вздумалось поселиться в этом жалком городишке?
Зачем только её сюда принесло!
Я не хочу быть монстром! Я не хочу устраивать бойню в этой комнате, полной беззащитных детей! Я не хочу терять всё, что приобрел за долгие годы жестокой самодисциплины и самопожертвования!
Нет. Я не пойду на это из-за какой-то несчастной девчонки!
Её аромат — вот в чем проблема, неодолимо влекущий аромат её крови. Ах, если бы нашёлся хоть какой-нибудь способ противостоять ему... Вот если бы ещё один порыв свежего воздуха прочистил мне мозги!
Белла Свон встряхнула своими длинными тёмно-каштановыми волосами.
Она в своём уме? Как будто сама предлагает себя монстру! Раззадоривает его!
Дружественное дуновение не пришло и не прогнало запах. Скоро всё будет кончено...
Ни малейшего движения в воздухе. Но ведь мне необязательно дышать!
Я остановил ток воздуха в лёгких и моментально почувствовал облегчение. К сожалению, оно было неполным. В мозгу царило воспоминание о восхитительном аромате, его привкус продолжал ощущаться на языке. Даже такой малости я не смогу сопротивляться долго. Но, может, выдержу один час? Всего один! И тогда я уберусь из этой комнаты, полной жертв, которые не должны стать жертвами. Если я выдержу только один короткий час.
Это было малоприятное ощущение — не дышать. Мой организм не нуждался в кислороде, однако инстинкты не желали мириться с отсутствием обоняния. В моменты стресса я полагался на нюх больше, чем на любые другие чувства. Он указывал путь на охоте, и самое первое предупреждение об опасности приходило прежде всего от него. Я не часто сталкивался с чем-либо опаснее себя самого, но инстинкт самосохранения у нам подобных был развит так же сильно, как и у любого человека.
Неприятно, но терпимо. Легче, чем ощущать её запах и при этом удерживаться, чтобы
Час! Только час. Я не должен думать о запахе... о вкусе...
Девушка молчала за завесой своих волос. Она наклонилась вперед, и густые пряди плотной волной легли на тетрадь, закрывая от меня её лицо. Я больше ничего не мог прочитать в её ясных глубоких глазах. Так вот почему она распустила волосы? Чтобы спрятать от меня глаза? Из страха? Из застенчивости? Чтобы скрыть от меня свои тайны?
Ещё совсем недавно невозможность прочесть её мысли повергала меня в крайнее раздражение. Однако оно не шло ни в какое сравнение с теми чувствами, что я испытывал сейчас. Я ненавидел эту хрупкую женщину-ребёнка, ненавидел с той же страстью, с которой цеплялся за себя прежнего, за любовь моей семьи, за мечты о том, что я лучше, чем есть на самом деле. Эта ненависть к ней, ненависть за вожделение, которое она пробуждала во мне, как ни странно, помогла мне. Да и прежнее раздражение, пусть слабое, тоже чуть-чуть облегчало моё состояние. Я цеплялся за любую эмоцию, которая отвлекала бы меня и не давала возможности фантазировать о том, какова она на вкус...
Ненависть. Раздражение. Нетерпение. Этот урок никогда не закончится, что ли?!
А что потом, после конца урока? Тогда она выйдет из класса. А я — что тогда предприму я?
Могу, например, представиться: '
Она согласится, она же воспитанная девочка. Даже опасаясь меня — а, как я подозреваю, она действительно испытывает передо мной страх — она будет следовать общепринятым правилам хорошего тона и пойдёт со мной. Будет довольно просто завести её куда-нибудь... скажем, в лес, длинной полосой доходящий до дальнего угла стоянки для автомобилей. Я могу сказать ей, что забыл в машине учебник...
Заметит ли кто-нибудь, что последним человеком, с которым её увидят, был я? Вряд ли: как обычно, идет дождь, и две фигуры в тёмных плащах, бредущие непонятно куда, не вызовут особого любопытства; так что меня ничто не выдаст.
Вот только беда, что я был не единственным, кто пристально наблюдал за нею сегодня, хотя я, конечно, превзошёл всех по степени неистовости внимания. Особенно тщательно следил за ней Майк Ньютон, он не пропускал ни одного из её многочисленных нервных ёрзаний на стуле. Как я и предполагал до того, как её запах уничтожил всё моё снисходительное участие к 'бедной девочке', ей, как и любому другому, было не по себе так близко от меня. Майк Ньютон заметил бы, что она ушла из класса вместе со мной.
Если я выдержу один час, то, может, выдержу и второй?
Я вздрогнул от обжигающей боли.
Она пойдет домой. Там никого не будет — шеф полиции Свон работает весь день. Я знаю его дом, как знаю каждый дом в этом маленьком городе. Чарли и его дочь живут на опушке густого леса, соседей поблизости нет. Даже если у неё будет время для крика — а я постараюсь не предоставить ей такой возможности! — никто её не услышит.
Разделаться с ситуацией вот таким образом будет ответственно. Семь десятилетий я прожил без человеческой крови, так что уж два-то часа я продержусь! Если не буду дышать. И когда я застану её одну, то кроме неё больше никто не пострадает.
Какое страшное извращение ума — думать, что, если я с невиданными усилиями и невероятным самообладанием пощажу девятнадцать человек в этом классе, то буду меньшим чудовищем, чем когда убью эту невинную девушку!
Хотя я и ненавидел её, я понимал, что моя ненависть несправедлива. На самом деле я ненавидел самого себя. И буду ненавидеть нас обоих куда сильнее, когда она будет мертва.
Вот таким жутким образом я и выдержал этот час — изобретая всё более и более подходящие способы убийства. Но я старался не рисовать в воображении сам кровавый завершающий акт. Для меня это было бы чересчур: я мог проиграть эту битву с самим собой и убил бы каждого, кто оказался в поле моего зрения. Так что я только планировал стратегию и больше ничего. Это и помогло мне продержаться до конца урока.
Только один раз, перед самым звонком, она взглянула на меня сквозь cтруящуюся стену своих волос. Мне казалось, что моя неправедная ненависть превратилась в настоящий костёр, в пламени которого я, корчась, сгорал. Наши взгляды встретились, и я увидел отражение этого пламени в её перепуганных глазах. Кровь прилила к её щекам прежде, чем она успела снова спрятаться за волосами. Я был близок к гибели.
Но тут прозвенел звонок. Спасительный звонок — какое клише. Мы оба были спасены. Она — от смерти. А я — от превращения в кошмарное порождение тьмы, которого сам боялся и ненавидел. Ещё несколько секунд — и было бы поздно.
У меня не хватило выдержки спокойно и медленно выйти — я вылетел из класса стрелой. Если бы кто-нибудь тогда задержал на мне свой взгляд, то моя манера передвижения, без сомнения, показалась бы этому человеку весьма странной. Но на меня никто не обратил внимания. Мысли всех школьников по- прежнему вращались вокруг девушки, которая была обречена на смерть в течение часа.
Я спрятался в своей машине.
Как же мне не нравилась мысль о том, что я сейчас попросту прячусь! Могло показаться, что я праздную труса. И, бесспорно, на тот момент так и было!
Я не мог сейчас находиться среди людей — все мои запасы самодисциплины истощились. Сосредоточив так много усилий на том, чтобы не убить
Я поставил диск с музыкой, которая обычно успокаивала меня, но в этот раз она не оказала своего обычного действия. А вот что помогало гораздо лучше — так это прохладный, влажный, чистый воздух с лёгким дождём, веявший через открытые окна. Хотя я всё ещё с кристальной ясностью помнил аромат крови Беллы Свон, чистый воздух словно омывал меня, избавляя моё тело от пагубного влияния этого запаха.
Безумие отступило, я снова мог мыслить ясно. И снова мог бороться. Бороться с тем, чем я не хотел быть.
Я не должен следовать за ней домой. Я не должен лишать её жизни. Я разумное, мыслящее существо, и у меня есть выбор. Выбор есть всегда.
В классе подобные рассуждения не могли мне даже в голову прийти, но сейчас я был далеко от этой девушки. Может, если я буду очень-очень тщательно избегать её, то не возникнет необходимости менять свои жизненные установки? Мне нравился мой нынешний образ жизни. Зачем позволять какому-то жалкому, пусть и вкусному, ничтожеству разрушить такой прекрасный порядок вещей?
Я смогу справиться со всем и не принести разочарования отцу. И смогу оградить мою мать от тревог, волнений и боли. Да, своим поведением я нанёс бы глубокую рану моей приёмной матери. А Эсме была такой деликатной, такой нежной и мягкой... Причинить боль такому существу, как Эсме, было непростительно.
Какая ирония: я хотел защитить эту девушку от пустяковой, беззубой угрозы, исходящей от лицемерных мыслей Джессики Стенли! Тогда как я сам был последней личностью, которая могла бы стать защитником Изабеллы Свон. Да, самая надёжная и прочная защита ей понадобится не от кого иного, как от меня самого!
А что же Элис? — внезапно пришло мне в голову. Разве она не видела, как я убиваю эту девчонку Свон самыми разными способами? Почему она не пришла, чтобы остановить меня, а если не получится — чтобы помочь замести следы? Или она так была поглощена тем, чтобы с Джаспером чего не вышло, что просто прозевала куда более ужасающую ситуацию со мной? Или я сильнее, чем считаю себя, и в действительности не причинил бы вреда девчонке?
Нет. Я знал, что это неправда. Элис, должно быть, глубоко и неотрывно сосредоточилась на Джаспере.
Я направил свой локатор туда, где она должна была находиться — в маленьком здании, используемом для занятий английским. Я быстро нашел знакомый 'голос'. Всё точно, как я и думал. Все её мысли были исключительно о Джаспере, она оценивала мельчайшие перемены в его постоянно меняющихся намерениях с минутным интервалом.
Мне хотелось спросить её совета, но в то же время я радовался, что она не подозревала, на какое страшное дело я способен. Что она не видела той резни, которую я подумывал устроить на прошлом уроке.
И тут меня снова охватил огонь — на этот раз жалящий огонь стыда. Как мне не хотелось, чтобы хоть кто-нибудь из них узнал о моем ренегатстве!
Если я смогу избегать Беллы Свон, если у меня получится пощадить её — при одной мысли об этом чудовище скорчилось и в отчаянии заскрежетало зубами — тогда никому из них и не понадобится знать. Только бы мне держаться подальше от её запаха...
По крайней мере, не было причин, по которым мне не следовало хотя бы попытаться сделать выбор в сторону добра. Попробовать быть тем, кого во мне видел Карлайл.
Последний урок подходил к концу. Я решил немедленно последовать своему плану. Это, по крайней мере, лучше, чем сидеть здесь, на парковочной
