проживаешь логику последних исследований А. Н. Леонтьева о «полях значений» и «образе мира», подобное восприятие метапсихологии, стоящей за монографией «Деятельность. Сознание. Личность», вовсе не кажется заблуждением познакомившегося с идеями А. Н. Леонтьева западногерманского философа.
Из песни слова не выкинешь. И поэтому, рассказывая о метапсихологии «психологии деятельности», исторически неверно и этически постыдно не сказать о философии Карла Маркса, в идеологической упаковке которой «психология деятельности» прожила многие годы в Советском Союзе.
Чтобы выразить свое отношение к этой философии, вновь приведу еще один жизненный эпизод, на этот раз уже из своей биографии. Недавно во время беседы с одним английским экономистом я услышал следующий вопрос: «Почему в России с такой яростью критикуют Маркса? Его исследования достаточно полемичны и глубоки». Действительно, почему в России те, кто вчера выплясывал ритуальные танцы поклонения марксизму, ныне закружились вокруг марксизма в неистовой каннибальской пляске? Причина подобных перевертышей банальна и поэтому верна: «Марксизм был религией». А раз один государственный бог умер, то да здравствует другой бог, или, по лучшим языческим канонам, другие боги. Не пора ли очнуться и, как английский экономист, с невозмутимостью отнестись к той культуре мышления, которая без сомнения связана с философией Маркса, и с разработкой в контексте этой философии категории «предметной деятельности». Маркс настолько же виновен в том, что его возвели в сан бога Ленин и Сталин, как Фридрих Ницше повинен в том, что его именем божился Гитлер. Поэтому я испытываю боль и горечь, когда в философии и психологии третируют «психологию деятельности» и, прежде всего, Сергея Леонидовича Рубинштейна и Алексея Николаевича Леонтьева за то, что они развивали психологию в СССР, окрестив ее знаменем марксистской психологии. Куда ближе мне позиция М. К. Мамардашвили, который в самом начале семидесятых годов с невозмутимостью и уравновешенным гражданским героизмом повествовал изумленным студентам о том, что при анализе сознания и бессознательного такие исследователи (исследователи, а не небожители!), как Карл Маркс и Зигмунд Фрейд разными способами искали пути решения одной задачи — задачи происхождения сознания, искали путь «по ту сторону сознания».
Несмотря на то, что любые прогнозы, а тем более пророчества, дело неблагодарное и опасное, в заключение рискну сказать, что у XXI века существует шанс войти в историю и методологию науки под именем века «неклассической рациональности». На наших глазах емкая и яркая сравнительная характеристика классического и неклассического идеалов рациональности, выстраданная жизнью Мераба Константиновича Мамардашвили, становится духом нашего времени и символом неклассического мышления. Обученные Мамардашвили, мы узнаем близких по стилю мышления ему людей в исследованиях Гастона Башляра «Новый рационализм» (2000), страстных критических атаках на рациональные реконструкции науки Пола Фейерабенда (см. его книгу «Против методологического принуждения. Очерк анархической теории познания», 1998) и ряда других методологов науки.
Мы осваиваем новые школы, новые вкусы, новые культуры мышления.
Мы живем в пространствах многих психологий, без страха воспринимая полифонию этой жизни как норму, а не патологию. И в этих пространствах, как в любых ситуациях выбора, нас подстерегает самая опустошающая опасность — опасность остаться никем, утратить «необходимость себя» и как личности, и как профессиональных психологов. Необходимо осознать, что можно выбирать разные психологии и стоящие за ними культуры. Можно избрать культуру психоанализа, гуманистической психологии, когнитивной психологии, бихевиоризма, гештальтпсихологии и т. п. Можно, увы, избрать и индустрию массовой культуры, в которой спешащая за модой психология редуцируется в «массовый товар», становится обезличенной, стереотипной, стандартной и действует по конформистской формуле самодовольного практицизма «чего изволите». Избрав индустрию стандартизированной массовой культуры и вырастающую из нее «товарную психологию», психолог, говоря словами Эриха Фромма, может быть и сумеет «обладать многим», но вряд ли сможет «быть многим». Он совершит выбор в пользу «иметь», а не «быть».
