интеллигенции народов Советского Союза.
Расцвет устного народного творчества — принципиальная черта нашего литературного движения. Богатства фольклора необозримы. Например, в Казахстане записывают у одного акына, поющего эпическую поэму «Сорок богатырей», приблизительно триста тысяч строк. Киргизский эпос «Манас» — еще больше, — несколько лет тому назад он был записан полностью. Устная народная поэзия в Средней Азии была, по преимуществу, оппозиционной, — жало народной сатиры направлялось против баев и мулл. Она преследовалась. Революционно настроенные акыны подвергались каре, как, например, киргизский акын Токтогул. Целые сокровища народной поэзии погибли для литературы и науки, потому что не были записаны. Великий казахский акын Джамбул принужден был замолчать. Двадцать пять лет тому назад он уже был дряхлым стариком, который не мог сесть на коня.
Сегодня знаменитый аксакал советской поэзии, девяностопятилетний Джамбул, снова, как в молодые годы, на коне, бодр и свеж и поет во весь голос о героях Отечественной войны. Это возрождение Джамбула — образ возрождения устной народной поэзии.
На Кавказе живет маленькое племя — кюринцы, их всего три десятка тысяч, — народ этот стал знаменит через своего народного поэта Сулеймана Стальского. Переводы на русский язык стихов Стальского, равно как и Джамбула, Ислам Шаира, Дурды Клыча, Феклы Беззубовой, Фарраха, Гамзата Цадасы, азербайджанских ашугов, армянских гусанов, якутских олонгохутов, киргизских и казахских акынов — смыкают два вида творчества: народную устную и письменную литературу.
Громадное значение для развития национальных литератур имело утверждение в них преемственности национальной культуры, популяризации изданий на национальных языках и в переводах на русский классиков и эпоса: Низами, Навои, «Витязь в тигровой шкуре», «Давид Сасунский», «Джангар» и «Манас».
Роман, повесть, драма, киносценарий развивались и возникали в национальных культурах вместе с ростом и углублением культуры как новые, помимо поэзии, методы художественного восприятия и отражения действительности, а также как пересмотр с новых революционных позиций своей истории.
В национальных литературах есть писатели — прозаики, поэты и драматурги, — которые в известной мере двигают развитие всей советской литературы. В Украине это: Тычина, Рыльский, Корнейчук, Яновский, Панч, Первомайский; в Белоруссии — недавно умерший Янка Купала, Якуб Колас, Бровка, Крапива, Лыньков; в Грузии: Табидзе, Гамсахурдия, Чиковани, Леонидзе, Киачели, Лордкипанидзе, Шалва Дадиани; в Азербайджане: Самед Вургун, Расул Рза, Ордубады; в Узбекистане: Гафур Гулям, Айбек, Алимджан, Яшен, Абдулла Каххар; в Казахстане: Сабит Муканов, Мухтар Ауэзов, Мусрепов, Тажибаев; в Армении: Аветик Исаакян, Дереник Демирчян, Наири Зарьян, Стефан Зорян; в Таджикистане: Лахути и Садреддин Айни, пишущий на таджикском и на узбекском языках; в Киргизии — Аалы Токомбаев и Маликов; в Туркмении — Берды Кербабаев. Советская еврейская литература выдвинула такие имена, как Перец Маркиш, Давид Бергельсон, Квитко, Галкин.
Творцы советской литературы молоды свежестью и непосредственностью восприятия нашей эпохи. Советскую литературу можно критиковать, и мы всегда благодарим за это критику, ибо самоуспокоение и самолюбование — верная гибель для искусства. Молодость советской литературы в том, что она целиком литература народная, точнее — все ее основное движение — к народу, к вечному источнику творчества. Народ строит и борется во имя реальных задач. Они сформулированы товарищем Сталиным в его кристально ясной, уверенной речи 6 ноября. Свершение этих трех задач — отправная точка для дальнейшего, столь же реального пути советского народа в отчетливо разворачивающуюся перспективу будущего, в царство Человека с большой буквы. Советская литература молода, — в ней, как в народе, живет и крепнет нравственная сила.
