Ну вот, опять Кэрри… что это я все на нее сваливаю. Она тут совсем не при чем, а при чем то, что я сама ужасно запуталась. Понимаешь, все как-то очень быстро произошло, а я к такой быстроте не привыкла, и это меня просто пугает, быстрота то есть.
Эта ужасная драка, и смерть… я до сих пор не в себе, и вчера была не в себе, и поэтому я не знаю, что думать о том, что случилось прошлым вечером. Ты только не подумай, мне было очень хорошо с тобой, но это пугает меня еще больше, чем драка. Понимаешь, до этого все было так ясно и логично, а теперь все как-то ужасно запуталось, и я уже не помню, кто я и чего мне надо хотеть. Кэрри говорит, что нужно взять паузу и во всем разобраться. Еще она говорит, что мы едем в одно и то же место и что если судьбе будет угодно, то встретимся снова в конце концов. Еще она говорит, что Андрей — опасный человек, но это как раз-таки кажется мне смешным и уж к нам с тобой точно никак не относится. Но ты на всякий случай остерегайся, ладно? Потому что сейчас мне кажется, что если с тобой что-то случится, то я умру, хотя это ужасно глупо — ведь мы и знакомы-то всего несколько дней и почти ничего не знаем друг о друге.
Я очень надеюсь, что не совершаю какую-то ужасную ошибку. Тебе, наверное, плохо сейчас, когда ты это читаешь, прости меня за это, потому что мне тоже плохо, когда я это пишу. В голове у меня полный сумбур, так что не знаю, удастся ли тебе понять что-либо из этого письма. Ты вчера сказал, что моя логика тебя всегда восхищала. Думаю, что в этом письме она достигает немыслимых высот. Ну и ладно, что есть — то есть.
Целую. П.»
Яник закуривает. Сколько ни читай, не вернешь. Ее нету. Уехала. Заказала машину и — привет… Вот же сука эта Кэрри! А при чем тут Кэрри? Кэрри тут ни при чем; сам ты идиот, господин Каган. Был бы умнее — схватил бы ее за хвост, как жар-птицу, и держал бы, не отпускал бы ни на шаг, на руках бы носил, не давал бы ноги на землю опустить, чтоб ненароком не пропала, не заблудилась, чтоб не отняли, не украли у тебя твое сокровище жадные до чужого добра. Где ты ее теперь найдешь, раззява? Базарная улица Диярбакыра плывет перед его глазами. Ну вот, еще поплачь… идиот… отняли у мальчика любимую игрушку. Яник смахивает злые непрошеные слезы. Мишаня осторожно присаживается рядом.
— Яник, — говорит он. — Пора собираться. И не убивайся ты так. Найдем мы ее, никуда не денется. Торонтский университет, этнография… проще простого.
— Конечно, найдем, — говорит Яник очень спокойно. — Слушай, Мишаня… кто такие йезиды?
— Йезиды? — переспрашивает Мишаня. — А черт его знает… понятия не имею.
Город Мардин находится в двух часах езды к югу от Диярбакыра. Отсюда дорога поворачивает на восток и идет под углом к сирийской границе, почти сходясь с ней в районе Джизре. Там шоссе переваливает через Тигр и еще километров тридцать тянется в восточном направлении, чтобы затем, у Силопи, резко клюнуть вниз, на юг, в Ирак. Так бы и ехать, неторопливо оглядывая роскошные горные долины… но, увы, дальше Джизре хода нету. По крайней мере, легально. Под Силопи сосредоточены крупные турецкие силы, жандармские блокпосты оседлали дороги, и плюс к этому полувоенная милиция, составленная из местных жителей на деньги центральных властей, тщательно обнюхивает любого попавшего в ее поле зрения незнакомца.
Яник первым обратил внимание на следовавший за ними тендер тойота с четырьмя разномастно вооруженными усачами откровенно бандитского вида. Он вынырнул с боковой дороги совсем недалеко от жандармского блокпоста, на полпути к Мардину. Тендер подъехал к шлагбауму почти сразу после их микроавтобуса и был радушно встречен чаем и сигаретами. Это успокоило Яника, который поначалу опасался, что в тойоте сидят очередные охотники на Андрея. Белик, проследив за его взглядом, усмехнулся.
— Нет, Ромео, это не за мной… Знакомься — эти басмачи именуются «гитемы». Анкара опиралась на них во время недавней войны с Пи-Кей-Кей — вербовала прямо в деревнях. Желающих, кстати, хватало, даже среди курдов. Сейчас войны уже нету, но милиция осталась. Те еще шакалы… Успешно держат в узде местное население. Не спрашивай — как.
