оказывается, не убитый, а спасшийся вместе с семьей благодаря гувернеру наследника и через Азию и Сингапур добравшийся в Европу. Турбины не верят этому известию, но вместе с тем безумно хотят верить и пьют за его здоровье. «Пусть! Пусть! Пусть даже убит, — надломленно и хрипло крикнула Елена. — Все равно. Я пью». И все запевают царский гимн «Боже, царя храни». Соседи с нижнего этажа просыпаются от ужаса, потому что гимн запрещен: «Сверху, явственно просачиваясь сквозь потолок, выплывала густая масляная волна, и над ней главенствовал мощный, как колокол, звенящий баритон:
… си–ильный, де–ержавный,
царр–ствуй на славу».
Можно считать, что именно эта сцена стала кульминационным моментом романа. Той России, в которой родились Турбины, больше нет — как и их мать, она тоже умерла и похоронена. «И маму закопали… эх… эх…», — восклицает Николка Турбин. Но и мать их, и Россия- матушка остаются живыми в их памяти, в их сердцах, из которых невозможно вытравить любовь. Интеллигенция трагически переживает крушение прошлого, но, сохраняя прошлое в глубинах своего сердца, она находит, если так можно выразиться, духовный выход из того тупика, в котором оказалась «умытая кровью», голодная и страдающая от грязи Россия. И не случайно, наверное, как и в поэме Александра Блока «Двенадцать», Елене в «Белой гвардии» у Булгакова в какой?то момент является Христос — «у развороченной гробницы, совершенно воскресший, и благостный, и босой».
ХРИСТИАНСКИЕ ПОДВИЖНИКИ XX ВЕКА[16]
Мы живем в эпоху рубежа, в эпоху действительно огромного исторического рубежа и перелома. Мы иногда это понимаем, чаще все?таки мы это забываем, но тем не менее это так. Подводить итог тысячелетию, наверное, рано. Я думаю, что это сумеют сделать те наши правнуки, которые будут жить в конце XXI века. Наверное, тогда, когда уйдет тысячелетие в прошлое хотя бы на шестьдесят–семьдесят лет, станет ясным абрис тысячелетия — хотя бы сколько?то. Но сегодня можно начать подводить хотя бы предварительные, но все?таки итоги XX веку.
Понятно, что XX в. — это эпоха огромных потрясений. Это эпоха катастроф, которые по–французски мы бы назвали словом massacre. Я, увы, не знаю адекватного русского слова. Это не массовое убийство, это нечто большее — человеческая «мясорубка», наверное, так. Итак, XX век — действительно, это эпоха страшной человеческой «мясорубки». Это эпоха резни армян в 1915 г., это эпоха ГУЛага, который унес миллионы человеческих жизней самых разных людей — верующих и неверующих, молодых и старых, всемирно знаменитых и самых простых и никому не известных, кроме ближайших родственников. Страшно читать те расстрел ьные списки, которые публиковались в одно время «Вечерней Москвой» и другими газетами. Страшно читать солженицынский «Архипелаг ГУЛаг». Еще страшнее читать списки тех, кто похоронен на так называемом Бутовском полигоне: здесь есть и всемирно известные ученые, и иерархи, даже святые, как, например, митрополит Серафим Санкт–Петербургский. Но здесь есть и простые люди: бухгалтеры и счетоводы, извозчики и т. д. — все, все попадали в эту «мясорубку», без всякого различия. XX век — это век и еще одной «мясорубки», «мясорубки» гитлеровской. Это век Майданека, Освенцима и Бухенвальда. Это век массового уничтожения евреев, народов Восточной Европы и немцев в том числе. XX век — это век распространившегося по всей планете терроризма. И вообще, когда обо всем этом подумаешь, иногда приходит в голову мысль, что не было в истории века страшнее. Это век Хиросимы, это век
Чернобыля, в конце концов.
* * *
Но XX век — это в то же самое время век удивительно чистых и удивительно ярких людей. Людей, которые сумели жить поверх барьеров: поверх барьеров государств, наций, вероисповеданий. Людей, которые сумели самой своей жизнью показать, что апостол Иоанн Богослов был абсолютно прав, когда сказал, что «Бог есть любовь» (1 Ин 4:16). И мне сейчас прежде всего приходит в голову имя матери Терезы — прежде всего потому, что ее жизнь как?то хорошо укладывается в рамки нашего века. Она прожила на земле почти весь XX век и ушла совсем незадолго до его завершения.
