них с криком «изменник, ты нас предал!» бросился на прапорщика, направив ему в грудь штык. С большим трудом другим солдатам его удалось удержать. Кто-то бросился к телефону и принялся звонить в Совет. После безуспешных попыток связаться с ВРК солдаты согласились сложить оружие. Берзин открыл Боровицкие ворота. Ворвавшиеся юнкера и офицеры отобрали у Берзина оружие, сорвали погоны и, избив, арестовали его.
Позже возле арсенала разыгралась трагедия, причина которой до сих пор окончательно не установлена. Советские историки называли этот эпизод Октябрьского восстания «расстрелом революционных солдат 56- го полка», который был устроен «озверевшими юнкерами». В официально изданных сборниках воспоминаний событие описывалось однозначно: когда солдаты были выстроены на площади, по ним с разных сторон был открыт огонь из трех пулеметов, а затем – из артиллерийского орудия. Мясорубка была такая, что начальник арсенала генерал М. Н. Кайгородов (!) потом долго подбирал возле того места фрагменты тел.
Даже поверхностный анализ ситуации заставляет усомниться в истинности официальной версии. Пулеметы того времени обладали боевой скорострельностью 250–300 выстрелов в минуту. Если бы это был заранее подготовленный расстрел, то огнем из трех пулеметов за несколько минут были бы скошены не около трех сотен солдат (цифра из советской исторической литературы), а гораздо больше. Скорее всего счет шел бы на тысячи. Кроме того, при первых выстрелах солдаты ринулись в казарму через открытые двери, которые коварные юнкера почему-то оставили открытыми. Вызывает сомнение и целесообразность применения при «расстреле» людей артиллерии.
А самое главное – советские историки полностью обошли молчанием тот факт, что жертвами так называемого «расстрела» стали несколько юнкеров. Чтобы узнать об этом, достаточно было обратиться к мемуарам противников большевиков.
Караул юнкеров на охране Кремля
Юнкер Александровского училища В. С. Арсентьев писал в воспоминаниях, что при осмотре казарм 56-го полка он был поражен обилием находившегося там оружия. По его мнению, солдаты, которые при первых выстрелах забежали в казармы, не спасались от пуль, а спешили схватить винтовки, чтобы открыть огонь по юнкерам. Арсентьев был убежден, что первыми стрельбу начали солдаты:
«Оказывается, план 56-го полка будто был таков: впустив небольшое количество юнкеров в Кремль и, видимо, им подчинившись, по сигналу броситься и уничтожить их; бежавшие навстречу нам солдаты должны были наверху в казармах забрать оружие и напасть на юнкеров. Благодаря отваге и решимости моих товарищей, которым я приказал никого по лестнице не пропускать и немедленно стрелять в случае сопротивления, удалось оттеснить вниз в сени бежавшую наверх массу и забаррикадировать боковую из сеней во двор дверь. В сенях представлялась ужасная картина: лежали и стонали раненые, то и дело подходили новые, на площади свистели пули.
Когда все более или менее успокоилось, мы вышли на площадь; там лежали раненые и убитые солдаты и юнкера, висели вырванные снарядами железные цепи от тумб. Когда мы присоединились к роте, то выяснилось, что, когда 56[-й] полк был выстроен и юнкера были заняты счетом солдат, то из казарм или Арсенала раздались выстрелы в юнкеров – это и было сигналом для оставшихся в казармах начать стрельбу из удержанных винтовок из верхних помещений в находящихся на площади юнкеров, за этим-то оружием и побежали встреченные нами на лестнице солдаты. В ответ на это юнкера открыли стрельбу, а батальонный командир Александровского училища полковник Дренякин приказал открыть стрельбу из орудия через запертые Троицкие ворота; снарядом был убит фельдфебель 6-й роты Александров (племянник богача Третьякова) и еще человек пять юнкеров. Вообще, за все время пребывания в Кремле то и дело стреляли спрятавшиеся солдаты в юнкерские караулы и патрули с разных чердаков Арсенала, Екатеринославских казарм и т. д., но были неуловимы, хотя и были произведены тщательные обыски в этих зданиях…»
Совсем другая версия «кремлевского расстрела» приведена в мемуарах А. Г. Невзорова, который вместе с ротой 4-й школы прапорщиков участвовал в занятии Кремля:
«Советский писатель Лев Никулин в своей книге “Московские зори” пишет, что солдаты, сдавшие оружие в Кремле, были расстреляны юнкерами. Это сущая неправда. В Кремле оказалась большая толпа солдат, думаю – около 100 человек, все это были запасные, которые получили право на увольнение домой и сидели на своих сундучках перед казармами, в которых они жили. Это были пожилые люди, бородачи. Они не могли выйти из Кремля, так как ворота были заперты. И когда юнкера вошли в Кремль, то или по ошибке, или из озорства с чердака городской думы был открыт пулеметный огонь по этим бородачам. Юнкера не сделали по ним ни одного выстрела. Большинство этих бородачей оказалось убитыми или ранеными. Юнкера, посланные на чердак городской думы, нашли там пулемет и ленту стреляных гильз. Пулеметчик же сбежал».
