длящаяся от начала истории и вероятно намеревающаяся итти до конца ее. Ho будет — о себе, это совсем не интересно. Портрет, посланный Кире, мне и самому не нравится. Ho во первых лучшего у меня не было, а во вторых я полагал, что Кира в связи с ним мог бы вспомнить свои школьные годы. Впрочем, ничто не мешает положить этот портрет куда- нибудь в стол. — Хорошо, что ты заинтересовалась смыслом и происхождением географических названий: по ним можно вскрыть прошлое местности и нередко таким образом, т. е. по анализу названий, приходят к очень важным истор. и географ, выводам. В частности, франц. историком Бераром написано двухтомное сочинение «Фини: ияне и источники Одиссеи»[2321] Анализируя различные названия средиземноморских местностей, Берар отождествляет эти местности с описываемыми в Одиссее, доказывает удивит, точшеть описаний Гомера, фактичность их, составляет точную каэту скитаний Одиссея и иллюстрирует ее многочисленными фотоснимками местностей. Кажущийся вымысел превращается в осязаемый факт. 1936. III. 13—14. Сегодня я закогчил первую песнь «Оро», начал писать примечания. Сегодня яе, в выходной день художник, который зарисовал меня в первый раз (то, что послано Оле), согласно твоему желанию, начат рисовать снова. Пришлю в одном из последующих писем, т. к. надо еще закончить и закрепить карандаш. Если тебя этот рисунок удовлетворит, возьми его себе, если же нет, то передій Васе. Последнее время стоят солнечные дни, ночью морозы, но не сильные, днем когда как: то подтаивает, то несколько морозно. Ho в воздухе, несмотря на снег, чувствуется что?то весеннее. Начинаю с завтрашнего дня ряд лекций по технологии и химии водорослей на курсах Йодных Мастеров. Остальное идет своим порядком и нового сказать мне нечего. Разве толысо, что агар, получаемый нами, согласно нашим испытаниям оказался доброкачественным и превосходящим японский, а равняющимся по качеству американскому, если не выше его. Скажи Кире и Васе, что пишу им отдельно, в этом письме не помещается, а Кире надо написать много, по поводу предстоящей его работы. Собственно, надо бы написать неск. тетрадей, т. к. это вопросы, которые я обдумываю десятками лет. Относит, печатания с кем?нибудь я считаю, что такой способ по ряду соображений самый целесообразный. Ho то, что не закреплено в печати — неизбежно пропадает вовсе: наш век — не древние времена, когда сохранялись рукописи, да и тогда были «издательства», под диктовку размножавшие рукописи. Крепко целую тебя, дорогая. — Собираюсь написать М. В., но все нет места; пока же передай ей мой привет и поблагодари ее за память. Я часто вспоминаю ее, хотя и не слышу никакой музыки. Еще раз целую тебя, всегда помню, даже без кашек и рязанской земли.
