трагедия.
Буржуазные критики считают, что трагической ошибкой Григория было его «чувство независимости», несоответствие тому времени, когда человек должен принуждать себя. Эрнест Симмонс называет его «Гамлетом степей», который во всех своих поступках руководствуется чувством справедливости или несправедливости. Дескать, его трагической виной было отсутствие классовых убеждений. Причем классовые убеждения рассматриваются в данном случае как нечто, напоминающее угодничество. У Григория, в терминологии Симмонса и Мучник, не было «приверженности» к определенному лагерю, не хватало лояльности. Григорий оказывается в их трактовке «общечеловеческой» фигурой. Между тем его характер весь соткан из острых классовых и сословных наклонностей и стремлений. Молодым парнем очутившись на службе, он недоволен не несправедливостью «вообще». Он больно чувствует разницу между «мы», подневольные служаки, и «они», высшее офицерство, барство. Во время империалистической войны «они», которых давно ненавидит Григорий, гонят его на фронт. А когда красные устанавливают Советскую власть в Татарском, невольная вспышка против мужиков прорывается в словах «заграбили землю». При всей темноте Григория в его поступках достаточно осознанного, которое, проходя сквозь цепь случайностей, приводит его к развязке, данной в романе. И это не «чувство независимости» вообще, а индивидуализм, эгоизм, воспитанные в крестьянине до революции. Ведь Григорий первым поднял оружие против Советской власти. Когда Советы по окончании империалистической войны хотели только мира и на сходе в Татарском было приказано сдать оружие, Григорий прихоронил надежно винтовки, отмочив предварительно затворы в керосине, чтобы они были в состоянии готовности. Григория толкает на это вполне осознанное чувство самосохранения. Напрасно Мучник все приписывает «инстинкту» Григория, совсем лишает его разумности. Григорий «красным» вернулся с фронта, он с ними по вопросам мира и свобод для народа. Но он отмачивает затворы винтовки в керосине и прячет их от Советов. Это делается для того, чтобы выждать, осмотреться: а какой она окажется, Советская власть? В этот миг Григорий – за себя только. В нем живет крестьянское недоверие ко всякой политике. Буржуазные критики делают из Григория своеобразного рыцаря – рыцаря товарищества и чести. Но этот «рыцарь» в данный момент не идет за народ до конца, а окапывается, чтобы защищать свой мирок. Поведение Григория Э. Мучник характеризует изящным выражением – «свободный выбор». Но ради своего свободного выбора Григорий… убивает людей. Напрасно буржуазные критики стараются окружить его образ ореолом справедливости. В банде Фомина, да и раньше, Григорий, вопреки всякой справедливости, проливает кровь простых казаков. Сколько жизней стоил «выбор» Григория? Недаром Шолохов пользуется испытанным приемом: описывает убитых Григорием людей и самые моменты убийства во всей непрекрашенной наготе, со всеми вопиющими подробностями. Издавна воспитанное в казаке-крестьянине чувство самосохранения, индивидуализм в эпоху классовых битв проявляют себя в такой законченной, страшной форме. Порой Григорий попросту готов отстреливаться от каждого, кто, на самом деле или ему только так кажется, опасен для него. Но как ни много в Григории от старого мира, неверно делать из него «Антагониста» революции (термин Мучник) и рассматривать его трагедию как трагедию человека, полностью чуждого новому времени. Правда, Мучник сетует, что из Григория не получился Великий Антагонист: «Он (Григорий. –
В этом высказывании обнаруживается полное непонимание характера Григория и его трагедии. Как раз в своей эпопее Шолохов выделил характер Григория как значительный характер. Таким его делают острые, яркие противоречия в его натуре. И если бы Шолохов усилил одну сторону в нем, то Григорий не был бы самим собой. И не было бы его, Григория Мелехова, трагедии. Если бы Григорий был Великим Антагонистом новому миру, тогда, возможно, трагедия пришла бы для него извне. Настоящая же трагедия Григория – глубокая внутренняя трагедия. Наряду с крестьянским индивидуализмом и сословными предрассудками в нем живут и человечность труженика, сильная привязанность к земле и радостям бытия, чувство товарищества. Вот эти-то разнородные чувства, столкнувшись, и привели Григория к краху. Григорий «хворает душой», убивая других трудящихся казаков. Он бьется с пеной у рта в нервном припадке после расстрела красных моряков. Григорий не был Антагонистом новому миру, не удовлетворение, а горе испытывает он, убивая братьев-тружеников. То, что ему приходилось стрелять налево и направо, и привело Григория к душевной драме. Значит, дело не только в том, что обстоятельства швыряли Григория из стороны в сторону. Безвыходное положение, в которое он попал, во многом определяется его внутренним поражением. Трагедия Григория Мелехова раскрывается не как трагедия фатальной ошибки, которая повлекла за собой «трагедию извне», а как глубокая внутренняя трагедия.