Все вы, я надеюсь, помните, что мать Тереза по национальности была албанкой и родилась в Македонии — и, наверное, любила свою родину. Но, оторвавшись от нее еще в юности, она нашла вторую родину в Индии. Сначала была просто монахиней и профессором в школе для девочек — я бы сказал, вполне респектабельным профессором в респектабельной школе. Затем началось ее служение нищим, больным, умирающим от голода и болезней. Ее служение сначала на улицах Калькутты, затем по всей Индии и, наконец, по всему свету, по всей планете. Когда десять лет тому назад Армению поразило страшное землетрясение, одной из первых на боль народов этой маленькой страны откликнулась мать Тереза.
Мать Тереза, конечно же, была христианкой; конечно же, она была католичкой; конечно же, она была бесконечно предана своей Церкви. И как христианка исповедовала Евангелие, ни в чем не пытаясь идти на компромиссы с эпохой, с современностью, с потребностями межнационального и межрелигиозного общения и т. д. Нет, она была абсолютно верна той вере, которую абсолютно сознательна избрала. Она была абсолютно верна Христу и тому пути, по которому Он ее некогда повел. Но при этом она принадлежала всему человечеству.
Ее, христианку, хоронила на государственном уровне Индия, в которой вообще мало христиан, и более того — в которой к христианам относятся не очень хорошо, считая их чужими. Но она не только Индии принадлежала, она принадлежала и Европе, и России, и вообще всему миру. Когда она входила в православный храм, то люди всех возрастов кидались к ней с радостными улыбками. Когда она входила в армянский храм, там происходило то же самое. И это же можно было видеть всем, кто бывал вместе с нею в разных странах на улицах и европейских городов, и на Востоке, в странах ислама, где вообще предпочитают не замечать христиан. Будучи абсолютно верной своему исповеданию, мать Тереза стала человеком планеты, гражданкой планеты — именно так, в лучшем смысле этого слова. Но если мы вернемся к самому началу XX века, то тогда мы не можем не вспомнить нескольких хотя бы предшественников и предшественниц матери Терезы из Калькутты.
* * *
Прежде всего, это Шарль де Фуко. Французский офицер, ставший сначала монахом, а затем священником, бросивший все и уехавший в африканскую пустыню, чтобы жить в полном одиночестве среди людей другой расы, другого языка, другой веры. Чтобы быть среди них свидетелем о Христе не словами, а самой своей жизнью. Одинокий служитель Бога любви. Даже представить себе сегодня невозможно, как жил Шарль де Фуко: далеко в пустыне, где никто вокруг него не знал французского языка, где не было рядом ни одного христианина.
Он рассказывает в письмах, которые писал регулярно, а потом отправлял во Францию друзьям и родным, о том, что иногда, бывало, по несколько месяцев он не мог совершить литургию, совершить обедню, потому что не было поблизости ни одного христианина, который бы мог вместе с ним участвовать в совершении таинства. Затем, когда случайно какой?нибудь французский чиновник забредал в те места, где жил Шарль де Фуко, они вместе молились: уже вдвоем совершать литургию можно. «Там, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди вас», — говорит Сам Христос в Евангелии (ср. Мф 18:20). И затем снова месяцы такой необычайной жизни в пустыни. Шарль де Фуко жил один и не один одновременно. Да, физически он был один; да, психологически он, может, часто был в одиночестве — но с ним был Христос, с ним был Бог, с ним была вся полнота Церкви, и с ним были его друзья, туареги. Люди другой расы и другой веры, но увидевшие в своем белом друге именно любовь, которую несет людям Бог.
Так проходили годы. В начале Первой мировой войны брат Шарль был убит случайно забредшими сюда людьми из другого племени, которые думали найти в его хижине оружие. Конечно, никакого оружия там не было…
Вот, мне кажется, что первым человеком XX столетия был именно он, брат Шарль. Ученый, педагог, писатель и по–своему поэт, автор потрясающих комментариев к Священному Писанию и размышлений над его текстом, в прошлом офицер, и тоже, как говорят, блестящий, великий аскет и подвижник, человек
