культуры, для которой действительно элемент паззла играл очень большую роль — вот это надо иметь в виду. Собирались фрагменты: то, что они читали, то, что они пели, то, что они переживали, — но этот паззл приобретал какую?то удивительную целостность в результате. Как это получалось — я сказать не могу. Наверное, это и есть тайна поэзии. Наверное, это есть тайна искусства.
Есть тема, о которой говорят как о моменте разногласий между Западом и Востоком. Это — Непорочное Зачатие. Но есть такая молитва в славянском Часослове, которая всегда читается во время Великого поста: «Нескверная, Неблазная, Нетленная, Пречистая»… и так далее. Разве это не соответствует латинскому слову Immaculata, что значит «непорочная»? Само это слово, вернее, аналогичные ему греческие прилагательные составляют саму сердцевину того, что мыслит о Пречистой православный Восток. Только на Западе это осмыслено в виде догмата, а на Востоке исповедуется в песнопениях, и — более того — Восток всегда протестует против догматического оформления этого древнего учения. На самом же деле, что в западном богословии присутствует эксплицитно, сформулированно, в восточном живет, как правило, имплицитно, скрыто: в песнопениях, в живой традиции, но без догматического оформления.
«Вера в личную безгрешность Богоматери в Православии, — пишет о. Сергий Булгаков в книге «Купина неопалимая», изданной в Париже в 1927 г., — есть, так сказать, благоуханное курение, молитвенное облако, сгущающееся из фимиама благочестивого Ее почитания в Церкви». И в самом деле, Преблагословенная и Пречистая Дева именуется в молитвах как «Нескверная (аатнАе), Неблазная (apoAuvxe), Нетленная (acpSoQe), Пречистая (axQcrvxe), Чистая» (ayvr|) и т. п. Или, как говорит Дидим Александрийский, del xai 6ia navxax; apcopo^ naqQevoc,, т. е. «всегда и присно Непорочная Дева»… Все эти эпитеты, которыми награждается Богородица, начинаются с префикса «а-», т. е. «не-» — это, если так можно выразиться, апофатическая марио- логия христианского Востока, цель которой показать, что Святая Дева никоим образом не причастна ни греху, ни скверне, ни пороку, ни тлению, ни какой бы то ни было нечистоте. Все эти прилагательные сродни латинскому immaculate,…
В то же время это облако эпитетов, сгущающееся из благочестивого почитания Святой Девы в Восточной Церкви, обладает одной в высшей степени важной характеристикой. Эти эпитеты неприложимы ни к кому другому — ни к кому из святых ни при каких обстоятельствах. Это те похвалы, которые усвояются только Святой Деве. «Если задать себе вопрос, что именно означает, как нужно выразить на богословском языке силу и смысл такового почитания, — говорит о. С. Булгаков, имея в виду догмат 1854 г. о Непорочном Зачатии, — тогда напрашиваются такие или подобные догматические формулы». И далее: «Однако таковые формулы, неизбежные при богословствовании, доселе остаются в Православии на положении частных богословских мнений… в данном случае, как и во многих других, Церковь, содержа истинное почитание Богоматери, а следовательно, и заключающееся в нем правильное учение, не приступала к догматическому выявлению этого учения».
Virgo per gratiam ab omni integra labe peccati - Дева, благодатью избавленная от всей скверны греха — (Ambrosii in Ps. cxviii expositio, 1255) - эта формула святого Амвросия Медиоланского очень точно отражает характер адогматического учения о Богородице на христианском Востоке. Амвросий заимствовал это учение у Оригена. Вот как говорит о Святой Деве этот великий христианский мыслитель в проповеди на Евангелие от Луки, сохранившейся в латинском переводе Иеронима: «Ангел приветствовал Марию новым выражением (novosermone), которое я не смог найти нигде более в Писании. Ведь это, что он говорит, — Ave, gratia plena, что по–гречески звучит как K?XocpiTOJievr, — слово, которое я не припоминаю, чтобы читал его где- либо еще в Писании. Это приветствие адресуется одной лишь Марии»…
Дуне Скот по прозванию doctor subtilis, а также doctor Marianus — последний и самый оригинальный представитель золотого века средневековой схоластики и в некоторых отношениях предвестник иного мировоззрения — в Париже в 1305 г. защитил докторскую диссертацию, в которой отстаивал изначальную непорочность Пресвятой Девы (Immaculata Conceptio). Исторически достоверно, что парижский факультет признал доводы Д. Скота настолько убедительными, что тогда же постановил требовать впредь ото всех, ищущих ученой степени, клятвенного исповедания веры в Непорочное Зачатие. Это было за пять с половиной веков до провозглашения этого догмата Папою Пием IX.
