просто. Если дальше в его жизни ничего не изменится.
А может…
Доехал до квартиры, поднялся на этаж, вошел. Все было, как оставили. Даже посуда, не помытая после завтрака, в раковине сложена. Хозяйка помоет. Ей вперед заплачено.
На сумке и впрямь лежал двойной, вырванный из тетрадки листок и исписанный беглым, быстрым, не очень детским почерком.
Пастух прочел.
«Вот и все, Пастух, – так начиналось письмо. – Если ты читаешь это письмо, значит нам дальше не по пути. Ты – хороший мужик, Пастух, только судьба у тебя говенная. А ты, взрослый дурачок, лелеешь ее. К чему? Сейчас ты убиваешь. Завтра ты станешь лишним, и тебя убьют. Другой Пастух. Он уже наверняка где-то пристреливается. Как ты говоришь: работа такая…
Я привык к тебе, Пастух. Ты вообще-то хороший и добрый. С тобой надежно. Если, конечно, завтра тебе меня не закажут. А ведь могут, а, Пастух?..
Поэтому я исчезаю. Как умел – отомстил тебе за моего отца, которого ты убил. Помнишь Мэра из Города-на-Реке? Ты его убил и сжег. Аккуратно, точно, без следов. Как ты умеешь. А я тебя видел в тот вечер. Как ты из нашего дома уходил. Я еще не знал, что ты убил отца. Еще и пожар не разгорелся…
Но я тебя все-таки нашел. Высчитал. Как? Не скажу. Вот высчитал – и точка. Думай. Ты же стратег плюс тактик, ты же умный. А не сумеешь, так и оставайся в неведении. И знай, что есть кто-то, кто тебя однажды обыграл.
Я вообще-то сначала хотел убить тебя. Но потом понял, что это глупо. Ты умрешь – и все. А так ты жив. И я жив.
Будем живы – может, и встретимся. Один на один.
Поэтому не прощаюсь.
Да и песенка – за мной: ведь обещал…
Да, кстати: письмо ты сожги. Зачем следы оставлять? Для этого память есть».
Подписи не было. Да и зачем она?
Сделал, как посоветовали. Пошел в кухню, чиркнул спичкой, смотрел, как горит бумага. Собрал в ладонь пепел, открыл окно, выпустил его наружу – в ночь.
Ночью – самая езда. Один за рулем, один на дороге…
А наемная квартирка в любимой Столице ждет себе Пастуха. Для того и снял – надолго. Любопытно: сколько ему в ней жить придется? Пока не решат, что с ним дальше будет.
Что-то будет.
Песенка вот обещана…
Славно было бы послушать.
А зачем? Послушать – значит встретиться. Значит – выбор. Значит – действия. А у Пастуха нет никакого желания выбирать и действовать. Это как в детстве в кино: фильм закончился, а пленка еще движется, что-то черно-белое мелькает на экране, сшитом из пары простыней, что-то щелкает, трещит. И сразу – темнота.
Жизнь продолжается, как ни смешно.
А брата больше нет…
Эпилог
– Откуда он вообще взялся, этот Мальчик?..
Наставник стоял спиной к окну, опершись тощей задницей о грязно-белый подоконник. За окном имел место все тот же блеклый городской пейзаж, и лето все еще сопротивлялось осени, держало тепло…
Будто и не уезжал из Столицы Пастух.
– Ниоткуда, – честно ответил Пастух. – Я ехал, он голосовал…
– И ты пожалел сиротку, да?
– Пожалел.
– А с чего ты такой добрый? Ты ж на задании. Какие, к черту, попутчики?
– Виноват, – штатно повинился Пастух.
– Я знаю, – согласился Наставник. – И что с того?
– Я могу вернуться и доделать…
– Поздно. Поезд ушел. Без тебя доделали.
– Королеву ликвидировали?
– Смешной ты человек, Пастух, – улыбнулся Наставник. – Все в игрушки играешь. Тут – Королева, там – Гольфист…
– Откуда вы знаете? – вскинулся Пастух. – Это мои личные никнеймы, для удобства. Я ж в отчеты их не вставляю…
Наставник подтащил к себе стул, сел на него верхом, руки на спинку выложил.
– Ты ликвидатор, Пастух, – сообщил известное проникновенно, – отменный палач. С хорошей фантазией, с драйвом, творческий, короче, человек. На кой хрен тебе эти игрушки? Или ты сначала влюбляешься в жертву, а потом ее, любимую, изобретательно ликвидируешь? Это ли не извращение, а, Пастух?
Лихо начал. Сразу – в атаку. И, похоже, что не в смертельную. Что-то он задумал, Наставник, что-то новое, неигранное. Для Пастуха новое?.. Странно. И любопытно: неужто оргвыводы пока подождут? Ладно бы…
– Я ни в кого не влюбляюсь, Наставник. Но я и не робот-убийца. Для того, чтобы смоделировать естественную смерть фигуранта, я должен понять, какая смерть для него будет наиболее естественной. А для этого надо, как минимум, хоть поверхностно, вчерне, но узнать этого человека. Ведь человека же, да, Наставник? Сначала – человека, а уж потом – фигуранта…
– Вчерне – это как? Если он мотоциклист, то смерть на мотоцикле – сам Бог велел, так?.. А если он собирает старинное оружие, то – «возьмем Лепажа пистолеты», да?.. Поверхностно мыслишь, Пастух. В лоб. Для этого не надо быть Пастухом. Точным. Расчетливым. Безошибочным… Ты – игрок. Хотя, как я знаю, в прежней жизни ни во что кроме карточного «дурака» не играл. Ты теперь на живых дураках отыгрываешь свое сиротское детство. И что мне с тобой, игроком, делать?.. Хотя с охотой ты все красиво придумал. Грубовато, конечно, но убедительно. Мальчик тот, сын фигуранта, уже сидит. И светит ему казенный дом лет эдак на пять минимум. По сто девятой статье. Дай-то Бог, судьи условный срок ему определят. Пусть живет, учится. Он же не нарочно, да, Пастух?.. Ты этого мальчика не пожалел, нет. А своего пожалел. Отпустил. Или не догнал. Как на самом деле, а, Пастух?
Пастуху всегда казалось, что Наставник либо служил в молодости актером, либо не служил, не довелось, но явно мечтал о том. А теперь наверстывает. На Палаче, например. И наверняка – не только на нем. Собеседников у него – тьма. Кто-то злится, кто-то обижается.
Пастуху этот театр – до одного места.
– Какая разница? – спросил Пастух. И добавил: – И отпустил. И не догнал…
– Осознанно?
Пастух не стал врать.
– Осознанно, неосознанно… Я ж не ссылаюсь на личные мотивы. Хотя увидеть мертвым родного брата… Но не в том дело. Мне пришлось мухой зачищать место. Времени до появления посторонних у меня было – минуты считанные. Успел все ж… А Мальчик наверняка и это мое время просчитал, и мое… ну, состояние, что ли, шок, наверно… Не скрою – был какой-то шок. Мгновенный… А он все просчитал, заложил в график своего отхода, использовал по максимуму. Он такой… – не договорил, а вроде бы комплимент Мальчику отвесил. – А гнаться за ним я не имел права. Я должен был максимально быстро вернуться в Центр. Не вам мне это напоминать…
И, как ни странно, Наставник отреагировал неформатно.
