не менее я пришел к заключению, что «Тихий Дон» произведение чуждое и враждебное пролетариату.
Я говорю в тезисах, что Шолохов в романе «Тихий Дон» совершенно сознательно проводит те идеи, под знаменем которых боролась здесь, на Северном Кавказе, в частности на Дону, кулацкая контрреволюция и донское дворянство, которое сейчас выброшено за границу.
Шолохов, бесспорно, большой художник, он обладает выдающимся художественным дарованием. Это чувствуется даже в мелочах. Например, в «Тихом Доне» он описывает лошадиный помет. Вы вряд ли вообще читали о помете с удовольствием, но Шолохов лошадиный помет описывает так, что вы испытываете эстетическое наслаждение. Это – сила таланта. Но сила таланта Шолохова заключается не только в том, что он лошадиный помет описывал так, что мы о нем читаем с удовольствием, но он в своем произведении преподносит нам наших врагов и заставляет нас тоже, до некоторой степени, эстетически переживать вместе с врагами то, что хочет Шолохов. В этом – тоже сила таланта. И это свидетельствует именно о колоссальном значении искусства. Что может сделать художник, большой художник, – это Шолохов сам прекрасно понимает. В «Тихом Доне» студент Боярышкин (у Мохова) говорит о прочитанном произведении следующее: «Читаю его и, несмотря на то, что я сын казака-хлебороба и ко всем привилегированным классам питаю вполне естественную злобу, – тут, представьте, я до чертиков жалею это отмирающее сословие. И сам чуть не становлюсь дворянином и помещиком, с восторгом всматриваюсь в их идеал женщины, болею за их интересы, – словом, чорт знает что. Вот, дорогой, что значит гений. Можно и веру потерять» (1—109)[1]. Это заявление студента Боярышкина до некоторой степени применимо и к роману Шолохова. Он обладает колоссальной силой художественной убедительности, и это помогло ему в завуалированном виде протащить в «Тихом Доне» заведомо враждебную идеологию.
Сложность понимания романа Шолохова заключается в том, что у него нет того лица, которое являлось бы «alter ego» автора и высказывало мысли автора в романе. У него существует разделение труда между отдельными персонажами. Например, Листницкий классифицирует большевиков, а Шолохов в романе это доказывает. Атарщиков поэтически говорит о любви к тихому Дону, а Шолохов это доказывает и показывает, Изварин развивает теорию кулацко-казачьей самостийности, и это пытается доказать в своем романе Шолохов.
Мишка Кошевой называет Валета, этого единственного пролетария, хорьком, а Шолохов в своем романе пытается показать, подтвердить и доказать, что Валет действительно хорек, вонючий и злой хорек, который своим бытием портит землю.
Григорий Мелехов представляет собой в романе ту воображаемую земную ось, вокруг которой вращается земля, но Шолохов упорно хочет выдать читателю эту воображаемую ось за настоящую железную ось, вокруг которой вертится колесо на телеге. Пусть тому верит наивный читатель, но для меня Григорий Мелехов – воображаемая ось, вокруг которой вращается «Тихий Дон».
Тонкий способ косвенных высказываний, мельком брошенных замечаний, намеков, двусмысленностей, закрашенных в защитный цвет «объективности» – все это затрудняет понимание подлинной социальной сущности романа. Читатель беспомощно блуждает в романтическом тумане, смакует идеализированный быт, теряется среди художественных деталей и покорно идет за путеводной звездой – Григорием Мелеховым. Но роман Шолохова выходит за пределы «бытоописательства», это – художественная политика или политическое искусство, как хотите.
Роман Шолохова построен по следующей схеме, как она мне представляется и как ее дал автор: дано – пролетариат, буржуазия и казачество; требуется доказать, что казачество является особой национальностью, что эта национальность имеет особый исторический путь, что этот путь не совпадает с путем пролетариата, что среди казачьей национальности нет предпосылок для классовой борьбы, что казак, уклонившийся с казачьего пути, обречен на гибель, если не возвратится в лоно казачества. Доказательству всех этих положений посвящен роман «Тихий Дон».
Ясное дело, сам по себе заголовок определяет, по мысли автора, содержание романа. Надо сказать, что этот заголовок почти совпадает с заголовком, который бывший атаман «Всевеликого Войска Донского» Краснов дал своему произведению: «Картины былого тихого Дона». «Тихий Дон» – это своего рода лирический стереотип. Но и по приемам творчества и по содержанию произведение Шолохова является такой же реакционной романтикой, как исторически-бытовая фальсификация Краснова.
