Дополнительная глава к книге 'Гостья'
В одиночестве
Часть 1
Я совсем одна.
Темно. Я не могу вспомнить, где я …или почему я здесь? Неверно то, что я одна. Где Странница? Я не могу осмотреться, чтобы найти ее. Я не могу вспомнить, как позвать ее. Тишина. Я не могу ее почувствовать. Я не чувствую наше тело.
Начинает зарождаться паника, и я жду ее голоса. Ее, которая скажет мое имя. Которая скажет, где я нахожусь. Которая откроет мои глаза, чтобы мы смогли видеть. Мне нужно услышать ее голос – мой голос с моей мягчайшей интонацией, мягкими изгибами.
Я жду, но ничего не происходит. Только я и темнота.
Паника нарастает все больше, когда я пытаюсь вспомнить. Заставила ли она меня замолчать снова? Это случилось однажды, я знаю, но не помню этого. Я не думаю, что в тот раз, как сейчас, была тревога в темноте. Тогда точно ничего не было.
И я не думаю, что Странница смогла бы сделать это. Потому что мы любим друг друга. Я помню, как мы говорили это. Перед тем как… Я пытаюсь покопаться в памяти.
Мы говорили, что любим друг друга….Мы говорили…
Прощай
Моя память становится четче и яснее, и остальное во мне тоже. Я чувствую под собой кровать, испарину на своей коже, и как в ночном холодном воздухе по ней пробегают мурашки. Я уже могу различать через закрытые веки красноватый свет. Я слышу собственное дыхание. Я слышу голос, который становится все громче, будто кто-то нажимает на кнопку громкости.
Память сильнее моих чувств. Память испытывает мучения.
Я не смогла ее остановить. Она умерла ради меня, и я ничего не смогла сделать. Теперь слишком поздно то, что я могу управлять мышцами своих пальцев, что я могу сложить свои ладони в кулаки. Слишком поздно. Анни ушла. Она спасла меня, а я ее нет.
Я не прислушивалась к голосу поблизости, что становился все громче. В этот момент меня не заботили руки, разжимающие мои кулаки. Я слышу голос Анни где-то у себя в памяти, припоминаю ее последние мысли. Сейчас они лишь эхом отдаются у меня в голове, так я могу помнить голос любого. Ее здесь нет.
«Мне так страшно»,- говорила она.
Вспомнив это, я вновь почувствовала ее страх.
Я позволила ей уйти. Я это сделала. Я помню ее рассуждения. Помню, как она приняла решение умереть, чтобы позволить жить мне: она не смогла жить за счет того, кого любила.
А сейчас, как надо полагать, именно это я и делаю – живу за счет ее жизни? Разве это счастливый конец? Конец, в котором я, монстр, позволила своему другу, лучшему другу умереть ради себя?
«Мел? Мел, я люблю тебя. Вернись, Мел. Мел, Мел, Мел».
Это голос Джареда, пытающийся вернуть меня тем же способом, которым Анни приводила в чувство носителя Целителя, способом, которому она обучила Кайла, чтобы он мог вернуть Джоди.
Я могу ему ответить. Теперь я уже могу говорить. Чувствую у себя во рту язык, готовый принять любое нужное мне положение. Чувствую воздух в легких, готовых выдохнуть слова. Только если бы я этого хотела.
«Мел, я люблю тебя, люблю!»
Это подарок Анни для меня, за который она заплатила своей серебристой кровью. Я и Джаред снова будем вместе, будто она и не жила вовсе. Как если бы она никогда не спасала нас обоих.
Если я приму этот подарок, то извлеку из ее смерти выгоду. Убью ее снова. Я приму ее жертву и этим совершу убийство.
«Мел, пожалуйста? Открой глаза».
Я чувствую его руку на своем лице, прижимающуюся к моей щеке.
Ощущаю его горячие губы на своем лбу, но они мне не нужны. Не такой ценой.
Или все-таки нужны?
Если бы я достаточно хотела спасти Анни жизнь, придумала бы я каким способом? Точно как Анни нашла способ спасти подлую Искательницу. Все потому, что она достаточно этого хотела. Может я не хотела – по-настоящему не хотела спасти самого верного, чем когда-либо из всех, друга – вот почему я не нашла способа.
Может быть убийство - действительно верное слово.
Анни плакала, когда произносила слова прощания. Мои глаза все еще мокрые и опухшие. Новые слезы побежали по дорожкам прошлых и скатились по вискам.
«Мел? Док, подойди! Я думаю, что ей больно!».
Док все еще был в госпитале. Я услышала, как быстро он ко мне подошел.
