Все голоса свои сливал.
XXII.
Но не всегда восторга звук
Рвал грудь Оро. Ночной испт
Был не слабее. Налетал
На душу страха грозный вал
И ужасов полночных рой.
Теснились призраки порой:
Олень проклятый — эркачар,—
Коварный, полный жгучих чф
Чулугди* об одной ноге * чулугди—леший
И злая птица гошэго.
Потом минувшие дела
Припоминались; мысль влекла
К былому, за шестнадцать лет,
Когда старик изрек обет:
«Родиться если сын—духам
Его в служение отдам».
Клубами ширился туман,
Куда вступил тогда шаман.
И к рубежу проник миров,
Где трещина—бездонный ров,
Іде духи-стражи,—дарышал,—
Как кость белы, тверды как сталь,—
Несокрушимою рукой
Содержат души за рекой.
Там нгектар сонный, мертвых дол,
Томил Оро в плену и гнел.
О, как вещественность сладка,
Как страшна призраков рука!
XXIII.
Іость полюбил. И стал вникать,
Чем развивала сына мать,
Как незатейливый вопрос
В уме ребенка пышно рос.
Без рук, без ног стучится в дверь?
Не знаешь? — Ветер то, один.
Самодержавный господин,
Он рыщет всюду. Но без ног
Ни троп не знает, ни дорог.»
Оро: «Да, но отцовская стрела,
Летит, не требуя крыла...
Ужель ее быстрее нет?
А знаешь, ноно, верно свет
Быстрее ветров и стрелы
Вонзит конец своей иглы.
А Время? Ведь оно вперед
Разящих солнцестрел идет.
Но вот, быстрейший зверь опять:
Всех быстрых может перегнать
Мысль, безудержная, и вид
Того, что Время лишь сулит,
Покажет четче нам, ясней,
Чем видим в полдень ярких дней.
Бывает, словно дикий гусь,
Вперед я Времени помчусь
И мыслию живу в потом,
Как в ныне близком или в былом,
И даже будущего мгла
Ее сдержать бы не могла.
Искрит и плещет Мир в игре,
А я—как будто на горе
И с высоты холодной мог
Увидеть Время поперек».
Умудрена годами мать:
Умела сына не прервать,
Своим молчанием остра.
Серела, догорев дотла,
По л у остывшая зола.
Лишь стон тайги гудел вдали,
Да звезды ясные цвели.
СХІ?.
Он мыслил образом. Вставал,
Как лучезарный интеграл,
Всей вещи в целом яркий лик:
Одно мгновенье — и возник.
Звенит в груди призывный звук:
Натянут туго звонкий лук.
К полету просится, смела,
Но путь воздушный ей закрыт.
Она заряжена, дрожит.
Вдруг сорвалась. Раздался г/л,
И луч серебряный сверкнул,
К лазури брызнувший дугоі.
Так образ набухал тугой,
Томил, ворочался и рос.
По коже пробегал мороз,
И мука мысли то в озноб,
То в жар бросала юный лоб
Во глубине, во тьме пещер—
Бытья смесительный кратэр
Вещественней самих вещей,
Точится Вечности ручей.
Но в подсознательной Ночи
Томятся чистые ключи,—
Непроницаемый шатер
Над ними плотный мрак прэстер,
Не допускает, чтоб родник
На свет сознания проник.
