потом вдруг вспомнила то, что говорил ей как-то покойный муж: «Расчет чувствам не помеха. Расчет чувства подкрепляет, но чувства расчет направляют. И не дай бог начать какое-то дело, если чувства с расчетом не в ладах – добра не жди».
Обоз тем временем шел и шел, переправился через Случь и миновал Княжий Погост. Наконец Илья, с которым Арина с тех пор частенько беседовала при каждом удобном случае, сообщил ей:
– Ну все, последняя ночевка. Завтра после полудня в Ратном будем.
Глава 2
Утром Гринька, как обычно, подошел к сестре:
– Арин, Михайла сказал, сегодня на ночь мы в Ратном остановимся, в усадьбе Корнея Агеича. Утром в церковь сходим, а после обеда уже в крепость двинемся. Там и будем окончательно на житье устраиваться. Так что завтра, считай, на место прибудем.
Хоть и понимала Арина, уезжая из родного села, что прежняя жизнь ушла безвозвратно, но только сейчас осознала окончательно – все, пути назад нет. Новую начинать надобно… До этого она думала все больше об Андрее. Снова и снова возвращалась в мыслях к своей просьбе об опекунстве, переживала насчет правильности такого решения, а главное, терзалась вопросом: почему он согласился? То ли из одного чувства долга, то ли ухватился за возможность получить семью – хоть таким способом, то ли… Свои надежды она и про себя не решалась проговорить.
А вот теперь к ней пришли другие сомнения и переживания: каково им на новом месте будет? Как-то их в Ратном встретят, как на нее – чужачку, под влиянием мгновенного порыва напросившуюся в подопечные к члену рода Лисовинов, посмотрит глава этого рода – суровый и властный Корней Агеич? И дело даже не в его доброй или злой воле: к чужакам везде настороженно относятся, потому как непонятно – польза или вред от них будет роду. А ведь всяко еще обернуться-то может. Примут ли их в общину или прогонят прочь, а если примут, то кем, на каких условиях? Одиночке не выжить – это она знала твердо, так что хочешь – не хочешь, а приспосабливаться к новой жизни ей придется, если не ради себя, то ради своих близких. И… ради Андрея.
С этими мыслями она и въехала в широко открытые по случаю их прибытия ворота в высоком тыне, окружающем сгрудившееся на пригорке у реки то самое удивительное и пока непонятное ей воинское поселение – Ратное.
Пока обоз продвигался к центру села, Аринка, сидя в телеге с девчонками, с любопытством осматривалась вокруг.
Село как село – побольше, чем Дубравное, но обособленнее, что ли. Чувствуется, тут люди более закрыто живут, своим обычаем и порядком. Да и чужие, наверное, редко здесь появляются – уж очень далеко от проезжих путей. Оттого и тын вокруг села высокий, словно тутошние обитатели к обороне всегда готовы. Но в остальном – ничего особенного. Дома за крепкими высокими заборами приземистые, основательные, словно они, как и хозяева, настороже и в любой момент готовы от чужих защищаться.
Бабы толпились возле колодца на самом въезде, встречали обоз, но смотрели издалека. По лицам некоторых заметно было, что узнали своих, рады, но никто не подбегал к конным ратникам и телегам, не кидался на шею мужьям и сыновьям, не нарушал строгого воинского порядка, которому все здесь, похоже, так или иначе подчинено. Все терпеливо ждали, пока начальствующие позволят разойтись их родным по домам, тогда уж и поздороваться можно как следует, а пока изредка кто-то из женщин, просияв лицом, как будто ненароком взмахивал рукой, но и только.
Аринку с сестренками в телеге конечно же заметили сразу – видно, прочие были всем хорошо знакомы, а тут – бабы с детишками, посторонние, явно чужие.