Нельзя считать трагедию Григория Мелехова и трагедию казаков-повстанцев трагедией, привнесенной свыше, а с другой стороны, нелепо полагать, будто победу нового в романе «Поднятая целина» вызвала только его формальная идея, которую Шолохов «с трудом проводит» сквозь цепь истинных событий. Светлые, гуманные человеческие начала побеждают в романе именно по внутренней логике развития событий и характеров. Интересно, что изменения в жизни колхозников-гремяченцев привели к появлению в романе правдивого и светлого образа Вари Харламовой. Этот образ весь соткан из того нового, что появилось в Гремячем за время колхозной жизни. Всего год прошел с начала работы Давыдова в хуторе. И Варя является перед нами как простая хуторская девушка. Кажется, трудно было затмить Лушку, эту своеобразную «казацкую Кармен», как называет ее Марк Слоним. Причем критикам больше всего нравится, что соблазнительность и обаяние Лушки – в ее чуждости колхозу и всему новому, что затевается в Гремячем. Но Варя сумела оказаться прекраснее Лушки. В ее девичьей прелести застенчиво и страстно выразилось то лучшее, что появилось в селе со времени коллективизации. Сколько преданной, обожающей любви к Давыдову, который постоянно забывает о себе, всю душу отдавая колхозу. Как самоотверженно и она хочет отдать себя этому бескорыстно служащему людям человеку, ничего не прося взамен. На собрании все со смехом слушают выступление деда Щукаря против Майданникова. Варя заступается за него серьезно и чисто, преодолевая застенчивость неожиданной смелостью. А когда, уже женихом, Давыдов отправляет ее в город в агрономический техникум, она не требует, как Лушка, чтобы суженый всегда был около, а со священным чувством едет учиться, чтобы потом помогать любимому в его большом труде. Не может быть «внешним» в сюжете то, что выразилось в появлении необходимого и правдивого характера. Революционные изменения в «Поднятой целине» не являются искусственной фабулой, к которой «привязывается» все остальное. Они являются движущим началом в сюжете романа. Смысл «Поднятой целины» далеко не сводится к «тайному сговору белых офицеров» против колхоза, как признает Марк Слоним, заявляя, что ценность книги заключается в «человеческих драмах», в «изображении характеров»[32]. Но Слоним впадает в другую крайность, утверждая, что события, изображенные в романе, потеряли свой интерес и теперь в нем важны только «натуралистические описания, обилие психологических деталей, могучий размах в обрисовке характеров»[33]. «Поднятая целина» – не идеологический роман»[34], – делает он вывод.
Так или иначе, буржуазные критики стараются объявить историческое содержание романа малоценным и представить дело так, будто Шолохов добросовестно описывает «исконные» свойства крестьянской натуры, описывает их тепло, с юмором. Марк Слоним очень настойчиво подчеркивает, что в книге «Поднятая целина» нет ничего новаторского, что она «старомодна». Однако критикам кажется, что все-таки «исконные» свойства крестьянской натуры в романе недостаточно противятся нововведениям. Мучник произносит загадочную фразу: «Психологические сложности только подразумеваются, но не разработаны»[35].
В том-то и ошибка буржуазных критиков, что они игнорируют «психологические сложности» романа. А его своеобразие как раз состоит в соединении напряженного острого сюжета с психологическим анализом.
Концовка «Поднятой целины», которую группа критиков объявляет «предписанной» социалистическим реализмом победой коммунистов над контрреволюционерами, на самом деле дает развязку сложному внутреннему развитию героев. Коммунисты «Поднятой целины» – плоть от плоти своей эпохи. Они останутся в памяти как герои, очень близкие героям Дм. Фурманова, Н. Островского, отразившим реальную судьбу их авторов, которые, создавая книги, и сами стремились класть кирпичи в коммуну и погибли на посту как бойцы. Давыдова вела по жизни вера в неодолимость новых коллективных начал в человеческих
