистическую рабочую партию, у большевиков вызывала большие сомнения. Однако тяга рабочих к массовой организации, а также тот факт, что Совету удалось провести в начале ноября в Петербурге новую политическую стачку, значительно изменили отношение лидеров «большинства» к Совету р.д. Хотя эту стачку не удалось превратить во всероссийскую, все же на какое-то время Петербургский Совет превратился в неофициальный орган революционной власти, и это давало надежду на поступательное развитие событий.
Весьма неоднозначным продолжало оставаться и отношение к либеральной демократии, ибо представители этого движения после царского Манифеста повели себя по-разному в разных регионах России. В Москве, Одессе, Н. Новгороде произошел разрыв между левыми и буржуазно-либеральными партиями, до этого сотрудничавшими в период Октябрьской всеобщей политической стачки. В Сибири городские думы (где преобладали буржуазные элементы) часто работали рука об руку с местными комитетами социал-демократов, а в Тифлисе, где возникла угроза масштабной межнациональной резни, власти сами пошли на сотрудничество с социал-демократией. Кое-где на такое сотрудничество пошли и представители буржуазно-демократических кругов, но в большинстве случаев это было вызвано угрозой массовых черносотенных погромов. Погромная волна октября — ноября 1905 года действительно (в полном соответствии с прогнозами Ленина) привела к революционизации массовых настроений, но эти вспышки баррикадных боев носили локальный характер (Харьков, Екатеринослав, Чита и некоторые другие города). В крупных городах России один за другим возникают Советы рабочих депутатов, причем в абсолютном большинстве этих Советов доминируют представители социал-демократии. Лишь в Белостоке Совет р.д. оказался в руках эсеров и анархистов.
Во время погромов социал-демократия понесла первые жертвы: зверски были убиты в Москве Н.Э. Бауман и П. Грожан, в Иваново-Вознесенске Федор Афанасьев и Ольга Генкина, в Армавире — Прасковья Дугенцова. Характерно, что в похоронах Баумана приняли участие не только рабочие, но и т. н. «чистая публика». Газета «Новое время» оценила количество участников похорон в 300 тыс. человек. Черносотенная волна в какой-то мере способствовала если не единению, то, по крайней мере, осознанию общих угроз.
Таким образом, можно констатировать, что прогнозы Ленина, сделанные им в течение первой половины 1905 года, имели под собой определенные основания и в какой- то мере воплотились в жизнь. Но очень многого Аенин не учел. Его теория политической революции исходила из априорного признания максимальной революционности пролетариата, его «классового инстинкта», его «демократизма». Именно этот элемент идеализации пролетариата, игнорирование его социальной неоднородности и идейной разобщенности, не позволил адекватно оценить ситуацию и сделать более реалистические выводы. Партия большевиков в той конкретной ситуации не смогла до конца сыграть роль «авангарда пролетариата», т. к. самодержавие в лице своих немногих талантливых чиновников (прежде всего, С.Ю. Витте) сумело удержать страну от падения в хаос (чего не смогло сделать Временное правительство осенью 1917 года), проявив способности к маневрированию. Надо отметить, что и в самой партии отсутствовала цельность, большевики не ощущали себя отдельной партией, еще не были порваны все нити, связывающие «большинство» с «меньшинством», отсутствовал и действенный руководящий центр. Тактические вопросы решались неодинаково разными комитетами, которые во многом действовали, исходя из конкретных обстоятельств. Приезд Ленина в Россию не слишком радикально изменил ситуацию. Первое время Ленин вынужден был посвятить анализу положения в стране и партии, да и вообще он не демонстрировал желание афишировать свое лидерство.
Ноябрь был для Ленина весьма насыщенным месяцем: работа в редакции «Новой жизни», участие в партийных собраниях, конспиративные встречи с членами ЦК. Идет подготовка к Четвертому (как предполагалось — опять чисто большевистскому) съезду. Съезд должен был решить вопрос о слиянии с «меньшинством» в единую партию (предварительная договоренность между ЦК большевиков и ОК меньшевиков к тому времени уже была достигнута). Съезд предполагалось провести в Финляндии, в Таммерфорсе (ныне — г. Тампере). Однако забастовки на железной дороге (как и вооруженное восстание в Москве) помешали значительному числу делегатов добраться вовремя до Петербурга. К 10 декабря сюда прибыло около 40 человек, представляющих всего лишь 26 парторганизаций, что было недостаточно для кворума. Было решено вместо съезда провести конференцию. В это время в Москве началось вооруженное восстание, но, судя по всему (вопреки официальной советской историографии), в Таммерфорсе об этом узнали только 17 декабря, когда восстание уже было фактически подавлено.
Конференция в Таммерфорсе приняла решение о слиянии с «меньшинством» в одну партию. (Ранее такое же решение приняла меньшевистская конференция, состоявшаяся в Петербурге в ноябре, на которую в качестве официальных гостей были приглашены А.Л. Богданов и Ленин.) В Таммерфорсе (как и в Петербурге) было принято и решение о бойкоте выборов в Государственную думу, хотя затем меньшевики все же решили участвовать в избрании выборщиков.
Почему фракционное руководство большевиков и меньшевиков после такой яростной борьбы друг с другом решилось на объединение со своими идейными противниками? Тому есть несколько причин. Прежде всего, на такое объединение толкали своих лидеров низовые организации (как большевистские, так и меньшевистские). Кое-где объединение фракционных групп в единые организации происходило по инициативе «низов» без санкции фракционных центров, как, например, это произошло в Одессе по инициативе Эдуарда Эссена («Барона»). В середине ноября на общем собрании одесских рабочих — социал-демократов было принято постановление о слиянии фракционных групп в единую организацию. Подобное имело место в Саратове, Перми и Петербурге, где в Выборгском районе местные организации большевиков и меньшевиков слились в одну еще до принятия соответствующего решения своего руководства.
Второй немаловажной причиной был идейный разброд среди меньшевиков и появление в их среде групп, чьи программные установки оказались весьма близки большевистским. Наиболее близкие к большевикам позиции занимала группа Парвуса — Троцкого, а также группа меньшевистских идеологов, объединившаяся вокруг редакции газеты «Начало».
Не менее, а, может быть, и более важным стимулом для объединения стало появление на политической арене к осени 1905 года весьма окрепшей и возросшей численно Партии социалистов- революционеров, влияние которой на рабочих росло с каждым днем. ПСР довольно быстро смогла из немногочисленной организации интелли- гентов-радикалов превратиться в полноценную партию, начавшую после 17 октября активно создавать легальные структуры. Ее программа находила весьма сочувственный отклик в среде тех рабочих, которые сохраняли связи с деревней, а таких было немало. (Кстати, эсеры также решили бойкотировать выборы в думу).
Наконец, к объединению подталкивали и единомышленники из европейской социал-демократии, и представители национальных социал-демократических партий.
Ноябрь стал воистину поворотным моментом в развитии событий. Попытка Петербургского Совета явочным порядком объявить 8-часовой рабочий день привела к массовому локауту. Часть заводов и фабрик (как казенных, так и частных) была просто закрыта, а на улицу было выброшено не менее ста тысяч рабочих. Организовать же в ответ всеобщую стачку не удалось. Это было явным свидетельством слабости Совета, и правительство сразу же сделало выводы. В начале декабря Петербургский Совет был разогнан, а его руководство — арестовано. Этот факт послужил новым подтверждением правомерности ленинского скептицизма в отношении «царских свобод». Жестокое подавление московского восстания показало, что правительство не остановится перед применением самых крайних мер в случае обоснованной