Первой на них обратила внимание какая-то тетка с любопытными быстрыми глазами, вытянутым, по- своему красивым лицом, но необъятными телесами. Она стояла впереди всех и жадно рассматривала приехавших, словно боялась пропустить или не заметить даже самую пустячную мелочь. И ведь не выискивала глазами в строю или на телегах никого из своих, просто шарила взглядом, умудряясь, кажется, одновременно держать в поле зрения весь обоз, и буквально лопалась от любопытства – даже рот был слегка приоткрыт. Когда она разглядела наконец телегу, где ехала Аринка, то вытянула шею и затопталась на месте от нетерпеливого любопытства. Оглядела Ульяну, деда Семена, девчонок наконец зацепила взглядом Аринку, да так и впилась в нее глазищами, казалось – сейчас дырку протрет. Потом пихнула локтем в бок свою соседку, быстро затараторила ей что-то на ухо, и та тоже уставилась на чужаков, а за ними – и прочие.
Ох и неласковыми были эти взгляды! Ну да иных Аринка и не ожидала – чужаков ласково не встречают, да и знала уже от Ильи, что здесь холостых мужей не хватает, а молодых вдов и девок в избытке. Еще одна молодая да красивая вдова вряд ли кого обрадует. Впрочем, мужские глаза говорили совсем иное: пусть и много баб в селе, да все равно новая, собой пригожая равнодушной никого не оставит. К тому же почти все здешние, как приметила Аринка, были светловолосыми, оттого и ресницы с бровями казались белесыми, лица смазанными. А ее темные косы, с рыжевато-красным оттенком (как батюшка посмеивался – гнедой масти), хоть и не видны из-под повоя, зато издалека бросались в глаза темные, будто нарисованные брови и такие же ресницы, словно тонким угольком очерчивающие синие глазищи вполлица.
Знала она, что красива, другое дело, что после смерти Фомы красота эта ей больше неприятностей доставляла, чем радости. Вот и здесь – будь она неприметной серенькой мышкой, не смотрели бы сейчас мужи так откровенно, но и бабы на нее уже заранее не злобились бы. С некоторой тревогой Аринка подумала – какова-то окажется боярыня Анна Павловна? А вдруг тоже так же ревнива, как ратнинские? Илья-то сказывал, что в Михайловском городке она всем заправляет…
В этих тревожных думках и не заметила, как до усадьбы лисовиновской добрались.
Андрей подъехал, спрыгнул с коня, кивнул ей, снял с телеги девчонок. Аринка заметила, как потрясенно смотрят на эти, казалось бы, самые обыкновенные поступки многочисленные домочадцы, что вышли во двор навстречу прибывшим.
А вот главу рода Аринке разглядеть как следует не удалось. Видела, конечно, как он на порог вышел, с Михайлой и Андреем поздоровался, с Осьмой и Лукой заговорил, но невместно было его глазами протирать, даже и издалека, тем более что приметила – он-то на нее внимательно смотрел. И не понравился ей этот взгляд – добра в нем не было… То есть вначале-то Корней взглянул в ее сторону с удивлением и явным интересом, совсем по-мужски, хоть и не было в том интересе ничего зазорного. Просто дань отдал ее красоте, не более, а потом… словно переменилось что-то, не просто муж уже на нее смотрел – сотник. Настороженно, цепко. Так врага оценивают, не бабу. И хуже всего было, что взглядом этим он ее полоснул как раз после того, как Андрей к ним подъехал…
И еще одно поразило Аринку во внешности Корнея – увечье. Как-то и в голову не приходило, что сотником может быть одноногий калека. Невольно подумалось: это ж какой духовной силы человек, что смог такое преодолеть и во главе сотни удержаться? Такой ведь и к чужим слабостям снисхождения проявлять не станет. Так что, по всему видать, суров сотник Корней Агеич.
Вдобавок ко всем тревогам еще и с девчонками сразу пришлось разлучиться. Ключница Листвяна, которая устраивала их в большой и многолюдной усадьбе, подошла к их телеге с девкой-холопкой. Та сразу же увела деда Семена и Ульяну, покосившись с опаской на Андрея, стоявшего рядом. Листвяна же, с виду вполне приятная, аккуратная и крепенькая бабенка лет тридцати, беременная, как приметила Аринка, наученная бабкой различать такие вещи, хоть срок и небольшой еще, почтительная, как и подобает холопке к хозяйским гостям, первым делом сказала: