чтобы не оскорблять целомудренных взглядов.
Уже по возвращении в Вильнюс, когда собранная во время экспедиции коллекция заняла своё место в музее Литовской академии, я получил в подарок своего патрона — святого Юргиса — Георгия, один из замечательных образцов народной скульптуры.
Какая огромная разница между этими талантливыми, смешными и трогательными жемайтийскими скульптурами и официальной католической символикой! В Вильнюсе я видел одну из главных католических святынь Прибалтики — Остра Браму. В нише,под островерхой башней с воротами, висит великолепная икона богоматери. Икона XII века и, судя по стилю, написана кем–то из новгородских мастеров. Неизвестно, как она попала сюда. Тонкое печальное лицо с опущенными глазами, с прямым византийским носом и крыльями высоких бровей. Икона заключена в огромный пышный серебряный оклад. Голова склонилась под тяжестью двух царских венцов оклада. Острые лучи сияния за головой, как винтовочные штыки, торчат во все стороны и кажутся ненужными и зловещими. Руки богоматери, сложенные накрест на груди, словно кандалами, скопаны и кистях обводами оклада. Как не подходит это тяжёлое, торжественное и грозное обрамление ко всему облику богородицы! На стенах возле иконы — тысячи маленьких серебряных ручек, ножек, сердец… Люди, исцелённые якобы при помощи иконы, покупают изображения того, что она «исцелила», и вешают в благодарность на стене. Но вся эта нелепая и безвкусная выставка — смесь невежества, суеверия и грязной коммерции — не может испортить впечатления от печального, кроткого и прекрасного лица — шедевра неведомого художника.
На пыльной и грязной мостовой перед Остра Брамой целый день стояли на коленях старики и старухи, гимназистки, солидные люди с портфелями… Чего они ждали среди этой грязи и пыли, зачем нужно было это унижение им самим и святой Марии?
Тут же шла бойкая торговля серебряными сердцами, иконами, чётками, евангелиями, причём цены за все это святые отцы заламывали отнюдь не божеские…
Нагявичус поправился на третий день без всякого вмешательства небесных сил. Обречённые на безделье до возвращения товарищей, мы охотно приняли приглашение Пранаса — нашего добродушного и медлительного хозяина — половить раков и отправились к ближайшей речке с удочками и сачками. На конец удилища привязывается дохлая лягушка. Потом удилище опускают в прозрачную коду и осторожно подводят к раку. Лягушку то пододвигают к раку, то немного отодвигают, слегка покачивая. Когда возалкавший рак вцепляется изо всех сил в лягушку, удилище поднимают, подводят под рака сачок и быстро выбрасывают его на берег. Пранас ловил раков сам, а мы с Нагявичусом организовали коллективное хозяйство: он орудовал сачком, а я — удилищем. Раки явно предпочитали социалистический сектор индивидуальному. Мы наловили больше сотни раков, а Пранас — только восемь.
— Вот видишь, Пране? — Сказал хозяину Нагявичус. — Даже раки показывают, что колхоз выгоднее. Давай вступай, пока не поздно.
Как ни странно, поведение раков произвело на Пранаса сильное впечатление. Он долго ещё стоял на берегу реки и задумчиво смотрел на воду. Коллективизация только–только начиналась в Жемайтии, и, видно, Пранас всерьез обдумывал вопрос о том, как ему к этому относиться. Это был типичный жемайтиец — светловолосый, кряжистый, молчаливый и очень осторожный. Из поколения в поколение, как и многие жемайтийцы, род Пранаса соблюдал традиции. Некоторые из них имели многовековую давность. Вот, например, Литва приняла христианство в 1387 году, а Пранас, как и его многочисленные предки, согласно ещё языческим обычаям, почитал змей. Каждый день выставлял он для змей под кривым дубом большую тарелку с молоком. Змеи пили молоко и никогда не жалили Пранаса.
Он почти ничего не говорил в утвердительном смысле. Я как–то спросил:
— Пранас! У тебя лошадь хорошая?
Поразмыслив, Пранас ответил:
— Понимаешь, Юргис! Нельзя сказать, чтобы лошадь была так уж плоха.
Зная характер жемайтийцев, я понял, что лошадь очень хорошая. Когда хозяйка вернулась на этой лошади от сестры, оказалось, что я не ошибся.
В Литве семьдесят один город. В этих городах живет всего 23 процента населения, и то главным образом в Аукштайтии. Горожане из Аукштайтии посмеиваются над медлительностью, осторожностью и разными чудачествами жемайтийцев, но любят их и гордятся ими за их честность, упорство, талантливость во всех видах народного искусства.
…Рано утром мы выехали из Курмайчай к очередному пильякалнису, затерянному в глуши лесов и болот. Это был последний день работы экспедиции. У меня сильно разболелась голова. Оказалось, что я тоже простудился и у меня высокая температура. Мы решили, что я останусь в машине, на лесной дороге, пока остальные пойдут по болоту до городища и обследуют его.
Все ушли. Дождь кончился. Пригрело солнце, и я задремал. Очнулся ото сна потому, что кто–то тряс меня за плечо и спрашивал:
— Кур важойем? (Куда едем?)
Не открывая глаз, я пробормотал:
— Ин Кретинга.
Последовал новый вопрос:
— Кодел? (Зачем?)
Я открыл глаза и ужаснулся. Передо мной стояли пятеро хорошо вооружённых мужчин в штатском. У них были мрачные лица. У одного виднелся свежий розовый шрам на виске. У двух других перекрещивались на груди пулемётные ленты.
«Бандиты! — пронеслось у меня в голове. — Вот это номер! Последний день работы… Вокруг такой чудесный лес… Солнышко светит… Птички поют… Вот уж совершенно излишняя встреча!»
Между тем один из пятерых со спутанной русой бородой, видимо старший, потребовал:
— Документы!
Пришлось дать. Он посмотрел и удивился:
— Вы русский?
— Да, — ответил я.
— Что вы здесь делаете?
— Занимаюсь археологией.
— Что такое археология?
Пришлось мне в этой удивительно неподходящей ситуации прочесть краткую популярную лекцию по археологии. Неблагодарные слушатели нетерпеливо переминались с ноги на ногу.
— Вот что! — Сурово сказал бородатый. — Здесь не место заниматься вашей археологией.
— Почему? — Спросил я, обрадованный, что можно хотя бы поспорить.
— А потому, — так же сурово ответил бородатый. — Здесь война идёт настоящая. Вот сегодня бандиты убили двух местных активистов.
У меня отлегло от сердца. Сами бандиты обычно называют себя по–другому.
— А вы что здесь делаете? — Повеселев, спросил я.
— Мы истребители. Прибыли, чтобы поймать и уничтожить этих бандитов.
— Ну и как? Удачно?
— Да, — важно ответил бородатый. — Мы их засекли и обстреляли. Они залегли. Но их там много. Вот подойдет подкрепление — мы их уничтожим.
— А где же вы их засекли? — С понятным интересом спросил я.
— Вон на той горе! — И бородатый указал рукой на видневшуюся вдали вершину пильякалниса.
— Да вы что, — закричал я вне себя, — какие же там бандиты! Там мои товарищи по экспедиции!
— Это точно? — Смутившись, спросил бородатый.
— Конечно, точно! Черт бы вас всех побрал! — ответил я, задыхаясь от волнения.
— Ну, извините, — мрачно отозвался бородатый. — А вы с вашей экспедицией все–таки уезжайте отсюда, да поскорее.
Истребители ушли. Через некоторое время я увидел, как к дороге по кочкам бегут мои товарищи. Я лихорадочно пересчитал их — все налицо. Слава богу! Впереди бежал, размахивая руками, Варнас и кричал мне:
— Юргис! Я сорок минут лежал в большая яма!
