политические соображения.
В стране бушевал «Большой террор», как утвердились в истории аресты 1936–1938 годов. Именно эти годы вызвали особое пристальное внимание, хотя террор в эти годы был даже меньшим, чем в то время, когда Сталин стальной рукой осуществлял сплошную коллективизацию. Миллионы русских мужиков, немалое их число с семьями, были уничтожены в застенках, заморены голодом, сосланы на погибель, на смерть в холодные края волей тех, кто и сам попал позже в «ежовы рукавицы». О них не вспоминали, реквием звучал по палачам, а не по жертвам.
Уничтожалось высшее и среднее командование Красной армии. Холодный страх сковал страну. Останавливались заводы, ибо кадры инженеров поредели, обезлюдели министерства. Арестовывали невиновных, в этом и состоял ужас положения, никто не мог себя считать защищенным законом.
Троцкий изгнан из страны, объявлен врагом номер один, а на самом деле проводилась в жизнь его директива, оглашенная им 16 декабря 1918 года.
Вот она, эта людоедская программа: «Если до настоящего времени нами уничтожены сотни и тысячи, то теперь пришло время создать организацию, аппарат, который, если понадобится, сможет уничтожать десятками тысяч. У нас нет времени, нет возможности выискивать действительных, активных наших врагов. Мы вынуждены стать на путь уничтожения, уничтожения физического всех классов, всех групп населения, из которых могут выйти возможные враги нашей власти… Патриотизм, любовь к родине, к своему народу, к окружающим, далеким и близким, к живущим именно в этот момент, к жаждущим счастья малого, незаметного, самопожертвование, героизм – какую ценность представляют из себя все эти слова- пустышки перед подобной программой, которая уже осуществляется и бескомпромиссно проводится в жизнь!»
Еще не сказано последнего слова о троцкизме как о явлении в русской истории, ни о теориях Троцкого и его приспешников, о их практической работе по геноциду русского народа. Не здесь разбираться в этом явлении, важно лишь упомянуть, что руководящий состав карательных органов в годы «Большого террора» почти сплошь состоял из лиц одной национальности с Троцким.
Кучке политических авантюристов, а по существу, банде убийц, захвативших власть в стране, чтобы удержаться у власти, надо было физически уничтожать не тысячи, а миллионы, и в особенности тех, кто способен был понять и оценить, что происходит. Шолохов просто не мог не попасть в число тех, кого им было необходимо уничтожить. Ставленники этой банды в Ростовской области Коган и Эпштейн, при поддержке секретаря Ростовского краевого комитета Евдокимова и начальника Ростовского НКВД Гречухина в 1938 году подготовили арест и уничтожение Шолохова.
Не раз в печати рассказывалось об этом эпизоде. К сожалению, не всегда одинаково, поэтому возникло несколько версий. Я не хотел бы вступать в полемику с их авторами, ибо не знаю, каким образом они рождались. Я обязан рассказать так, как мне об этом рассказывали Михаил Александрович и участник операции, бывший чекист Иван Семенович Погорелов. Столь сложная история не могла не обрасти легендами.
Евдокимов, хозяин края, назначил лично чекиста Погорелова руководить арестом Шолохова, придавая особое значение этому акту. Непосредственные руководители операции Коган и Эпштейн пугали Евдокимова, что за Шолохова в момент ареста могут вступиться казаки.
Евдокимов взял с чекиста Погорелова подписку, что все касающиеся операции по аресту Шолохова он будет сообщать только лично ему.
Иван Семенович Погорелов геройски сражался во время гражданской войны и имел редкую для того времени награду – орден боевого Красного Знамени. Человек в Ростовском НКВД заметный. К тому же, что в те годы было очень вредно для НКВД, человек думающий и образованный. Не знал Евдокимов, не знали ни Эпштейн, ни Коган, что поручают темное дело поклоннику шолоховского таланта.
