Б) введены защитного цвета;
В) упразднены черные, введены прежние темно-зеленые;
Г) уничтожены защитные;
Д) вновь введены защитные.
Темно-зеленый мундир:
А) прибавлено по петличке;
Б) введен двубортный;
В) введено шитье;
Г) изменен цвет приборного сукна;
Д) уничтожен совсем.
Головной убор:
А) отменены барашковые шапки;
Повседневная жизнь Москвы
Б) даны защитные фуражки без ленточек на околыше;
В) даны с ленточками и ремешками (носить летом);
Г) уничтожены ленточки и ремешки;
Д) введены кивера;
Е) уничтожены кивера;
Ж) введены защитные фуражки с кантами;
З) запрещено носить в городе;
И) введены папахи с кокардой и гербом;
К) уничтожены гербы.
Холодное оружие и снаряжение:
А) на шашки возвращены старые эфесы;
Б) введено новое походное снаряжение;
В) введено другое походное снаряжение;
Г) походному присвоены права парадного;
Д) введены поясные портупеи;
Е) даны сабли для прогулок;
Ж) увеличены права сабель.
Кроме всего вышеизложенного, существует еще целый ряд необязательных образцов форм, которые офицеру приходится иметь: сюртук, виц-мундир, фуражка зимняя. В придаток к этому существуют еще разрешаемые: тужурка, венгерка, николаевская шинель, накидки серая и черная.
Обилие образцов форм и частое их изменение потребовали издания специальных руководств для изучения военной формы, но, ввиду почти ежедневного изменения в одежде они не удовлетворяют своему назначению, и, пользуясь ими, все равно становишься в тупик: что правильно, что надеть. (…)
Разнообразие дошло до курьезов: воинские чины не узнают друг в друге принадлежности к одной и той же части, а два офицера одного полка могут одеться так, что один будет похож на казака, а другой на пажа.
Так еще никогда не было: может быть, раньше мы были одеты непрактично, неудобно, но зато в чем учинились в мирное время, в чем парадировали, в том и выступали в поход. А теперь необычайное количество форм, беспрерывная их мена, поглощающая скудный бюджет офицеров, естественно, не дают им возможности иметь походное одеяние в должном количестве и должного качества, что и не замедлит самым печальным образом повлиять на готовность войск при общей мобилизации, когда поздно будет шить. Ведь большинство ремесленников, в том числе портные, сапожники, сразу попадут в строй».
Одной из последних предвоенных новаций (пожалуй, не самой обременительной для офицерского кошелька) была замена кокарды на «Адамову голову» (череп со скрещенными костями)[5]. Этой чести в марте 1914 года были удостоены 17-й Донской казачий и 5-й Александрийский гусарский полки.
Правда, с началом войны всякого рода парадные мундиры оказались не нужны. Отправляясь на фронт, полки сдавали их на склады. По описаниям участников событий, интенданты обставили дело так, что оставляемое имущество приходилось просто сваливать без счета, уповая на честность тыловиков.
После объявления мобилизации количество офицеров в Москве заметно возросло. Это надели форму призванные из запаса служащие коммерческих фирм, учителя, врачи, адвокаты и т. п. Из «лиц свободных профессий» в первые дни войны встали в строй художники М. Ф. Ларионов, Н. Н. Богатов, П. П. Кончаловский, Н. Д. Милиоти, Н. С. Зайцев, В. К. Кельх, Г. Б. Якулов. Немного позже к ним присоединился их коллега С. Ю. Жуковский. Словом, все те, кто после окончания высшего учебного заведения предпочел отбывать воинскую повинность в качестве вольноопределяющегося с последующей сдачей экзамена на офицерский чин. Прошедший такую «школу» философ Ф. А. Степун вспоминал:
«Пробыв короткое время в батареях, мы были переведены в учебную команду, из которой вышли после шестимесячного обучения совершенными неучами.
Л. В. Собинов, призванный из запаса поручиком в действующую армию.
Произведенные после лагерного сбора в прапорщики запаса, мы покидали наш мортирный дивизион глубоко штатскими и в военном отношении совершенно безграмотными людьми. Винить в этом наших преподавателей было бы несправедливо. Уж очень нелепа была вся давно заведенная система совместного с новобранцами военного образования вольноопределяющихся. Привыкшие к научным занятиям “вольноперы” в несколько дней с легкостью одолевали ту несложную премудрость, которую фейерверкера должны были изо дня в день вдалбливать безграмотным парням, с трудом усваивавшим устройство мортирного замка и природу воинской дисциплины.
При такой постановке дела было, в конце концов, только разумно, что мы чинно сидели за партами лишь во время офицерских занятий (часа по два в день), все же остальное время валялись на койке в каморке фейерверкера Кулеша, беседуя обо всем, что угодно, кроме военной науки».
Офицеры читают экстренное сообщение об объявлении войны
И хотя Степун, находясь в запасе, трижды проходил лагерные сборы и даже вполне удачно стрелял на Клименьевском полигоне под Можайском, на полях Галиции сразу же выяснилось, что он ничего не смыслит в стрельбе. Единственным утешением прапорщику-философу служил тот факт, что его командир, кадровый полковник, пристреливаясь в первом бою, обрушил несколько десятков снарядов на собственную пехоту. И следовал вывод: «Это ли не доказательство, что в наших блестящих учебных стрельбах было больше показного парада, чем реальной работы».
Впрочем, в момент патриотического подъема, вызванного объявлением войны, публике было не до таких деталей. Гораздо актуальнее было восхищаться молодцеватым видом офицеров, отправлявшихся бить «тевтонских варваров», их готовностью сокрушить врага. Настроение того времени хорошо передает небольшой очерк «Прапорщик» журналиста Н. А. Фольбаума:
«Это было в самом начале войны. В один из первых ее дней.
Меня окликнул на улице знакомый голос. Но лицо я узнал с трудом – так изменило его “походное снаряжение”.
Шинель из верблюжьего сукна, по бокам – ременные тяжки.
Чуть ли не накануне я видел его в суде, во фраке и со значком. И вдруг – такая метаморфоза.
Разумеется, этого следовало ожидать, но все-таки я был поражен неожиданностью и несколько минут смотрел на него молча.
Пристальное внимание заставило его взглянуть на самого себя, все ли в порядке. Поправив какой-то ремешок, и потом, сообразив, улыбнулся:
– Так вот что вас поражает? Как же, завтра в поход. Дел масса, не знаю, успею ли. Вместо портфеля пришлось запастись вот этим.
Он похлопал по револьверной кобуре.
Он нисколько не волновался. Бросил пару слов о войне, откозырял проехавшему на извозчике офицеру.
– Через неделю у меня серьезная защита; не знаю, кому ее передать.
