Англии имеется большое преимущество в отношении стратегического положения, которое заключается не в том, что Англия лежит на острове, а в том, что неизмеримы энергетические источники империи, не говоря уже о Соединенных Штатах, которые находятся совершенно за пределами досягаемости немецкой военной техники, в то время как ни одно из жизненно важных сооружений в германском рейхе нельзя будет продолжительное время беречь от британских бомб. Медленно, но неуклонно британский военный потенциал вместе с военным потенциалом союзных держав преодолеет немецкий и через несколько лет Германия будет повергнута. Канарис заявил, что его мнение в основном совпадает с этими британскими аргументами и он попытается довести их до Кейтеля и руководства в армии и флоте. «Но, — добавил он с кривой усмешкой, — мне не повезет».
Когда состоялась эта беседа, вторжение в Прагу стало уже свершившимся фактом. Канарис смотрел на все происходившее с некоторым фатализмом. Он заранее отлично понимал, что вскоре после успеха Гитлера в судетском вопросе ни один генерал не отважится участвовать в восстании. Он также заранее знал, что западные державы хоть и поднимут большой шум, но практически не сделают из присоединения Чехословакии никаких непосредственных выводов, во всяком случае, не предпримут никаких военных мер. Уж если ради Бенеша не допустили начала военных действий, то ради Гахи наверняка ничего не предпримут, тем более что — Канарис хорошо это знал — британское вооружение, в частности, противовоздушная оборона, не слишком далеко продвинулось по сравнению с прошлой осенью. Несмотря на это он не сомневался, что эта новая военная прогулка будет иметь для дальнейших планов Гитлера печальные последствия. В действительности фюрер ведь некоторое время воображал, что его проделка с Чехословакией через несколько недель будет забыта.
16 марта Канарис сам прибыл в Прагу, чтобы там присутствовать при передаче ему так называемого второго бюро чехословацкого генерального штаба (это было, как и во Франции, названием секретной службы связи, т. е. разведки). Его сопровождали два бывших офицера австрийского генерального штаба, один из которых был последним австрийским военным атташе в Праге. Ехали в автомобиле через покрытые снегом горы в Богемию. Во время поездки Канарис и его сопровождающие по-разному отметили недостатки в моторизации введенных немецких войск. Канарис был в плохом настроении. Он снова стал осуждать чехов за то, что они не оказали Гитлеру никакого сопротивления.
Заявления о помощи, которую предлагали Чехословакии Англия и Польша вскоре после введения германских войск в Прагу, укрепили Канариса в его мнении, что чаша терпения в Лондоне наполнилась до краев и что при следующем акте насилия она переполнится.
Начало переговоров между западными державами и Советским Союзом о гарантии безопасности для Польши он воспринял как следующий знак предостережения. По случаю доклада у Гитлера в мае он смог констатировать, что и Гитлер убедился в том, что присоединение Чехии не скоро забудется; одновременно создалось впечатление, что Гитлер затевает какие-то совершенно новые планы, о том что речь идет о сближении со Сталиным, ему не сразу могло прийти в голову.
Сразу после возвращения из Праги Канарис возобновил свои попытки убедить генералов в необходимости сопротивления дальнейшим авантюрам. Наступившее вскоре обострение отношений с Польшей показало ему, что опасность надвигается. У нас есть запись из его дневника, которая была типична для формы его изложения и которую мы поэтому приводим слово в слово. Она датирована 17 августа 1939 г., то есть была сделана за несколько недель до того, как стало известно о большом ударе Гитлера — о переговорах с Советским Союзом. (Хотя Канарис знал через свои связи с министерством иностранных дел, что действия, направленные на то, чтобы нейтрализовать Советский Союз, идут полным ходом, он, однако, в тот момент еще не был убежден в том, что переговоры будут успешными.)
Запись в дневнике сообщает следующее: «Беседа с генерал-полковником Кейтелем 17.VIII.1939: Я сообщаю Кейтелю о моих переговорах с Йостом[12]. Он говорит, что не может сам позаботиться об этом деле, так как фюрер его не проинструктировал, а только передал ему, что мы должны предоставить в распоряжение Гейдриха польские униформы. Он согласен с тем, чтобы я проинформировал генеральный штаб. Он говорит, что не слишком доверяет подобным предприятиям, но что, мол, ничего не поделаешь, раз это приказ фюрера. Он не может спросить фюрера, как он мыслит выполнение этого спецзадания. В отношении Диршау он решил, что предприятие может проводиться только силами армии[13].
Тогда я сообщил ему о моем разговоре с Роаттой[14]. Он мне сказал, что будет рад, если Муссолини прямо и ясно скажет Гитлеру, что он не будет участвовать в войне. Он (Кейтель. —
В ответ на это Кейтель сказал, что интересно было бы обнаружить, что даже народ, который, как и вся Италия, находится под властью диктатора, весьма капризен в отношении войны. Гораздо хуже обстоит дело в демократических странах. Он (Кейтель. —
Кейтель считает, что после захвата Польши будет легко принудить Румынию отдать свою нефть. Я пытаюсь пояснить ему, что англичане наверняка уже все подготовили на Балканах на этот случай. Болгария не может быть полезной как союзник, так как на нее могут сразу напасть Румыния и Турция».
Такова эта запись в дневнике. Она так ясно говорит сама за себя, что не нуждается в комментарии. Потрясающей, но все еще распространенной является ограниченность, которая видна в каждой записанной в дневнике фразы человека, носившего высокопарный титул начальника верховного командования вермахта, каждое слово выдает в нем просто связного по передаче приказов.
10 августа, то есть непосредственно накануне упомянутых в дневнике переговоров Риббентропа с Чиано (тот с 11 по 13 августа находился с визитом в Берхтесгадене и Зальцбурге), Канарис вместе с Кейтелем полетел в Зальцбург. В то время как начальник штаба вермахта находился на Оберзальцберге, Канарис вместе с одним сопровождающим обедал в кругу семьи Риббентропа в замке Фушл. Министр иностранных дел Германии по такому случаю в хвастливых тонах подчеркнул значение военного союза с Италией, который он заключил в мае этого года. Риббентроп тогда был еще глубоко убежден в том, что Италия в предстоящем конфликте немедленно встанет на сторону Германии. С другой стороны, Риббентроп, который был штатским человеком, счел целесообразным заявить адмиралу и бывшему командиру подводной лодки Канарису о стратегическом значении вмешательства итальянского флота в британские позиции в Средиземном море и заявил, что итальянцы с их 100 подводными лодками блокируют Гибралтарский пролив и закроют англичанам путь. Канарис без возражений слушал тирады Риббентропа. Он явно считал бесполезным пускаться с таким невеждой в дискуссию по вопросам ведения войны на море. Однако на обратном пути к аэродрому он ядовито сказал своему спутнику: «Слушайте, когда начнется большое сражение в Средиземном море, мы со своего парома посмотрим, как англичане сделают из итальянцев бифштекс».
Через пять дней после беседы с Кейтелем Канарис в полной мере осознал опасность, навстречу которой неслась Германия явно без шансов на спасение. Он был участником встречи в Берхтесгадене 22 августа, на которую Гитлер пригласил руководство вермахта. В многочасовых выступлениях с перерывом только на завтрак фюрер сообщил собравшимся военным свои взгляды на международное положение, описал свои внешнеполитические целеустановки и объявил о начале военных действий против Польши 26 августа. Относительно содержания выступления Гитлера на судебном процессе против главных военных преступников были представлены три документа, основывающиеся на записях участников этой встречи.