Книга «По ту сторону сознания: методологические проблемы неклассической психологии» — книга для тех, кто ищет «точку опоры». Соавторами ряда глав этой книги являются Блюма Вульфовна Зейгарник, Марта Борисовна Михалевская, Любовь Семеновна Цветкова, Борис Сергеевич Братусь, Вадим Артурович Петровский, Евгений Васильевич Субботский, Адольф Ульянович Хараш, Евгения Иосифовна Фейгенберг, Аида Меликовна Айламазьян, Татьяна Юрьевна Марилова, Сергей Николаевич Ениколопов, Владимир Николаевич Иванченко. Надежным соратником, соавтором и преданным спутником любых поисков, описанных в этой книге, всегда была и остается Евгения Фейгенберг. Ценными советами при подготовке издания этой книги со мной безвозмездно делился мой друг и ученик Дмитрий Алексеевич Леонтьев.
Уверен, что все мои коллеги, принадлежащие к «Кругу Выготского, Леонтьева и Лурия» и к «Кругу Узнадзе», и прежде всего внесшие весомую лепту в становление автора книги ее соавторы, были бы счастливы, если бы психологи новых поколений обрели «точку опоры» в культурах, взращивающих конкретную психологию свободного человека, в культурах, стремящихся «быть», а не «иметь», в культурах достоинства, а не культурах полезности.
Раздел I. Психология установки. Деятельность и установка[2]
Памяти моего учителя
Алексея Николаевича ЛЕОНТЬЕВА
Является ли установка стабилизатором деятельности? (вместо предисловия)
Есть теории, внутренняя логика развития которых приводит как к постановке ранее неизвестных проблем, так и к рождению нового взгляда на традиционные вопросы той или иной области научного знания. К числу таких теорий относится общепсихологическая теория деятельности. Контуры этой теории были намечены в исследованиях Л. С. Выготского, А. Н. Леонтьева и А. Р. Лурии в те дни, когда молодая советская психология, пройдя между Сциллой психологии сознания и Харибдой бихевиоризма, встала на путь самостоятельного развития. С тех пор прошло немало лет. Чем дальше развивалась теория деятельности, тем большее число различных психологических проблем — таких, как проблемы строения деятельности, взаимоотношения между психическим отражением и деятельностью, возникновения и развития психики, структуры сознания, становления личности и т. д. — находили в ней свое отражение. Для теории деятельности нет чужих проблем, так как ее последовательное развертывание приводит к постановке вопросов, охватывающих важнейшие достижения научной психологии. Одним из таких до сих пор не исследованных вопросов является вопрос о факторах, придающих предметной деятельности устойчивый характер, о стабилизаторах деятельности. Этот вопрос встает в ходе психологического анализа деятельности, как только мы переходим от статического рассмотрения деятельности к изучению ее динамики и пытаемся понять причины относительной устойчивости, стабильности деятельности в непрерывно изменяющейся среде. Предположение о существовании моментов, стабилизирующих движение деятельности, вытекает из представлений о природе движения. Если рассматривать движение предметной деятельности как одну из форм движения вообще, то вполне естественно допустить, что в нем, как и в любом движении, всегда присутствует тенденция к сохранению его направленности. Стабилизаторы деятельности и находят свое выражение в тенденции к сохранению направленности движения, в своеобразной инерции деятельности. Без них деятельность не могла бы существовать как самостоятельная система, способная сохранять устойчивое направленное движение. Она была бы подобна флюгеру и каждое мгновение изменяла бы свою направленность под влиянием любых воздействий, обрушивающихся на субъекта. Обычно стабилизаторы деятельности не проявляют никаких признаков существования до тех пор, пока движение не встречает на своем пути те или иные препятствия. Но стоит какому-либо препятствию появиться на пути деятельности, и тенденция к сохранению движения в определенном направлении тотчас