Английский критик Ральф Фокс, погибший в Испании, говорит в своей книге «Роман и народ», что многие английские и французские писатели сворачивают с пути гуманизма, уходят от великих западных традиций. Это так, ибо фашизм, прежде чем ворваться в Европу с танками и бомбардировщиками, привел ее в состояние морального паралича работой «пятых колонн». И вот вам — роман «Путешествие на край ночи», точнее его нужно было бы назвать: «Путешествие Франции на край ночи, от Робеспьера к Лавалю».
Нет, путь советской литературы — гуманизм. «Пролетарское по своему содержанию, национальное по форме, — таково общечеловеческое искусство, к которому идет социализм», — сказал Сталин. Бесклассовое общество, которое мы строим, есть необходимая предпосылка для торжества гуманизма. Человек — цель всех наших усилий. Фашизм есть падение человека. Гитлеровские армии — это армии мертвецов, штурмующих живое человечество. Красные щиты преградили им путь с той великой нравственной силой, которую не пройти.
Девятьсот советских писателей — романистов, драматургов, поэтов, очеркистов, журналистов — находятся в рядах Действующей армии, среди воюющего советского народа. Помимо непосредственных задач борьбы, — они проходят ту суровую школу художественного опыта, которая, при наличии трех основных слагаемых нашей литературы — социалистической идейности, народности и многонациональности, обусловливает ей мировое будущее.
Черные дни гитлеровской армии*
Вот какие встревоженные голоса понеслись в эфир из Центральной Европы:
«…На Восточном фронте происходит самое ожесточенное сражение этой войны, — одновременно оно является самым великим сражением в истории… Нажим русских войск поистине страшен по своей силе… Русские сражаются с необычайной яростью… Положение на фронте весьма серьезно…»
Мы всегда утверждали, что Гитлер — дилетант в политике и войне. Несмотря на наличие у него опытных политических советников, он умудрился вооружить весь мир против фашистской Германии; несмотря на наличие опытных генералов, умудрился привести германскую армию на край гибели, куда — в черную бездну — она в непродолжительном времени и свалится без остатка, увлекая за собой и Гитлера, и фашизм, и все немецкое счастье… Как истый дилетант, он уверяет, что земной шар у него уже в кармане, что стоит ему сказать: «Сталинград будет взят» — и Сталинград у него тоже в кармане.
Несмотря на то что Гитлер уже три раза назначал сроки взятия Сталинграда и в октябре и в ноябре, — муштрованные немцы ему еще верили. «Этой зимой, — пишет один, — никакого отступления не должно быть. Фронт здесь удерживается любой ценой, порукой тому — немецкий „сталинградский гренадер“, это звание присвоено нам фюрером»… «Уж зиму-то эту мы выдержим, будем зорко следить, чтобы русские не были слишком нахальны, как в прошлом году…» — «За все время русского похода русский солдат ни разу еще так не оборонялся, как в Сталинграде, но дерется и упорствует он напрасно, на девяносто процентов город — в наших руках… Все же, дорогая Клара, пройдет еще несколько дней, когда ты прочтешь экстренное сообщение: „Сталинград взят…“»
Письма с этими строками — от середины ноября, как раз перед тем, как на немецкие головы неожиданно грянул русский гром. Немцы скучают в Сталинграде, война треплет им нервы, они раздражены тем, что русские «невообразимо упорны» и все стреляют из своих щелей и подвалов. «Иногда во мне вскипает такая злоба, что я готов все перебить… К тому же эта постоянная трескотня и связанная с ней опасность. Война — это самое отвратительное, что есть в мире…»
В самом деле, какого черта эти русские все еще цепляются за какие-то клочки своей земли? Все равно Сталинград — немецкий город и немцы никогда отсюда не уйдут. Пора понять, что немцы приходят и никогда не уходят… Так сказал фюрер.
«Хочу описать тебе, дорогая Грета, что делается вечерами у нас в блиндаже… У одного в руках — рубашка, у другого — кальсоны, каждый занят подсчетом наличного состава живности, называемой нами „танками“, — работаем молча… Я не могу думать о будущем, тогда мне становится совсем непереносимо; я надеялся этот день моего рождения провести с тобой, но, увы, провожу его в печальной обстановке… Ну, как тут не разреветься…»
В эти лирические настроения скучающего Карла, превращенного Гитлером в профессионального бандита, но все еще сохранившего за тихим занятием — обшаривания своей рубашки — склонность к
