— В смысле родственник?
— В смысле пахан. Можешь вопросы не задавать, все равно не знаю. Выдернул он Зверя из под чего- то очень нехорошего. Точно не скажу, но вроде в Карабахе было. Так, обмолвился пару раз, но ничего конкретного. На вид стопроцентный русак, но азеров ненавидел страшно. Вот убей меня — единственная слабость. А так — на Доску Почета за отличия по всем существующим показателям. Ну да я о чем? А… так что он сразу перешел к делу. Никаких тебе 'Я такой-то' и прочих глупостей. Четверо их было, но не помогло. Он их сразу калечить начал, еще не убивать. По удару на каждого. Первого со всей дури по яйцам. Вряд ли дети еще когда будут. Потом, второго прямо в солнышко встретил. Как не помер пацан, большой секрет. Дышать не мог, только сипел, валяясь на полу.
Бугор нож вынул, а Бык кинулся, чтобы руками схватить и всей тушей с ног сшибить. Вот это и был первый покойник. Коля его так ударил, что переносицу в мозги вбил. Умело вломил. Удар поставленный.
— Первый? — вкрадчиво спросил мужчина.
— Оговорился я, гы, гы. Вот тоже легавые! К каждому слову придираются. Какие нахрен трупы? Сам ушел, когда понял, как его любят.
— Брось, это я так. Привычка. Дальше рассказывай.
— Имел я такие подходцы, — вполголоса сказал парень. — Ну че вам надо? Вечно докалупываетесь к столбу. Нет тела — нет дела. Никакая прокуратура через годы ничего не сделает, а вот меня верняк на перо поставят…
— Да обещал я. Просто любопытство. Никто с тебя показания не снимает и протоколы подписывать не заставляет. Дальше.
— А дальше он спокойно так, как работу выполнял, колено бугру разбил и обе руки в локтях сломал. Совсем не мальчик был бугор, драться умел по подлому и не раз это показывал. Как ребенка его уделал. На раз-два. Никто и опомниться не успел, сидели рот разинув.
И началась всеобщая буза. Никакой команды не потребовалось. Всех активистов дубасили, пока не устали. Почти полторы сотни взбесившихся пацанов на нескольких красных. За все пережитое мстили. Из комнаты в комнату ходили, вытаскивали и били, пока силы хватало. Никого не убили, только потому, что друг другу мешали, но ребер поломали, ого-го! Он не вмешивался, только смотрел.
И пошла у нас совсем другая жизнь. Как он там с директором договорился, я не знаю, но сумел. Начал порядок наводить. Сначала красных всех отправили подальше, в больницу и назад они уже не вернулись. Оно и к лучшему, долго бы не прожили…
— А с покойниками-то что сделали?
— Опять! Какие еще покойники? — издевательски переспросил рассказчик. — Не было такого, вы мне лишнего не шейте. По документам все нормально, можете проверить. Сбежали гнусные неблагодарные воспитанники из дома любви и заботы, о чем имеются соответствующие записи. Не иначе как в Ташкент. Там тепло, там яблоки. Вы мне что обещали? — агрессивно спросил он.
— Не парься. Все будет тип топ. Ты мне расскажешь, что там было и гуляй себе. Не было никакой кражи.
— Еще мне не хватает в свидетелях выступать, — пробурчал парень. — Или соучастником. Было бы желание, а статья найдется.
— Забудь. Что дальше было?
— Да ничего особенного. Новая власть пришла. Всех поделили на отряды по возрасту. У каждого свое место в столовой и выборное начальство. Повара с завхозом больше не воровали. Они очень резко уволились без объяснения причин. Появились на их месте вполне приличные люди. Не прошло и месяца, как за директором пришли люди в погонах, а заодно и всю его компанию забрали. Мы это дело тогда весело отпраздновали. И никто не знал, как он это делает, но все знали, его работа. Такое ощущение, что имел за спиной мощную поддержку.
Начальник городского УГРО приехал с разборками, надавить хотел, угрожал посадить, так на обратном пути исчез с концами. И машина его тоже. Это уже позже было. Долго искали… Больше Зверя по пустякам не беспокоили. Короче стал он таким неофициальным начальником всего детдома. Возражающих не нашлось. Сам на работу принимал, сам увольнял, сам деньги доставал. Воспитатель на добровольных началах, без зарплаты. Это уже потом оформили по закону, и сам в директорское кресло уселся, а в начале воспитанник всех маршировать заставил. Кому из побывавших в детдомах рассказать — не поверят. И что интересно, дирюга только утверждал, его приказы и ни во что не вмешивался. Боялся перечить.
