придет?» – «Он уже пришел», – отвечает.
Захожу в комнату. Михаил Александрович любезно принял, стал спрашивать о Лелехине, Подтыкайлове…
Потом он взял гитару и долго пел «яблочку».
В 1964 году по решению власти наш район стали соединять с Кантемировским. Районный центр тоже собрались переводить из Богучар в Кантемировку. Люди были недовольны этим, и я решил съездить за советом к Михаилу Александровичу как к депутату Верховного Совета СССР. Принял он меня, внимательно выслушал и сказал: «Центр останется в Богучаре». Так и вышло. И все жители города мне потом благодарность высказывали. А что я? Шолохову спасибо. Принял. Выслушал мнение народа. Помог.
Красив Богучар в утренние часы: из-за Дона всходит солнце, играют в окнах домов золотистые зайчики, голубеет даль поймы Дона и окрестных степей.
От центральной площади улицы взбегают на вершину горы, к церкви с краснокирпичными стенами и серыми куполами, а вправо от нее – белые многоэтажки новостройки.
Вспоминаются открытки с видами города на начало века: улицы с маленькими домишками, торговыми лавками, кузнями и среди них, как корабль у причала, трехэтажное здание гимназии, построенное в классическом стиле.
Фотографируемся возле памятника погибшим воинам и идем в редакцию районной газеты. В отделе партийной жизни мне подсказали новый адрес: идти вот туда и туда, спросите, мол, Фирскину Антонину Александровну, 1902 года рождения… работала корректором в «районке».
…Когда я вошел во двор, то увидел, вопреки моему ожиданию, не старческого возраста женщину, а довольно моложавую и энергичную хозяйку. Выражение ее лица было каким-то недоверчивым, но постепенно Антонина Александровна разговорилась:
– В богучарских мужской и женской гимназиях много училось до революции ребят и девчат из Казанской, Мигулинской, Вешейской станиц. Мальчики-гимназисты носили серую форму, она у них как будто мукой была присыпана, и поэтому их дразнили мукомолами.
В мужской гимназии преподавал закон Божий Дмитрий Иванович Тшпанский. Его звали отец Дмитрий. Он держал у себя на квартире ребят за небольшую плату. С 1915-го по 1918 год жил у него, знаю, и Миша Шолохов.
Я держала экзамен в женскую гимназию в 1914 году. Изучали мы Пушкина и Толстого, Лермонтова и Гоголя.
С Тишанским все здоровались с почтением: уважали его за ум, порядочность, скромность. В его присутствии никто из детей не позволял себе шалостей.
В нашей гимназии преподавал закон Божий отец Павел. Он с попадьей, бывало, едет на одноконке, кучер впереди правит, а ребята-гимназисты бегут следом и кричат: «Жижа, Жижа, Красногоровку спалил…»
Жижа – прозвище кучера, и он его не любил. Едет, едет… остановит лошадь, отдаст вожжи отцу Павлу, и бежит красногоровский мужичок с кнутом за ребятами, разгоняет их.
Зимой гимназисты выкатывали сани – козырки на гору, подвязывали оглобли, наваливались в короб кучей и мчались вихрем вниз к речке…
Летом все дети ходили купаться в устье, где Богучарка впадает в Дон.
Наш городок тогда был небольшой, все забавы и игры были на виду.
И гимназист Шолохов был не только свидетелем всему этому, но и участником.
В 1918 году началась гражданская война, и Миша Шолохов оставил Богучарскую гимназию, приехал в хутор Плешаков к родителям, в дом Дроздовых, который стоял крыльцом на север, в сторону Дона, с резными стойками и навесом, покрытым жестью.
…За хутором – горькая полынь-трава, лысая, обветренная меловая гора, по дороге – белесая, перегоревшая под солнцем в древесную золу пыль. Жара стоит над Доном. По хутору словно мор прошел – ни души не видать. Но ребятам все нипочем. Кровянистая вишня вызрела – пошли по садам. Николай Королев, Алексей Дергачев, Игнат и Иван Мельниковы – товарищи Миши Шолохова.
