опускается на истерзанную Иудею, на торжествующий лагерь Синаххериба. До рассвета пирует царь; до рассвета сотрясаются окрестные холмы от воплей истязаемых людей. Плохо попадать в плен к любому врагу; стократ хуже — к врагу-садисту; тысячекратно — к ассирийцам. Высится рядом с лагерем страшная пирамида, прирастает новыми кругляками…
Но сколько ж можно праздновать?.. пора и честь знать… Рабов — в Ниневию, армию — к порядку. Перед отправкой пленников сортируют в последний раз. Головы детей и стариков пополняют пирамиду; остальным сверлят подбородки и накрепко прикручивают язык к коротко связанным ногам — чтобы шел раб мелкими шажками и думал чтобы не о побеге, а о том, как бы не споткнуться… Потому что споткнулся — язык вон, с корнем, на потеху охране.
Яник глядит вслед веренице рабов, семенящих мимо холма, совсем рядом, внизу. Кто-то трогает его за плечо. Он оборачивается. Привет, старая! И ты здесь, а как же иначе… Белая тряпка на голове, фиолетовая юбка с разводами, малиновая шерстяная кофтень да еще и синяя безрукавка поверх. И младенец в коричневом свертке. Бери его, бери… бери его, Яник, ну же… Безресничные веки ребенка вздрагивают, как будто он вот-вот проснется. Ужас охватывает Яника.
— Нет! — кричит он. — Нет! Отстань! Уйди!.. — и открывает глаза, разбуженный собственным криком.
За окном фургона утро. Яник смотрит на часы. Надо же! Целых три часа проспал; давно у него так не получалось… В углу шевелится Саша, поднимает всклокоченную русую голову:
— Что такое?.. Что вы кричите?.. А… опять тот же кошмар?
Яник кивает.
— Знаете что? — говорит Саша. — Я посоветуюсь с равом. Сегодня же. Оставьте мне ваш телефон.
Яник пожимает плечами. С равом так с равом. Нам, шизикам, все едино…
— Вставай, Саша, — говорит он, потягиваясь. — Пора собираться. Ави нас, наверное, уже обыскался.
Восемь вечера. Яник подруливает к условленному месту, и Саша, с видимым трудом оторвавшись от фонаря, садится в машину.
— Куда?
— Езжайте пока прямо… — Саша длинно зевает и закрывает глаза. Голова его медленно клонится вниз под тяжестью носа.
— Эй, друг! — тревожится Яник. — Ты мне тут не засни. Я ведь дорогу не знаю, ты помнишь?
— Не волнуйтесь, — слабо откликается Саша. — Я в порядке. Просто устал очень…
— Опять? Ты что — все время такой задроченный? Тоже кошмары, как у меня? Или мешки в порту разгружаешь по шестнадцать часов в сутки?
— Да нет… работа у меня не тяжелая — техником на телевидении. Русскоязычный канал «САС-Ти- Ви»… может, слышали?
— Не-а… — мотает головой Яник. — У меня и телевизора-то нету. Прием у меня в караване хреновый. Я свои кина во сне смотрю. Хватает.
— Ага… — продолжает Саша, не слушая. — «САС-Ти-Ви». Паршивый такой канальчик. Мыльные оперы и всякие ток-шоу дурдоголовые. Правда, сейчас хотят новости делать, вот и набрали команду… война в Ираке, то да се…
— Ну? А устаешь-то почему? Мыло взбиваешь… для оперов?
Саша улыбается:
— Я учусь, Яник. Ночами. В ешиве. Там, куда мы едем… Сейчас — налево, и паркуйтесь… рядом с тем домом… ага.