Месса Рождественского сочельника (24 декабря) служится вечером, что вполне соответствует и византийской традиции, согласно которой литургия этого дня начинается с вечерни. После мессы, согласно Римскому Бревиарию, начинается собственно Рождественская утреня. Спаситель наш Возлюбленный родился сегодня, возрадуемся - Salvator noster dilectissimushodie natus est: gaudeamus, - так начинает свою проповедь в день Рождества Христова, включенную в латинский Бревиарий, Папа Лев Великий. В Римском Бревиарии (в современной Литургии часов этого нет!) эта проповедь на середине прерывается антифоном О magnum mysterium, где говорится о том, как животные увидели родившегося Господа, лежащего в яслях. Далее прославляется Мария Дева, чрево Которой блаженно, ибо в нем Она носила Сына Великого Отца. Далее: Ave, Maria, gratia plena, - первые слова молитвы. Когда же проповедь заканчивается, антифон Sancta et immaculata продолжает тему прославления Девы Матери: «Какими прославлю Тебя похвалами, не знаю, ибо Того, Кого не могли вместить Небеса, Ты понесла во чреве». А далее продолжается молитва Ave, Maria: благословенна Ты в женах и благословен плод чрева Твоего — benedicta Ти in mulieribus et benedictus fructusventris Tui. Богородица, о Которой в проповеди Льва Великого еще не было сказано ни слова, здесь, к концу утрени, как бы выступает на первый план. Завершается утреня пением гимна Те Deum laudamus, который обычно называется песней Амвросия Медиоланского, где также упоминается Святая Дева.
Таким образом, в центре внимания молящегося сначала оказывается только Риег, то есть Младенец, а потом и Mater, Его Мать, совсем как в той формуле, что пять раз повторяется во второй главе Евангелия от Матфея — «Младенец и Матерь Его». МАРИАМ[11]
«При Кресте Иисуса стояли Мать Его и сестра Матери…», — так в Евангелии от Иоанна (19:25–27) описывается тот момент, когда уже на Голгофе, буквально за несколько мгновений до Своей смерти, Иисус из Назарета, «увидев Мать и ученика, тут стоящего, которого любил», сказал Своей Матери: «Жено! Се сын Твой», а потом ученику: «Се Матерь твоя». Умирая, Он думает о том, что будет с Матерью. «А туда, где молча Мать стояла»… — так напишет потом, в тридцатые годы XX века об этом Анна Ахматова. Всего лишь одной стихотворной строчкой она нарисует образ, напоминающий по степени своей близости к евангельскому повествованию «Пьету» или «Оплакивание Христа» — скульптурную группу, которую ровно 500 лет тому назад изваял Микеланджело Буонарроти для Собора святого Петра в Риме.
«А туда, где молча Мать стояла»… Билась и рыдала Мария Магдалина, окаменел от горя любимый ученик — евангелист Иоанн, а Она… просто молча стояла у Креста. В одном слове сказано всё: «молча», как только мать может стоять рядом с умирающим сыном.
Stabat Mater dolorosa Мать скорбящая стояла juxta Crucem… при Кресте…
Этими словами начинается средневековый латинский гимн, обращенный к Той, кого христиане назвали Пречистой и Преблагословенной Приснодевой, Всепетой Матерью, Невестой Неневестной и Богоматерью. Средневековый поэт, как потом это же сделает Анна Ахматова, практически ничего не прибавил к Евангелию, он только подчеркнул самое главное: Она просто стояла у Креста, Она была рядом до последнего мгновения. Была рядом. И тогда, посмотрев на Мать, Ее умирающий Сын сказал, глазами указывая на ученика: «Жено, се сын Твой». Он не просто позаботился о Матери, Он (не случайно Евангелие не называет этого ученика по имени, но только подчеркивает, что он был любимым!) ясно сказал и Ей и всем нам, каждому и каждой, что теперь Она будет Матерью уже не только Ему одному, но и каждому из тех, кто хочет быть Его учеником или ученицей. С Креста, в момент величайших страданий, Иисус сказал об этом и просто и предельно ясно. Так началось Ее всемирное материнство.
В дни после Пасхи в Иерусалиме, когда, как рассказывает книга Деяний Святых Апостолов, «все они единодушно пребывали в молитве и молении» (1:14), и Она была вместе с учениками. А затем? В Новом Завете об этом ничего не говорится, но Священное Предание (это слово, обозначающее ту истину, что передается из рук в руки и из поколения в поколение, неслучайно пишется с большой буквы!) - Предание, воплощенное в древних иконах и в церковных песнопениях, — говорит нам о том, что затем Ее место среди учеников становилось все более важным. И до — и после Ее кончины, в которой ученики увидели не смерть, но «бессмертное Успение» или «преставление к жизни», не уход из жизни, а только лишь переход от видимого пребывания среди них к невидимому, но не менее реальному.
Понять, а вернее, почувствовать, что это значит, осознать, что это такое — Ее невидимое присутствие, — нам помогают Ее иконы, древние и написанные совсем недавно. Разными мастерами, в