28 октября оказался самым тяжелым днем для Военно-революционного комитета. Отрезанный от рабочих окраин, лишенный телефонной связи, он фактически превратился в штаб без армии. Наступил момент, когда в ВРК начали жечь документы, и по районам были разосланы специальные агенты для организации запасных командных пунктов. Среди руководителей восстания отсутствовало единство. Одни из них предлагали для подъема духа революционных войск начать наступление на Кремль. Другие, ссылаясь на усталость войск и отсутствие подкреплений, отвергали всякую возможность ведения активных действий. Буквально в последний момент успокоение было внесено посланцами из районных ВРК, которые, рискуя жизнью, доставили обнадеживающие сведения о непрерывно растущей численности отрядов Красной гвардии и планы наступления на юнкеров.
Баррикады на Остоженке. Октябрь 1917 г.
Воскресным утром 29 октября революционные войска пошли на штурм. Целый день шли упорные бои. Позиции защитников Временного правительства были оборудованы по всем правилам военной науки: вырытые в полный рост траншеи были оборудованы ходами сообщений и полевым телефоном. Рабочие укрывались за баррикадами, зачастую применяя для их строительства кипы хлопка и шерсти, реквизированные на ткацких фабриках. Обе воюющие стороны сражались, широко применяя тактику городских партизан: быстрое перемещение небольших боевых групп через подъезды и проходные дворы, обстрел противника с крыш и чердаков.
Молодой красногвардеец С. Д. Носов вспоминал о своем первом выходе на линию огня: «В штабе нам выдали по 7 штук патронов на каждого, по куску черного хлеба и сахар. На вопрос: “Почему мало патронов”, нам ответили: “На баррикадах патронов хватает”. Уже стало темнеть, когда перед нами поднялся на стуле один товарищ, вооруженный двумя револьверами и бомбой, и рассказал, что мы должны делать, куда направляться. Я было позавидовал ему, что он в штабе и так хорошо вооружен. Но посмотрев на свое вооружение – берданку, револьвер и неизменный тесак, я успокоился.
В сопровождении одного товарища мы пошли к Крымскому мосту. Было темно, моросил дождь. У моста нас остановили, проверили пропуск. По другую сторону моста нас снова проверили. Мы пошли дальше и остановились у здания, где сейчас находится Институт красной профессуры. Отсюда нас вывели на Остоженку, где грохотали залпы. Зыканье пуль наводило на нас страх. Мысли путались, ноги подкашивались, бросало в пот, хотя было сыро и холодно. Захотелось повидать отца, рассказать ему обо всем, затем оформилось одно желание: “Пусть лучше сильно ранят, лишь бы остаться живым”.
Нам приказали двигаться к центру Остоженки, пригнувшись, поодиночке, идя вдоль заборов и стен домов. Чем дальше двигались вперед, тем чаще визжали пули. Чувство страха проходило.
Чердак, откуда стреляли юнкера, был нашей первой целью. Команда: “Взвод, огонь!” – и беспорядочно загрохотали выстрелы. Плотно прижав берданку к плечу, я прицелился, закрыл глаза и выстрелил. Это было первый раз в моей жизни, до этого я никогда не стрелял. Раздался недовольный окрик командира: “Надо всем сразу, заряжайте!” Притаив дыхание, я торопливо всунул в затвор еще один патрон и, ожидая новой команды, дрожащими руками прижимал берданку к плечу. “Взвод, огонь!” Новый залп вышел гораздо стройней. “Вот так”, – произнес командир. Мы дали еще несколько залпов в ту же цель. (…)
Мы обыскали все квартиры, заняли внизу одну из них, где отдыхали около часа. Сменившие же нас товарищи заняли нашу позицию. Так мы дрались до утра: час стреляли, час отдыхали. Все это стало привычно, и ко мне больше не возвращались трусливые мысли: стрелял я уже, не закрывая глаз».
Судя по мемуарам многих участников восстания, война «по сменам» была хорошо налажена в революционных войсках. В Совете на Тверской практиковалась такая система: в комнаты, где отдыхали солдаты, приходил посланец с позиций и вызывал добровольцев на тот или другой боевой участок. Иногда