Пожертвования неожиданно приплыли в изрядном размере. Все, начиная с нового директора и кончая последним мальком, ходили по струнке. Кого не устраивало, мог легко катиться в любую сторону, не удерживали. Только после прошлого — это рай был и все прекрасно это понимали.
Даже воспитателей нашел практически нормальных. На такую зарплату совсем не рвутся, но в поселке уже начинались проблемы из-за всего этого советского бардака и люди подработать рады были.
За крысятничество у своих в детдоме били не хуже чем при бугре, а потом избавлялись. Там вообще началось просеивание через мелкое сито. Одних отправляли в другие детдома, других наоборот привозили. Осенью школа открылась, уже не меньше трехсот пацанов и полсотни девчонок было. Все больше малолеток собирали, лет семь-восемь. Первый, второй класс, но иногда и уже почти взрослые приезжали. Конечно, старшие есть старшие, но беспредела не было. Законы для всех одинаковые. И все время делает так, чтобы инициативы исходила снизу. Всех завязать на общее дело, а кто способен сделать что-то… ну, там душевые починить, или дверь исправить платили. Лучше своим, чем чужим.
— Такая благостная картина полного счастья. Почему не остался?
— Счастья, бля… Я может, выгляжу таким дебилом, только я битый и жизнь повидал. Даже тогда уже соображал. Все это очень смахивало ну… на… секту. Медитации, групповые действия, почти обожествление Зверя, при том что он мог и в лоб не стесняясь приложить. Полный набор… Про Христа или еще что религиозное, как раз, ничего не говорили…
Как вам объяснить…Тебя окружают люди с предложением дружбы и одобрением. Такое плотное кольцо, которое медленно сжимается. Внимание тебе личное и по головке погладят. Детдомовским семья самое первое дело. Они за нее удавятся. Каждый мечтает найти мамку с папкой. И насрать, что алкоголичка мамаша, сама его в мусорный бак выбросила, после рождения. Все равно знает, а мечтать будет. А тут ему дают… вот семью и дают. Мы — свои, за забором чужие. За своего из отряда, всей кодлой встанем. И вписывались не раз. Причем трогать кого не моги без команды, они чужие, но тоже люди. А вот если поступило 'можно', то на куски порвем.
Нас, детдомовских и раньше не любили, за воровство, за то, что сделать могли что угодно, но тут бояться всерьез начали. А новый начальник в милиции сю-сю со Зверем и за ручку здоровается. Понятное дело не сразу все это было и со стороны не заметно, но мы по ментовским заказам работали. Так дань удобно собирать с разных магазинов, где они светиться не хотят. Пару раз серьезно с местными бригадами схлестнулись и никаких последствий. Похрен, что головы пробитые. Приехали к нам с разборками толпой и прямо на въезде в лесок, а в детский дом, через парк заросший ехать надо, их ОМОН поджидал и всех повязал. Кой кто сел за наличие оружия, кой кому почки отбили, но все прекрасно намек поняли. Особенно, когда старшего в бригаде прямо на пороге дома застрелили, а еще двое исчезли в неизвестном направлении. Надо думать, следствие все в мыле, до сих пор, стрелка ищет. Он ехидно рассмеялся.
— Да, насчет секты… Потом из общей кучи выделяются ступени посвященных. Вроде все вместе, но нет… У части совсем отдельные дела. Таких во второй корпус отселяли, где раньше начальство квартиры имело. Уже не общага почти что. Комнаты на одного — двух, отдельные душевые и туалеты. Хочешь тоже наверх — старайся.
Среди воспитателей очень странные типы появились. Все больше бывшие военные, но без этого… солдафонства. Про прошлую жизнь помалкивали, но зуб даю, на них кровь была. И это еще в те времена, до Чечни. Мимоходом брякнет про Анголу, как в джунглях выживать — понимай, как хочешь. То ли был, то ли проверяет. За лишние вопросы могли и погнать из компании. Зато учили драться, стрелять и в лесу на подножном корму жить. Все время фиксируют поведение и проверяют на вшивость. Отдельные занятия проводят. Кому детский сад, а кому и всерьез. Уж завалить из 'ТТ' кого, без проблем, многие смогут.
Раньше если кто-нибудь из воспитанников жаловался на плохое самочувствие, был фельдшер,
