Создатель Призраков

шаря по карманам. — Сигары со вкусом лакрицы…

Он не договорил. То, что он достал из кармана, перестало быть сигарами уже довольно давно. Это был просто комок вымокшей перетертой трухи.

Корбек расплылся в улыбке и пожал плечами. Его глаза весело блеснули под смех Гаунта и всех вокруг.

— Ну что ж, — философски произнес он, — не всег­да же выигрывать…

Грузные водоплавающие птицы с мощными клюва­ми пролетели на юг — ярко-белые силуэты в темноте, накрывшей окопы. Стрекотавшие в зарослях весь день насекомые уступили вахту своим ночным собратьям — сверчкам и крылатым клещам, роившимся над пламе­нем костров, наполнявшим долгую жаркую ночь сво­им стрекотом. Плотный воздух всколыхнули и другие звуки: крики и посвист невидимых обитателей крон и заводей болота. Артиллерия вдалеке наконец замол­чала.

Комиссар вернулся к своему командному посту как раз в тот момент, когда зажглись дозорные прожектора, чей зеленоватый свет лился на болотную жижу сквозь защитные металлические сетки. Шоры приглушали их яркий свет, рассеивая его, не давая светить прямым лучом на окопы. Иначе они бы превратили лагерь в весьма удобную цель для дальнобойной артиллерии. Мохнатые жуки, размером с добрый кулак, немедленно налетели на фонари, чтобы настойчиво и методично биться о защитные решетки с глухим стуком.

Гаунт еще раз окинул взглядом лагерь, заметный теперь только по разбросанным тут и там огонькам — кострам кухонь и караульных постов, движущимся между ними факелами. Вздохнув, комиссар вошел в здание.

Длинный командный центр мог похвастаться низ­кими потолками, крышей из оцинкованной гофры и стенами из двухслойных бронелистов. Пол был устлан досками из свежей местной древесины, покрытыми от­вратительно пахнущим лаком. Ставни на окнах были приоткрыты, и москитные сетки на окнах уже были полны копошащегося, жужжащего улова — мошкары и ночных жуков.

Экипировка и личный вещмешок Гаунта были уло­жены на деревянных колодах. Первые два дня они сто­яли прямо на полу, пока не обнаружилось, что если на вещах при этом и не появляется плесень, то в них селятся черви.

Сняв свой комиссарский плащ, Гаунт повесил его на проволочную вешалку, прицепил ее к крючку на балке, подтянул к себе стул и тяжело сел. Перед ним на деревянном чурбаке стояли вычислитель, аппарат орбитальной вокс-связи и мемограф с плоским экра­ном. Техножрец потратил больше часа на старательное чтение молитв, готовясь включить священные маши­ны. Их так и не вынули из открытых кованых ящиков, чтобы защитить от сырости. Толстые силовые кабели ползли от них по балкам, удерживаемые под потолком скобами, через клапан наружу, к генератору вдале­ке. На запотевших от влажности пластинах экранов мерцали и подергивались светлые пятна изображений. Настроечные шкалы приглушенно светились оран­ жевым.

Гаунт подался вперед и привычно проглядел ин­формацию и тактические сводки флота и других под­разделений. По темному экрану потянулись вереницы мигающих, наслаивающихся друг на друга цепочек ко­дированных символов.

Тихо, как ночь, из передней появился Майло. Он предложил комиссару оловянную кружку. Кивнув, Га­унт принял ее, наслаждаясь прикосновением к покры­тому холодными каплями металлу.

— Техножрецы только что снова запустили охла­дительные установки, — негромко объяснил Майло. — Это просто вода, зато холодная.

Гаунт благодарно кивнул и сделал глоток. Вода отдавала резким металлическим привкусом, но была дей­ствительно холодной.

Снаружи послышались чьи-то шаги на лестнице, потом тихий стук в дверь. Гаунт улыбнулся. Звук ша­гов нарочно был таким громким. Это было учтивое предупреждение от человека, который мог двигаться абсолютно бесшумно, если хотел.

— Заходи, Маколл, — произнес Гаунт.

Маколл вошел в помещение. На его уже немолодом лице застыло выражение легкого замешательства от то­го, что его узнали еще с порога.

— Доклад патруля, сэр, — объявил он, вытянувшись по стойке смирно в дверях.

Комиссар жестом предложил ему сесть. Форма и плащ Маколла были измазаны в жидкой грязи. Да­же лицо было перемазано. Чистым остался только лазган — каким-то чудом на нем не было ни пят­нышка.

— Что ж, давай послушаем.

— Позиции противника все еще далеко от нас, — начал Маколл. — За линией наступления — альфа- ро­зовый. Несколько дальних патрулей.

— Проблемы?

— Ничего такого, с чем бы мы не справились, — уклончиво ответил крепкий, жилистый разведчик.

— Я всегда ценил твою скромность, — сказал Га­унт. — Но мне нужно знать.

— Уничтожили шесть патрулей в западных топях. — Маколл вытер нос и рот. — Без потерь с нашей сто­роны.

Гаунт одобрительно кивнул. Он симпатизировал Маколлу, лучшему разведчику среди танитцев. Даже в пол­ку специалистов по диверсиям его навыки были выда­ющимися. На погибшей Танит он был лесником, и его умения как разведчика бессчетное число раз выручали полк. Призрак среди Призраков, он никогда не хвастал­ся, а уж ему точно было чем прихвастнуть перед гвар­дейцами.

Комиссар предложил разведчику свою кружку.

— Нет, сэр, благодарю вас, — отозвался Маколл, гля­дя на свои руки.

— Холодная, — добавил Гаунт.

— Я заметил. Но нет. Лучше уж я обойдусь без тех вещей, к которым могу привыкнуть.

Гаунт пожал плечами и сделал еще глоток.

— Значит, они не двигаются?

— Пока что нет. Мы заметили… ну, я точно не знаю, что это. Какие-то древние руины. — Маколл встал и указал точку на карте. — Насколько я могу судить, вот здесь. Может, там и нет ничего. Но я бы хотел осмот­реть это место утром.

— Вражеская позиция?

— Нет, сэр. Что-то… что было здесь до нас.

— Пожалуй, ты прав. Стоит взглянуть. Тогда ут­ром, — согласился Гаунт.

— Это все приказания, сэр?

— Можешь идти, Маколл.

— Этому человеку цены нет, — признался Гаунт Майло, как только Маколл ушел. — Самый тихий из гвардейцев, кого я знал.

— Такова уж его специальность, не так ли, сэр? — отозвался Майло.

— В смысле?

— Быть тихим.

3 ТИШИНА И ЯРОСТЬ

Все вокруг шипело, будто весь мир хотел сказать ему: «Тише!»

Маколл припал к земле среди папоротникового ле­са, пытаясь расслышать что-нибудь сквозь мерный шум листвы, колеблемой ветром.

Папоротниковые заросли в этой части Рамилльеса-268-43 произрастали на скудном пепле давно ос­ тывших вулканических склонов. Это были тонкие пе­ристые растения, чьи шершавые, похожие на тростник стволы в три раза превышали человеческий рост. Их венчали развесистые снежно-белые кроны.