Погорелов не был лично знаком с Шолоховым. Это очень затруднило им задуманное. Он был из тех чекистов, кто уже понял, что в руководстве НКВД происходит неладное, что арестам подвергаются невиновные, что следствие ведется не по закону. А тут вот и над Шолоховым нависла смертельная угроза. Казак решил спасти автора казацкой эпопеи. И в ту глухую пору находились люди чести и совести. Он приехал в Вешенскую и явился к Шолохову. Предупредил, что готовится его арест, и порекомендовал выехать в Москву к Сталину. Добираться, минуя Миллерово, ибо там стояла засада.
Трудное, сложнейшее объяснение, немыслимая в нормальном обществе коллизия.
Чекист, а в общем понятии полицейский комиссар, предупреждает о готовящемся аресте не преступника, а писателя, ставшего к тому времени национальной гордостью России.
А как воспринять это откровение Михаилу Шолохову?
Шолохов говорил, что возможности нападения со стороны областного руководства он мог ожидать, в тот проклятый 1938 год ни один человек не мог считать себя вне опасности от ареста органами НКВД. Это касалось и высших партийных функционеров, даже и членов Политбюро, вознесенных на недосягаемую высоту для смертных.
И вдруг незнакомый человек, чекист, которому поручено осуществить «операцию захвата», советует бежать в Москву, искать там защиты. Сие могло быть и провокацией. Так в спешке и оценил Шолохов предупреждение Погорелова. Он выгнал его из дома, а потом, рассудив, счел за благо все же последовать его совету. И не через Миллерово, а по Сталинградской железной дороге выехал в Москву. В Москве он немедленно соединился по телефону с Поскребышевым, рассказал о предупреждении Погорелова и просил о встрече со Сталиным.
Поскребышев посоветовал Шолохову остановиться в гостинице «Националь» и ждать. Несомненно, что о просьбе Шолохова он тут же доложил Сталину.
Многие эпизоды такого рода дают нам возможность говорить о черте характера Сталина. Он не терпел, когда забегали вперед без его согласия в делах, к которым он когда-либо приложил руку.
Уже однажды у Горького он взял Шолохова под защиту, имея на то свои соображения, которыми ни с кем не поделился. И вот опять гроза над Шолоховым. НКВД конечно же был осведомлен и об отъезде Шолохова из Вешенской, и о том, где он остановился. Ареста не последовало, остановить это действо было по силам только Сталину.
Погорелов послал в Москву письмо к Сталину, в котором сообщил о готовящейся расправе над Шолоховым руководством ростовского НКВД. Не забыл он упомянуть и о нарушении чекистских традиций, о второй подписке, взятой у него Евдокимовым.
Но и самому Погорелову надо было спасаться. Он сумел уйти от своих коллег и добрался до Ворошиловграда, где секретарем горкома был его фронтовой друг. Естественно, что тот не знал о том, что Погорелова разыскивает ростовское НКВД, и разрешил Погорелову позвонить из горкома в Москву в секретариат Сталина. Оказалось, что Погорелова разыскивало не только его начальство, но и Сталин. Погорелова до странности просто соединили по телефону со Сталиным. Он даже усомнился, действительно ли его соединили со Сталиным. Сталин положил трубку, и раздался звонок из Москвы в горком по правилам связи в таких случаях. Сталин «посоветовал» Погорелову выехать в Москву и найти Шолохова в гостинице «Националь».
Погорелов и Шолохов сошлись в гостинице «Националь», их связал между собой Поскребышев и приказал ожидать вызова к Сталину, из гостиницы никуда не выходить.
Тоскливое, если не сказать больше, ожидание под дамокловым мечом. Каждое утро Шолохов звонил Поскребышеву и получал ответ: «Ждите…» Утренний звонок, ответ Поскребышева:
– Сегодня не будет!
Шолохов спросил:
– Можно расслабиться, отдохнуть?
Получен ответ:
– Не выходя из гостиницы…
Тревога тех дней сказалась, Шолохов и Погорелов только успели «посидеть», раздался звонок Поскребышева:
– Машина вышла, вас ждут!
– Саша, – взмолился Шолохов, – мы не ожидали, мы не в форме!
– Машина вышла, спускайтесь к машине!
Так и явились Шолохов и Погорелов, не сказать «навеселе», веселого не ожидалось, но, строго говоря,