Корреспондентскую группу «САС-Ти-Ви», в отличие от гитем, принимают без улыбки, просят выйти из машины, бесцеремонно обыскивают и — руки за голову — разводят по разным комнатам — допрашивать и сверять ответы. Куда? — в Мардин. Зачем? — снимать репортаж о местных достопримечательностях. О каких именно? — цитадель и церкви… Тщательный беликовский инструктаж и свежий пресс-пасс делают свое дело — микроавтобус продолжает путь. Тендер с гитемами, не скрываясь, висит у них на хвосте.
— Нда… — удрученно замечает Яник. — И ты собираешься делать что-то нелегальное? Смотри, сейчас у нас все — легальнее некуда, едем себе по невиннейшему маршруту, документы в полном ажуре… и то какую секу навели! Что же будет после Джизре?
— Не волнуйся, — вполне беззаботно говорит Андрей. — На каждого шакала есть свой койот. И потом, что нам может быть, даже если и поймают? Подержат в тюряге пару деньков, что, конечно, неприятно, но, учитывая столь короткий срок, — терпимо. А потом вытурят с волчьим штампом. Закроют навеки прекрасную Турцию перед нашими грязными рылами… Хотя мне, честно говоря, это было бы совсем некстати. Я ведь сюда частенько наведываюсь… да… ну а вам… вам-то и вовсе терять нечего.
Ну и ладно. Нечего так нечего. Яник отворачивается к окошку. Мишаню же, как всегда, волнуют совсем другие вопросы. Он потеет на заднем сиденье, возясь с каким-то непослушным объективом, чертыхается и отчаянно надеется на то, что лапша, навешанная на жандармские уши по поводу мардинского репортажа, — не совсем лапша, а лучше бы — совсем не лапша, что они действительно расчехлят камеру, вынут микрофон, и он, Мишаня, снова уплывет в чудесные дали удивительного мира, видимого, увы, только через объектив.
И ведь надо же — мишаниными молитвами… Даже в мардинском ресторане, где они останавливаются пообедать, назойливые гитемы не оставляют их в покое — тендер тойота терпеливо ждет на площади, сторожа каждый шаг чужаков. Андрей с досадой смотрит в их сторону и решает не рисковать. Хоть и жалко времени, но приходится соответствовать легенде…
— Эй, Мишаня, черт с тобой, расчехляй! Значит, так: возьмешь этот план, с горой и крепостью, потом делай панораму на церковь — и назад ко мне. О'кей?
Счастливому Мишане не надо говорить дважды. Белик берет микрофон, задумывается на секунду, делает знак оператору и начинает импровизировать с ходу — интересно, остроумно, талантливо.
Яник слушает его, уже привычно поражаясь легкости, с которой Андрей извлекает из своей памяти даты, имена, события — искусству, с которым он в два счета, без всякой подготовки, лепит из этого сухого материала живую и сочную картину. Наверное, прав Мишаня, и им действительно повезло встретить такого редкого типа…
— …эта крепость и в самом деле была неприступной, — Белик делает широкий жест, и Мишанина камера послушно следует за его рукой. — Даже великий Тамерлан обломал об нее свои людоедские клыки, и еще многие до и после него… Хотя большевики находились во все времена, а как известно, нет такой крепости, которой не могли бы взять большевики. Скорее всего, название города и происходит от арамейского слова «марда», что означает «крепость». По местному преданию, через город проходил пророк Иона на своем пути в греховную Ниневию и останавливался отдохнуть во-о-он в той пещере на склоне горы. Якобы на горе проживал тогда огнедышащий дракон, и местные прагматичные язычники пообещали Ионе, что уверуют в его Бога, если он избавит их от чудовища. Что Иона и совершил ко взаимному удовлетворению сторон.
Как вы помните, нашего техника тоже зовут Иона, и он — вот совпадение! — тоже находится здесь на пути в Ниневию, а точнее, в районы северного Ирака, расположившиеся на развалинах древних ассирийских городов. Кстати, с драконами наш современный Иона воюет не хуже того, библейского…
Белик задорно подмигивает в объектив одному ему известному адресату.
— Западному человеку трудно понять и постичь головокружительную духовную глубину этих мест. Количество сект, религий и вероучений, родившихся и по сей день исповедуемых здесь, поражает воображение. Взгляните на эти церкви. Это христианские церкви, но это совсем не те христиане, которых мы знаем. Отколовшись от канонического мейнстрима в раннем средневековье, они шли своим, неведомым нам путем; или, скорее, не шли, а пытались остаться на месте, законсервировать дух исходного учения здесь, в этих горах. Знаете ли вы, что в этой самой церкви богослужение до сих пор ведется на арамейском