В чем заключается сущность реакционной романтики Шолохова? Из каких элементов слагается эта реакционная романтика? Во-первых, Шолохов не отталкивается от прошлого к будущему, а, наоборот, тянет к прошлому. Во-вторых, он прикрашивает то, что было – «былое Тихого Дона». Он прошлое рисует в таких красках и пытается дать такое изображение этого гнусного и отвратительного прошлого4, чтобы хватить читателя и привязать его к прошлому. У него, я бы сказал, глаза на затылке, и при этом он страдает дальтонизмом.
Возьмем общие положения. Шолохов дает нам Дон хлеборобов, дает Дон пахарей. Между тем уже в 1884 году один из донских деятелей, чуждых нам, писал о будущем Дона:
«На рассвете истории войска Донского казак-воин в мирное время жил охотой; потом он кормился скотоводством; ныне вне службы царской зарабатывает свой хлеб, занимаясь преимущественно земледелием. Будущее всецело находится в руках казака-промышленника и горнорабочего. Все остальные отрасли промышленности призваны играть на Дону роль подчиненную горным промыслам. Когда настанет эта пора, мы предсказать не можем и, по всей вероятности, пройдет прежде много десятилетий; но что пора эта настанет – в этом мы не сомневаемся. Стук парового молота – приятный стук. Свист и грохот паровых машин, лязг железных изделий и клубами вылетающий густой дым из многочисленных труб фабрик и заводов, основанных на минеральном топливе, – такова наша надежда, которую мы берем смелость завещать своим землякам» («Номикосов». Стат. опис. обл. В.Д., 1884 г.).
Это писал в 1884 г. представитель донской буржуазии, который видел пути развития Дона, а к революции на Дону была армия в 106 тысяч горнорабочих.
Поэтому говорить о Доне, как это делает Шолохов, как исключительно о Доне хлеборобов, не приходится. Дон не был «тихим».
Казачья масса не была отгорожена китайской стеной от капитализма, капитал разлагал казачество. В 1878 г. гласный Тетеревятников говорил на областном земском собрании о зарождающемся среди казачества пролетариате (Отчет. С. 462). Таким образом, товарищи, если в 1878 г. можно было говорить о зарождающемся среди казачества пролетариате, то в 1917 г., я полагаю, тоже можно было это сделать. Но пролетариата, вышедшего из рядов казачества, почти нет в романе, – там есть на периферии, так сказать, батраки, о которых мы будем говорить.
Но допустим, Шолохов все-таки взял Дон хлеборобов – станицу Вешенскую. Какой же класс он взял за объект своего изображения? Вот некоторые цифровые данные, которые могут характеризовать расслоение станицы Вешенской (я даже не беру всего Донецкого округа).
Наличных хозяйств – 5.755, отсутствующих, т. е. совершенно оторвавшихся, – 435, а всего – 6.190 хозяйств. Лишь 5.301 хозяйство имело инвентарь. По рабочему скоту хозяйства распределялись следующим образом:
В станице Вешенской, где живет Шолохов, арендовало 2.779 хозяйств, снимавших 28.028 десятин, сдавало 2.331 хозяйство – 16.824 десятин. Из 6.190 хозяйств с посевом было 5.340.
Таким образом, огромное большинство казачьих хозяйств станицы Вешенской принадлежало к бедняцким и середняцким группам. Между тем Шолоховым даны в романе 2 семьи: одна – семья кулака Коршунова, который имеет двух батраков, а другая – зажиточного Мелехова. Шолохов выбрал персонажи не характерные для станицы Вешенской в классовом отношении.
О расслоении говорит также аренда, которая характеризует развал деревни. На одном полюсе растет беднота, а на другом – кулачье. А Шолохов поставил в центре своего внимания как раз кулацкие и зажиточные слои ст. Вешенский. А беднота была в Донецком округе. Вот коротенькая выдержка из документа. Это – прошение на имя царя коллежского асессора Белоусова, смотрителя войсковых земель, который писал: «В 1892–1893 году в одной из станиц Донецкого округа для снаряжения сыновей на военную службу у казака продали 2 пары быков, и он через это повесился».
Таким образом, когда вы читаете идиллические картины, которые рисует Шолохов о казачьей службе, вы не должны забывать об оборотной стороне медали. Такой «идиллии», о которой говорит Шолохов, на