Уже совсем стемнело. Они входят во внутренний двор большого комплекса, кишащего мелкими конторами, адвокатскими офисами, складами, лавками и дешевыми едальнями, и, обойдя огромный мусорный бак, оказываются перед запертой металлической дверью. Саша нажимает на кнопку переговорного устройства и задирает голову к допотопной телекамере, закрепленной сверху на ржавой скобе. Дверь, посомневавшись, жужжит и щелкает замком. Саша и Яник поднимаются на второй этаж по едва освещенной щербатой лестнице. Видавший виды дворовый кот, выгнув спину в форме «умру, но не сдамся», встречает их на лестничной площадке и неохотно пятится в шипящую темноту коридора. Путь свободен.
Наверху оказывается неожиданно большая комната, даже, скорее, зал… ну да — большой зал, уставленный столами. Сейчас он пуст, если не считать растрепанных, видавших виды — как кот — книжек, аккуратными стопками сложенных на столах.
— Садись. — Саша подводит неожиданно оробевшего Яника к одному из столов в середине зала. — Я пока соображу какого-нибудь кофе-чая.
Яник остается один. У дальней стены аккуратными стопками — как книги — сложены матрацы. Тут и спят, надо же… У другой стены — невысокий подиум, на нем — заваленный книгами стол с лампой и микрофоном на длинной жирафьей шее. Ага, это, видать, для главного. Сбоку от стола подвешен телевизор. Он включен — на экране какой-то старикан бубнит непонятно что — не слышно из-за приглушенного звука.
Подходит парень, в джинсах и мятой футболке, за ним еще один, и еще несколько. Они поочередно здороваются с Яником, называя свои имена, которые он, впрочем, немедленно забывает. Ему отчего-то неловко, причем чувство это усиливается оттого, что все подошедшие усаживаются именно за его стол, рядом и напротив, как будто другого места нету. Они сидят молча, разглядывая Яника… судить будут, что ли? И куда это Саша запропастился? А! Вот и он, слава Богу — мечет на стол пластиковые стаканы, графины с водой, термос, чай, кофе…
— Рав уже здесь?..
— Конечно…
— Ну так позови его…
— Уже позвали…
— Ну ничего, подождем…
— Ты не тушуйся, Яник, — успокаивает его Саша вполголоса. — Они тут все, чтобы помочь. Положительная энергия. Налей себе что-нибудь…
Из комнатки, выгороженной в углу зала, выходит рав, удивительно похожий на питерского портного- частника, шившего в свое время яниковым родителям. Старичок такой, небольшого росточка, белая рубашка, аккуратное брюшко и коротковатые штаны на подтяжках. Ребята за столом, особо не суетясь, освобождают ему место — не во главе, даже не посередке — просто сбоку, где пришлось. Он садится и потирает кисти маленьких белых рук. Потом поднимает одну из них и стукает себя в грудь.
— Я — Менахем, — говорит рав, взглянув на Яника. — Саша рассказывал мне про вас. Вас ведь зовут… — он делает паузу, как бы припоминая.
Яник приходит к нему на помощь. Рот его открывается, чтобы сказать «Яник», но отчего-то произносит: «Иона». Надо же… яниковы щеки и уши краснеют, пораженные столь непонятным поведением рта.
Рав кивает, не обращая внимания на яниково смятение. Он вообще не слишком докучает Янику своим взглядом — посмотрит когда покороче, когда подлиннее… да и отведет. А Яник и рад: непростые глаза у старика; все вроде в порядке — и цвет теплый, и морщинки добрые вокруг… а все же что-то не то, непроницаемость какая-то, будто мерку снимает. Не зря портного вспомнил. Только портной-то — понятно для чего снимает, а этот зачем?.. — неуютно, в общем.
— Итак, вас преследует сон, — говорит рав. — И вы пытаетесь от него избавиться, но пока безуспешно. Вы пытаетесь убежать от него в явь, но он настигает вас и там. Сон этот связан с Ассирией, а вас зовут Иона… Аналогия настолько прозрачна, что мне даже не очень понятно, как это вы сами не догадались. Думаю, что и Саша мог бы объяснить вам все уже при первой встрече…
Сидящие за столом кивают и укоризненно смотрят на Сашу — мол, что ж ты так оплошал, Александр? Тот смущенно разводит руками.