Мои глаза оставались мокрыми. Стоп. Сколько прошло времени? Несколько часов или несколько минут? Не слишком ли долго я приходила в себя?
Глаза с дрожанием открылись, и лицо Джареда было близко, в его глазах читалось беспокойство, его губы раскрылись, чтобы вновь что-то сказать. Он видит, что я узнаю его, и все, что бы он ни собирался сказать, пропало.
Я с усилием толкнула его в грудь, он покачнулся назад, не готовый к такому. Я села, заняв пространство, в котором он только что находился, мой пристальный взгляд прочесал комнату, ища хоть какой-то ее след – серебристое сияние, признаки движений. Умирала ли она прямо сейчас где-то позади меня? Есть ли шанс, что я успею?
«Мел?»,- снова произнес Джаред, хватая мое правое запястье и протягивая руку за левым.
«Где она?»,- прошипела я, стараясь высвободиться, пока сползала с другой стороны койки. Я не чувствовала головокружения или отсутствие равновесия на ногах. Возможно, я не слишком долго была без сознания.
Он смотрел на меня, будучи шокированным, и его рука – протянутая через койку – все еще держала меня за запястье. Я лишь встретилась с ним глазами на долю секунды и вот уже снова неистово осматривала пещеру Дока, благодарная все еще светившему галогеновому фонарю.
Часть 2 (а)
Я не вижу сверкающего серебра, что ищу. Его здесь нет. Но потом мои глаза натыкаются на что-то металлическое. Серебро более приглушенного оттенка, чем то, что я разыскиваю. Жесткий, плоский, острый металлический клинок.
В нем я узнаю большой охотничий нож Джареда, лежащий в изголовье кровати, совсем недалеко. Это тот самый нож, которым Анни поранила нам руку, чтобы спасти Джейми. Тот самый нож, который Джаред берет с собой, лишь когда покидает пещеры. Этот тот нож, которому нечего делать здесь, в госпитале Дока.
Искалеченные души у меня в памяти, в памяти Анни, заполняют мою голову, и я задыхаюсь от столь же сильного шока, что и у нее тогда, возможно даже более сильного. Если вы не столь невинны как Анни, то, то, что произошло с теми неизвестными душами, не было бы для вас полнейшей неожиданностью. Этому нет оправдания. Это бесчувственно и гораздо более жестоко, чем все, что я могу себе представить.
Джаред обезумел? Он нам никогда не верил? До сих пор ли он думает, что Анни была шпионом, даже теперь, когда она умерла ради нас? Ради него? Играл ли он с ней до самого конца?
Или он думал, что избавляет ее от боли? Была ли она этим обманута? Испытывала ли страдания, пока я спала? Меня душат слезы, и из горла через рот вырывается крик.
Джаред обходит изголовье кровати, не выпуская моего запястья, и пытается притянуть меня в круг своих рук.
- Мел, детка, все хорошо. Ты вернулась.
Моя правая рука находится у Джареда, и вместо удара кулаком я наношу неправильный удар тыльной стороной левой руки и попадаю ему по скуле. Сила удара острой болью отдается в костях моей руки.
От шока он глотает воздух и отступает назад, отпустив мою руку. Свободная теперь, я посылаю вслед за первым следующий удар снизу, который проскальзывает по его нижней челюсти, когда он от него уклоняется.
Когда-то я говорила Анни, что не способна ударить Джареда, какой бы повод ни был. Теперь все, чего я хочу, так это ударить его как можно сильнее.
Нет внутреннего протеста против моего бешенства, которого я ожидала, нет чувства того, что что-то неправильно, и это только подпитывает мою ярость.
- Как ты мог? – пронзительно кричу ему и вновь замахиваюсь, но не попадаю, потому что теперь он уже защищается.
- Что с тобой? Как ты мог ее убить?
Я помню души, которые видела глазами Анни. Красивые, хрупкие, ласковые серебристые, напоминающие ленточки. Анни была бы столь же красива. Опять думаю об изувеченных серебристых тельцах.
Кто-то – Док – пытается ухватить меня за руки, когда я иду по направлению к Джареду с сжатыми кулаками. Я отпихиваюсь. Слышу его затрудненное дыхание, когда ему от меня достается, и его руки отпускают мои.
- Вы убили ее! – кричу я обоим. И повторяю как эхо слова Анни. – Вы убийцы! Убийцы!
- Мел! - кричит Джаред. – Послушай!
Я набрасываюсь на него, и он от меня уворачивается, руки у него впереди, будто он собирается попробовать удержать меня.
Секунду я все взвешиваю и бегу за ножом, часть меня понимает, что я не в себе, но разумной я быть не хочу. Не когда Анни умерла – ради меня – а я до сих пор дышу.
