поднял на дыбы, затем соскочил. Гости снова захлопали, фотограф начал щелкать нового хозяина рядом с великолепным подарком. Наконец коня увели, и гости вернулись к трапезе.
Упитанный, расцелованный хозяином, от гордости готов был лопнуть. Победоносным взором оглядел он присутствующих и, преисполненный важности, уселся рядом с именинником.
Поодаль от стола готовили ягненка к жертвоприношению, и над ним аксакал читал ритуальную молитву.
А рядом с Володей и Севой стояла с нагруженным подносом женщина лет пятидесяти. С материнской любовью смотрела она на Высоцкого.
— Володя! Вы не представляете, что значат ваши песни для нас здесь, глубоко в провинции... — печально проговорила она. — Я ведь сама москвичка, осели мы здесь после эвакуации. Работала учительницей в школе... Но что я могла дать детям, если, кроме книг, ничего не видела? В Москве была последний раз в шестьдесят восьмом, да и то проездом. Успела заскочить в Третьяковку да сходить в консерваторию, вот и все...
Володя вдруг почувствовал, что она откровенничает с кем-то другим. С тем Володей Высоцким, которого больше нет. Когда-то он писал и пел для таких, как она. А сегодняшний Высоцкий — только тень того, прежнего, Володи. Только чучело самого себя. Ему нечего сказать, нечего дать ей. Ему остается сидеть, слушать, лениво кивать... У него ничего нет для нее. Как же это случилось? Когда он стал другим? Он не в состоянии написать ничего путного. Написанное — рвет. Сегодняшние стихи — автопародия.
Володя тихо спросил:
— А что ж вы не уедете?.. Да вы присядьте.
Устраиваясь рядом на краю стула, женщина поставила свой поднос на стол. Вздохнула:
— Да как уж тут уедешь? Здесь у меня мама похоронена. .. сын два года назад утонул...
Внимание Высоцкого на мгновение отвлек связанный барашек, безропотно ожидающий своей участи. Склонившийся над ним седой аксакал монотонно напевал:«Биссмля хе Рохмане рохим. Аоз а белляхе мене шайтан ироджим...»
В глазах агнца отражались ужас и покорность. Временами он дергал ножками в надежде развязаться, а потом опять успокаивался, оглядывая окружающих грустным взглядом.
— Жили мы на Солянке... — вспоминала женщина. — Дом наш разбомбили в сорок втором... Потом эвакуация. Здесь я и вышла замуж. Ну а куда мне теперь отсюда, когда все мое — здесь...
Неожиданно рядом с ней возник Упитанный:
— Э, слушай, иди на кухня, да? Ты что сель за стол, сумасшедший?
Женщина подхватила поднос с грязной посудой и почти бегом направилась к палатке, откуда то и дело выскакивали люди с подносами и бутылками.
Связанного барашка оттянули в сторону для заклания.
— У кого-то день рождения, у кого-то — смерти, — задумчиво проговорил Володя.
— Ты о чем, Володь? — не понял Севка.
— Да так, о своем...
Высоцкий встал и направился к машине. Кулагин тоже поднялся и пошел за ним. Это заметили Фридман, Леонидов и Нефедов. Дожевывая и допивая, они вышли из-за стола.
Вдруг к Володе и Севе подлетел Упитанный:
— Э! Ты артист? Да? Поель-попиль — надо уважение сдэлать! Давай изобрази, да? Люди ждут!
— Да, да, сейчас, — ответил Володя и зашагал дальше.
— Эй! И балалайка свой нэ забудь.
Высоцкий и Кулагин приблизились к машине.
Володя упал на заднее сиденье.
— Поехали. Давай.
Кулагин занял место рядом с водителем. Леонидов заглянул в приоткрытое окно:
— Что, всё, Володь? Жаль, манты классные. Ты хоть пробовал?
Шофер завел двигатель и медленно двинулся вперед. Леонидов, Фридман и Нефедов уселись во вторую машину.
Упитанный в бешенстве принялся что-то кричать, да так, что возле него собрались люди. Окруженный свитой, он направился к стоянке и перегородил собой выезд. Требуя остановить машину, он яростно жестикулировал, а его спутники, как могли, поддерживали его. Те, кто оставался за столами, уже оборачивались на шум. Упитанный ударил ногой по колесу и ладонью несколько раз шлепнул по крыше машины. Водитель заглушил мотор.
— Э-э, собак, ты че?! Обида хочешь дэлать?! Я тэбе что? Хай, ладно, пой, потом поедешь.
Он распахнул заднюю дверцу. Несколько секунд Высоцкий сидел неподвижно, глядя прямо перед собой, затем легко вышел из машины и без замаха ударил Упитанного в лоб. Тот сделал несколько неуверенных шагов назад и сел на землю.
Наступила тишина.
— Э-э, ты че смотреть стоишь? Убэй его, сичас убэй! — крикнул, опомнившись, Упитанный, обращаясь к жилистому парню с бельмом на глазу. Тот подбежал и попытался поднять его. Приказов парень обсуждать не умел. Лишь на секунду задумался — здесь или нет. Затем он и еще несколько молодых людей, точь-в-точь похожих на киношных басмачей, двинулись к Высоцкому. Тот все еще стоял у машины.
Неожиданно между ними и Высоцким возник аккуратно одетый молодой человек. Он миролюбиво заговорил по-узбекски. Еще несколько похожих на него, как родные братья, молодых мужчин ввинтились в возбужденную, пестро разодетую толпу. Негромкие уговоры и жесты, недвусмысленно призывающие к миру, сделали свое дело — взрывоопасная ситуация начала улаживаться.
— Садитесь, садитесь, Владимир Семенович, — проговорил один из них. Наклонившись к водителю, он шепотом приказал: — Езжай тихонечко. И вы тоже, — отнесся он ко второй машине. — Давай, давай, давай!
Оставив своих сотрудников сдерживать наседавшую толпу, Кибиров бросился к имениннику. Торопливо зашептал ему на ухо:
— Гурмэн Силибурович, это артисты. Их Рашидов в республику пригласил. Будет совсем неудобно. Я вас прошу... Я присматриваю за ними. — Он склонился еще ниже и украдкой показал удостоверение.
Именинник встал не спеша. Властно прикрикнул на Упитанного:
— Эй, Хансул! Иди сюда!
Упитанный сразу же сдулся, но все еще пробовал держать масть.
— Гурмэн-ака, я поговорить хочу с гостями здесь!
— Ты в гостях у мэне, иди за стол!
Упитанный заковылял к столам, и наседавшие
на машину гости мгновенно расступились.
— Володя! Боже мой! Что ты делаешь?! — запричитал Фридман, в суматохе оказавшийся в машине с Володей. — Что ты такое делаешь?! Здесь же нет советской власти. Они тут творят что хотят! Зачем мы сюда поехали?!
— Твоя идея была, — сквозь зубы процедил Володя.
Машина медленно, с достоинством выехала на дорогу. Как только шины коснулись асфальта, водитель резко набрал скорость.
— Леонид Борисович! — обернулся он к Фридману. —Только по городу. В район не поеду больше.
— Конечно, Виталик, конечно, сейчас в гостиницу.
Во второй машине Нефедов и Леонидов, которые оставались в стороне от событий, пытались осмыслить случившееся.
— Сейчас и мы с тобой огребем! — усмехнулся Паша.
— За что? — не понял Толик.
— За Татьяну.
— А что там было-то?
— А ничего... Хотели Высоцкого — получили Высоцкого.