Дорогая Оля, вчера мне попалась книга Бертольса, Фирдоуси и его творчество, Jl?M., 1935, Изд. Акад. Наук. Несмотря на некоторые промахи по части вкуса, книжка написана в общем не плохо. Она характеризует Фирдоуси и его творчество на фоне персидской истории, и в этом отношении автор свободно владеет материалом. Тебе было бы полезно прочесть эту книжку (она невелика, 71 стр.) не только ради великого эпического поэта, но и ради древней истории и истории литературы, поскольку дается сравнительная характеристика Фирдоуси и Гомера. Еще прочел я недавно Воспоминания ху- дожника– акварелиста Соколова и воспользовался ими для составления генеалог, таблицы рода Соколовых с его многочисленными представителями изобразительных искусств, Брюлловых, Бруни и др. Это — одна из многочисленных иллюстраций ГЕНЕТИКИ (учения о наследственности) и исторического значения биологически передаваемых свойств—мысль, которая меня занимает десятки лет, хотя совсем специально у меня не было возможности заняться ею. Мое глубокое убеждение, что если бы люди внимательнее относились бы к свойствам рода, как целого и учитывали бы наследственность, которая в данном возрасте может и не проявляться ярко, но скажется впоследствие, то были бы избегнуты многие жизненные осложнения и тяжелые обстоятельства. Ho люди, особенно в молодости, думают самоуверенно, что можно обойти законы природы и сделать как им самим хочется в данный момент, нередко по прихоти или капризу, а не так, как это вытекает из природы вещей, — в данном случае — из элементов наследственности, ГЕН, материально присутствующих в нашем теле и никуда из него не удалимых. И за свое нежелание вдумываться, изучать и вникать, за свой каприз потом жестоко расплачиваются, к сожалению не только собою лично и своею личною судьбою, но и судьбою своих детей. Античная трагедия построена вся на этом понимании, ибо в основе трагической завязки лежит там не проступок данного человека, а его «трагическая вина», т. е. вина содержащаяся в самом его существе, не в злой воле, т. е. в неправильном рождении, в недолжном сочетании генов. Да иначе трагедии и не возникло; если человек согрешил и несет естественное возмездие за свой грех, то можно его жалеть, но нельзя не испытывать нравствен, удовлетворения, что грех не остался безразличным и безнаказанным. Трагическое же, как таковое, возникает от зрелища несоответствия между возмездием и проступком или поступком, причем за свой поступок человек отвечать не может, но совершил его он в силу своих наследственных свойств и расплачивается поэтому за роковую вину предков. Греческая трагедия—самая поучительная, самая глубокая и самая совершенная часть мировой литературы. У меня от нее всегда было чувство абсолютного совершенства: лучше быть не может и не нужно—достигнут идеал. Вот почему после греков трагедий в собственном смысле уже не было и не могло быть: задача выполнена, решена; конечно, больше решать ее нечего. — На днях, копаясь в мусорном материале «30 дней» (такой журнал), кажется № 2 1936 г., в конце, петитом нашел жемчужину — неизданную доселе поэму (на 2 стр.) Велемира Хлебникова, и притом Ороченскую, т. е. по орочен- ским мотивам [2322]. Вот писатель, которого я уже много лет предощущаю как родного по духу и] которому не могу подойти: не смотря на все старания, никак не мог добыть собрания его, изданного посмертно, знаю ж< только отдельные, случайно доходившие до меня отрывки. В нем предчувствую близость к другому близкому, к Новалис}. Ho это—лишь предчувствия, и я не уверен, что они не разсеютсі, когда заколдованные писания Хлебникова будут у меня перед пазами. В моей жизни почему?то всегда было так: все вопросы, сниги, исследования, особенно меня волновавшие, бежали от меія, вытесненные чуждым, делаемым по долгу настоящего момента, и всегда приходилось откладывать на будущее все более гіубокое и подлинно занимающее. — Крепко целую тебя, дороюй Олень, будь здоров и весел.
Дорогой Мик, пока я не мог поговорить с кем?либо об охоте, чтобы разсказать тебе, іак ты просишь. Ho вот одна рыбная история, которую разскізывал знакомый, работавший на Алтае. Он там землемерствозал и скучал в глуши. Ближайший городок был за 150 км. Туда этот землемер хотел поехать развлечься. Когда об этом узнал его хозяин, алтаец, то говорит: «Подожди до вечера». Вечером приносят два рыболовных костюма— кожаные штаны, завязывающиеся подмышками и переходящие внизу в кожаные же чулки–сапоги. Оделись, с факелами пошли к речному затону и залезли в воду. Там, параллельно друг другу, висели в воде спящие хариусы. Их стали глушить палками и брать в мешок. За короткое время набрали, сколько требовалось. В любое время можно пойти и набрать, но только ночью, при факельном свете. — В каждом письме я путешествую с тобою куда?нибудь. Эти путешествия отличаются от обычных тем, что я разсказываю не вычитав из книг, а по сообщениям живых людей. Конечно, в моей передаче, к тому же крайне сокращенной за недостатком места, все выходит бледным; но лучше в дан. условиях сделать не могу. — Поедем теперь в Удмуртию (Вотский край), по разсказам моего помощника. Вот несколько удмуртских кушаний.