Во дворах у каждого своих фруктов и овощей хватает, ан нет – на огородах у других все слаще. Набегаются, подразнят своими набегами старых ворчливых бабок, и все – пропало настроение.
Бредут загорелые мальчишки по пыльной дороге. Впереди идет теперь Шолохов.
– Пойдем к отцу камни колоть, – предлагает он.
Ребята соглашаются с радостью и направляются на мельницу. Александр Михайлович любил детей, умел пошутить с ними. Вот и на этот раз он принял их добродушно и, выслушав, сказал сыну:
– Вы, Мишка, не будете колоть.
– Будем, – настаивал Михаил, и отцу ничего не оставалось, как разрешить мальчишкам поработать на строительстве ямы под нефть.
Невелика была помощь ребят, но Александр Михайлович одобрял самостоятельную инициативу детей и после работы каждому из мальчишек давал по монете, а они бежали за конфетами в лавку.
Такие вот воспоминания сохранились в памяти о детстве Миши Шолохова у Ивана Андреевича Мельникова, одного из немногих свидетелей юности писателя.
С осени 1918 года Миша Шолохов несколько месяцев учился в Вешенской гимназии, где в настоящее время размещается литературная выставка «М.А. Шолохов. Жизнь и творчество», но закончить гимназию удалось не всем, так как на Вешенской земле разыгрались страшные события так называемого «расказачивания».
Об учебе Шолохова в Вешенской гимназии мне рассказал Евгений Акимович Щетников, одногодок писателя:
– В 1917 году была организована Вешенская смешанная гимназия. Первым директором ее был Какурин Андрей Артемович из станицы Мигулинской. Но скоро его избрали в казачий круг в Новочеркасске, а вместо него прислали Кашменского Федора Гавриловича.
Класс, где учились я и Шолохов, был четвертый. Помню, как Мишу привели к нам. Вошел он, всех оглядел смело так. «Вот, ребята, вам новый ученик, переведенный из богучарской гимназии», – по обычаю представили ученика.
Шолохов был небольшого роста, полненький, в форме гимназиста.
Запомнил я его еще по рисунку. А было так: учителем пения был у нас Ефим Иванович (дразнили его «сапог»), он со скрипкой не расставался – в лес с ней ходил, по станице, а одевался плохо, был бедным… Михаил все это за ним подметил, взял и нарисовал в перемену на доске сапог и к этому сапогу пририсовал скрипку.
Вошел Ефим Иванович – обомлел. Нас стали тягать в учительскую. Но никто его не выдавал. А он, Шолохов, сам встал и сказал: «Я нарисовал».
Думали, исключат его. Нет, оставили. Посчитали за баловство.
Нас было восемнадцать или двадцать два ученика в классе. С нами учились Мирошников Тимофей, Бандуркин Сергей…
Постарше классом, кажись, учился в гимназии Чепуркин Николай, он все писал революционные стихи и подписывался обратными буквами своей фамилии.
У гимназистов фуражки были синие, с белым кантом и черным козырьком и спереди над кокардой было «ВСГ»: Вешенская смешанная гимназия.
Помню, на пении начинали мы гимн: «Всколыхнулся, взволновался православный тихий Дон и послушно отозвался на призыв монарха он…» Директор запретил нам так петь, заменил: «…на призыв свободы он…»
В 1919 году, во время восстания, нам дали окончить гимназию и уже в конце мая дарили друг другу книги: «Свидетельствую на добрую долгую память ученику такому-то от учащихся 4 класса Вешенской смешанной гимназии…» И на первом листе каждый расписывался.
Долгое время у меня хранилась эта книга. В ней была роспись и Михаила Александровича Шолохова.
В 1920 году вместе с Шолоховым принимал участие в ликвидации неграмотности среди населения. Мы с ним виделись на совещаниях учителей. Два-три раза в год собирались в Вешенской, и каждый обменивался опытом работы.
