Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Книга 1

ясному усмотрению сущностные взаимосвязи, то, что было усмотрено, выражать в адекватных понятийных выражениях, смысл которых предписывается исключительно узренным, то есть тем, что вообще ясно усмотрено. Наивное пользование подобным методом поначалу служит лишь тому, чтобы мы могли как-то осмотреться в новой области, поупражняться на ее территории в умении смотреть, схватывать и анализировать и как-то познакомиться с данностями этой области, — напротив, научная рефлексия сущности самого метода, сущности разыгрывающихся в нем видов данностей, рефлексия сущности, возможностей и условий полной, ясности и совершенного усмотрения, равно как вполне адекватного и четкого понятийного выражения и т. п. и т. д. принимает на себя функцию всеобщего, логически строгого фундирования метода. Если такую рефлексию совершают сознательно и последовательно, то она приобретает характер и достоинство научного метода, который в данном конкретном случае, применяя строго формулируемые методические нормы, позволяет себе критику — критику, ограничивающую и совершенствующую метод. Возвратная соотнесенность феноменологии с самой собою проявляется тогда в том, что все обдуманное и четко установленное методичной рефлексией относительно ясности, усмотрения, выражения и т. п., в свою очередь принадлежит владениям феноменологии, в том, что все саморефлексивные анализы оказываются также феноменологическими сущностными анализами, а получаемые методологические усмотрения также подпадают под действие норм, которые они же формулируют. Во всякой новой рефлексии, таким образом, необходимо, чтобы мы могли постоянно убеждаться в том, что высказываемое в методологическом высказывании положение дел может быть передано в полнейшей ясности, что понятия, какими мы пользуемся, действительно адекватны данному и т. д.

Сказанное, очевидно, сохраняет значимость и для всех методологических исследований, которые соотносятся с феноменологией, сколь бы широки ни были их пределы, а потому разумеется само собою, что настоящее сочинение, ставящее своей целью готовить путь феноменологии, по своему содержанию само есть от начала и до конца феноменология.

§ 66. Адекватное выражение ясных данностей. Однозначные термины

Не откладывая на будущее, чуть продолжим те методологические размышления предельно всеобщего свойства, которые заявили о себе в предыдущем параграфе. Феноменология не стремится быть чем-то иным, нежели учением о сущностях в пределах чистой интуиции; на показательным образом представляемых данностях трансцендентально чистого сознания феноменолог осуществляет следующее: он непосредственно узревает сущности и фиксирует свое созерцание понятийно, т. е. терминологически. Слова, которыми он пользуется, могут происходить из общего языка, они могут быть многозначны и неопределенны в своем переменчивом смысле. Однако, как только они, оказываясь выражением актуального, совпадают с данными интуиции, они приобретают определенный, hie et nunc[64] актуальный и ясный смысл: если опираться на такой их смысл, их можно научно фиксировать.

Потому что, осуществив это, т. е. применив какое-либо слово в адекватном приспособлении его к интуитивно постигнутой сущности, мы еще не достигли всего, хотя со стороны самого интуитивного постижения все необходимое совершено. Наука возможна лишь тогда, когда результаты мысли могут сохраняться в форме знания, когда эти результаты приняли форму системы высказываний и их можно применять для дальнейшего мышления, когда высказывания отчетливы по своему логическому смыслу, однако могут пониматься или же актуализоваться по мере суждения уже без ясности самих лежащих в основе представлений, т. е. уже без ясного усмотрения этих основ. Правда, одновременно с этим наука требует, чтобы существовали субъективные и объективные приемы, позволяющие по мере необходимости в любой момент восстанавливать (причем интерсубъективно значимо) соответствующие обоснования и актуальные усмотрения.

Сюда же относится еще и следующее: одни и те же слова и положения получают однозначную соотнесенность с определенными интуитивно постижимыми сущностями, какие «исполняют их смысл». На основе интуиции, а также отдельных, хорошо освоенных созерцаний, эти слова и предложения наделяются четкими и единственными значениями: иные напрашивающиеся (как это обычно и бывает) значения как бы «перечеркиваются», а мыслительные понятия слов и предложений фиксируются во всех возможных взаимосвязях актуального мышления и утрачивают свою способность приспособляться к иным интуитивным данностям с иными «исполняющими» их сущностями. Тем не менее, поскольку мы с полным основанием избегаем искусственных слов, чуждых общераспространенным языкам, в условиях существующей в обычном словоупотреблении многозначности требуется особая осторожность — необходимо постоянно проверять, действительно ли все зафиксированное в прежней взаимосвязи применено с тем же смыслом в новой связи. Впрочем, здесь не место подробнее разбирать это и иные близкие правила (например, тоже и те, которые относятся к науке как к образованию, складывающемуся в интерсубьективном сотрудничестве).

§ 67. Метод прояснения. Наделяющее сознание. «Близость» и «дальность» данностей

Более интересны для нас методические соображения, относящиеся не к выражению, а к сущностям и взаимосвязям сущностей, которые должны быть выражены, но еще прежде постигнуты. Если исследующий взгляд направлен на переживания, то таковые представятся, как это обычно и бывает, с такой пустотой и неопределенной дальностью, что не будут годны ни для единичных, ни для эйдетических констатации. Все будет, однако, совершенно иначе, если мы вместо того, чтобы интересоваться самим переживанием, пожелаем исследовать саму сущность пустоты и неопределенности, — ведь эти-то последние выступают, как данности, отнюдь не неопределенно, но в полнейшей ясности. Однако, если необходимо, чтобы само неопределенно сознаваемое, например неясно мелькающее в воспоминании или в фантазии, выдавало нам свою сущность, то она будет лишь весьма неполной; это означает, что если лежащие в основе сущностного постижения единичные интуиции отличаются более низкой ступенью ясности, то таким же будет и постижение сущности, — постигнутое будет коррелятивно «неясным» по своему смыслу, ему присуща своя размытость, ему присущи всякого рода внешние и внутренние неразличенности. Тогда будет невозможно решить — или же будет возможно решать лишь в самых «грубых» чертах, — постигается ли нами одно и то же (например, одна и та же сущность) или же различное; нельзя будет установить, какие действительные компоненты заключены в постигаемом или же, например, что это за компоненты, коль скоро они неясно отделяются друг от друга и предстают в колеблющемся свете.

Итак, задача, стало быть, заключается в том, чтобы всё, растекающееся в неясности, пребывающее на большем или меньшем удалении для созерцания, было доставлено на нормально близкое расстояние, чтобы оно представало в совершенной ясности, — только тогда можно будет практиковать созерцание сущности, только тогда интуиции будут соответственно полноценными, и интендируемые сущности и сущностные отношения будут достигать совершенной данности.

По этой причине самому постижению сущности присущи различные ступени ясности точно так же, как и самой единичности, что предстает нашему взору. Однако можно сказать, что для всякой сущности, равно как для всякого отвечающего ей момента в индивидуальном, может существовать, так сказать, абсолютная близость, — при такой близости сущность дана, если исходить из существования ступеней ясности, абсолютно, то есть это чистая данность такой сущности, ее чистая самоданность. Предметное в таком случае осознается не просто как вообще «само» стоящее перед взором и как «данность», но оно осознается как «само оно», данное во всей его чистоте — целиком и полностью, каково оно вообще само по себе, в самом себе. Пока остается еще хотя бы след неясности, он продолжает затенять в «самости» данного