Весьма интересна была его манера общения с людьми. А.К. Воронский вспоминал: «У Ленина была привычка повторять иногда конец фразы. Кроме этого он и в статьях, и в речах, и в разговоре любил кряду употреблять несколько глагольных и прилагательных форм. Это усиливало убедительность, силу, выразительность и без того энергичной его манеры говорить и писать… Поражало также его обращение: он никогда, хотя бы и невзначай, не давал собеседнику почувствовать свое превосходство, он целиком отдавался беседе, сосредоточенно и внимательно слушая, выпытывая и узнавая нужное»[290]. Эти воспоминания относятся к 1912 году (период Пражской конференции), противореча мнению Мартова, что простота была свойственна Ленину только в 1890-е годы. Надо заметить, что А.К. Воронский отличался объективностью суждений и выводов.
Вопреки распространенному мнению о сверхцентрализме большевистской партии и царившем внутри ее культе вождя, в истории большевизма есть и случаи мятежей против центрального руководства. Тем более интересно поведение Ленина в таких ситуациях. Один из таких случаев описан П.Н. Лепешинским: «Помню также один эпизод нашего коллективного бунта против верховной воли самого Ильича. Дело, в общем и целом, плевое, началось из-за какой-то ссоры между не поладившими между собою с одной стороны супругами Лядовыми…, а с другой — Бончами… Группа (политэмигрантов-боль- шевиков. —
Конфликт разрешился, однако, совершенно незаметно и очень просто. Однажды вечером в столовую Олина (Лепешинского. —
— Не хотите ли сыграть в шахматишки, — спрашивает добренький и кроткий Ильич.
— С восторгом…
Сыграли две-три партии, и Ильич ушел. На другой день группа пересмотрела свои решения о ссоре партийных «Иванов Никифоровичей» с «Иван-Ивановичами», и прочный мир был восстановлен по всей линии наших общественных отношений». Этот эпизод свидетельствует не только о способности лидера большевиков к компромиссу, но и готовности, в случае необходимости, самому сделать первый шаг. Однако эта его способность почти не затрагивала сферу идеологии, причем Ленин в политике четко отделял революционный компромисс (партия подчиняет политические и тактические задачи момента стратегической цели) от оппортунистического (партия поступается стратегическими целями ради реальной или иллюзорной выгоды момента). Понимание компромисса в политической борьбе опять-таки в рамках шахматной логики.
Ульянов-Ленин воспринял в основных чертах плехановскую интерпретацию марксизма, но затем, в последующие годы, подверг плехановское изложение весьма значительной коррекции. Ленин стремился уйти от абстракций и замыкает философию на политику, создавая своего рода политическую философию. Но — весьма упрощенную и — в рамках марксистской парадигмы исторического процесса. При этом для Ленина характерно использование определенных доминант: «классовая борьба», «классовое сознание», «пролетариат», «крупная буржуазия», «мелкая буржуазия», «пролетарская демократия» (она же «диктатура пролетариата») и т. п. Присутствие в оценках и рассуждениях Ленина неких абсолютизированных категорий говорит о метафизичности (до известной степени) его мышления. Но непосредственно в политической сфере
он выдвигает требование конкретизации понятий и ситуаций (то, что он сам называет диалектическим методом), и это, в сочетании с шахматной логикой, делает его свободным в оценках, суждениях и выводах. Таким образом, ориентация на некие абсолютные цели и использование универсальных категорий для описания той или иной исторической ситуации нисколько не мешает политическому прагматизму на практике, лишь рационально подчиняя последний целям высшего порядка.
Наиболее часто Ленин использует в своих работах категорию «рабочий класс». Если внимательно вчитаться в ленинские тексты, то главная сущность рабочего класса, которая интересует Ленина и заставляет его все время обращаться к этому классу, — это его функция могильщика капитализма. Сам по себе рабочий класс (как сообщество наемных работников) Ленина интересует мало. Он его интересует с точки зрения классовой борьбы. Если Ленин и проявляет внимание к материальным интересам рабочих, то лишь в том аспекте, в котором это выступает как причина социального конфликта. Рабочий класс — это некая категория, наделенная в мышлении Ленина полной самодостаточностью. Выше уже говорилось, что для Ленина это был класс-символ, соотносящийся с реальностью постольку, поскольку. Если же рабочий класс упоминается в практической плоскости, то (до 1917 года) он воспринимается как гомогенная общность, единая в своей основе, хотя Ленин отдавал себе отчет в том, что рабочий класс состоит из разных слоев и групп. Единство рабочего класса для Ленина суть априорно именно в силу марксистского видения классовых отношений, в основу которого положен принцип причинно-следственных связей. Классовое угнетение не может не вызывать протест, борьба за свои классовые интересы не может не объединять. Мышление отдельных рабочих, их индивидуальное восприятие реальности не суть важно, ибо в условиях коллективного труда и коллективной борьбы за свои права действуют законы массовой, а не индивидуальной психологии.
Известный старый большевик (погибший как троцкист в годы сталинских репрессий) Е.Л. Преображенский приводит в своем очерке «В.И. Ленин» следующее любимое выражение В.И.: «Вождь считает миллионами и миллиардами, а не сотнями и тысячами»[291]. Это одно из самых слабых мест ленинской политической философии. Мотивация индивидуального поведения рабочего сводится к «революционному инстинкту». На уровне коллектива поведение — по Ленину — определяется «классовым сознанием», под которым понимается восприятие мира через призму классовой борьбы, стремление к материальному и социальному равенству, т. е. коммунистической организации общества. Да, соглашается Ленин, часть рабочих можно подкупить, поэтому партия и должна стоять на защите рабочего класса от его «обуржуазивания». Иными словами, кто внесет в рабочий класс свое мировидение, тот и сумеет овладеть рабочим классом. Но внесение миро- видения не единичный акт, а постоянный процесс. Таким образом, борьба за социализм есть постоянная борьба за рабочий класс. И эту функцию выполняет партия.
Однако ленинское видение партии предполагало (до определенного момента) наличие внутрипартийной демократии. Сам Ленин подходил к принципу партийной демократии с точки зрения революционной целесообразности. Если ситуация того требовала, он ломал всю демократию и навязывал партии свою волю, будучи уверен в своей исключительной правоте. При этом сам демократический принцип никогда сомнению не подвергался. Д.В. Колесов совершенно прав в следующем своем утверждении: «При всех своих диктаторских качествах Ленин был диктатором достаточно лояльным к своим соратникам и достаточно демократичным. Видимо, он ощущал себя не единоличным диктатором (подобных амбиций у него не было), а доверенным лицом «пролетариата» для руководства делом построения нового общества. При этом не имело значения, что он сам себя поставил на это место: ведь именно он создал партию, он обосновал ее деятельность, он принимал конкретные удачные решения. Его диктаторство психологически было опосредовано делом и никак не было связано с личностным самоутверждением: через власть он не самоутверждался, а реализовывал себя как личность»[292] .
Очевидно, подобное отношение к власти предопределило и ленинское восприятие власти в целом как инструмента для достижения социально ориентированных целей. В этом он следовал за своими учителями Марксом и Энгельсом. На это обратил внимание Бертран Рассел: «Марксисты никогда вполне не осознавали, что жажда власти является таким же сильным побудительным мотивом и таким же величайшим источником несправедливости, как и страсть к наживе…»[293].
