Неформальная экономика. Курс лекций

мы обсудили в лекции 10. Что же касается теневого сектора, то он отличим, как минимум, по объему операций, причинам ухода в «тень», социальному составу участников, способам легитимации теневой деятельности и т.д. На смену воровства как основы советской «второй экономики» пришли неплатежи налогов как стержень теневой политики нынешних хозяйственных агентов. И если советский теневик работал на поле дефицита, то постсоветский ищет конкурентные преимущества в уже заполненных рыночных нишах. Кроме того, советская «тень» была следствием сплошного «нельзя», тогда как постсоветская теневая экономика зачастую порождена обширными «дырами» в законодательстве или недостаточной эффективностью формальных способов защиты прав собственности. Перечень различий широк. Например, в статье В. Радаева используется более 20 критериев сравнения теневой экономики советского и постсоветского периодов [Радаев, 1999в]. Заслуживает внимание точка зрения о трех качественно различных состояниях теневого сектора: во времена СССР, непосредственно после его распада и в конце 90-х годов [Kurkchiyan, 2000]. Интересно суждение о переходе от стабилизирующего (1991 – 1994) к дестабилизирующему (1995 – 1998) влиянию теневой экономики на состояние российского общества [Косалс, 1999]. Подобные сопоставления довольно любопытны. Различаясь хронологической дробностью и детализацией сравнительных критериев, эти работы убедительно доказывают, что теневая сфера пережила существенные метаморфозы в связи с изменением экономической и политической ситуации в стране. Изменились не только качественные характеристики и функции теневой экономики, но и степень ее воздействия на общество в целом, на характер социальных процессов: «Зародившиеся в экономике поведенческие стереотипы переносятся в другие сферы, то есть над теневыми экономическими стереотипами надстраиваются аналогичные им теневые социальные стереотипы, действующие в политической, правовой, педагогической, культурной, медицинской, спортивной и других областях» [Рывкина, 1999, с. 29]. Из механизма подналадки экономических процессов теневая экономика превратилась в лейтмотив социальной политики государства, отпустившего на «подножий корм» основные структуры общества (милицию, армию, образование и проч.) и напомнившего населению, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих[81] . Разговор о специфике советской и постсоветской «тени», о различиях этих феноменов можно продолжать. Но у нас другая цель: установить наследственное сходство, выявить их историческую преемственность. Не сравнение разорванных во времени фаз («было» и «стало»), а обусловленность нынешнего положения спецификой начального состояния и характером перехода – менее популярный, но не менее продуктивный путь для понимания современной неформальной экономики.

На наш взгляд, советская «вторая экономика» определила характер постсоветской теневой экономики, как минимум, в трех аспектах.

Первый аспект – финансовый. Теневые капиталы, накопленные в советское время, составили финансовую основу приватизации государственной собственности начала 90-х годов. Темп приватизации, ее восприятие правительством как минного поля, по которому лучше бежать, чем ползти, привели к практически полному отказу от анализа происхождения капиталов, дав возможность легализовать теневые и даже криминальные состояния. Заметим, что иного выхода, видимо, не было ввиду несопоставимости стоимости общественной собственности и покупательной способности населения[82] . Приватизация явилась, по сути, каналом выхода на свободу подпольной экономики бывшего СССР, что вызвало резкую критику со стороны оппозиции, призывающей поставить административные заслоны вовлечению теневого капитала в практику приватизации. Однако следует признать, что в последнем случае теневой капитал, видимо, все равно участвовал бы в приватизации, но не прямым, а косвенным путем – с использованием мафиозных структур, подкупа государственных служащих и т.д. Блокировать этот процесс вряд ли было возможно, поскольку теневая экономика давно стала неотъемлемой частью национальной хозяйственной системы, и ее участие в приватизации было неизбежно. К тому же было, как минимум, логично передать собственность тем, кто доказал свою способность эффективно функционировать пусть в теневом, но все же рыночном режиме[83] . «Новая» приватизированная экономика изначально имела теневой финансовый фундамент, что в значительной мере предопределило тренд ее развития, настороженное отношение к закону.

Второй аспект – организационно-правовой. Преемственность советской «второй» и постсоветской теневой экономик было обеспечено организационно-правовыми новациями, ознаменовавшими перестройку. Как известно, основой развития советской теневой экономики была ее тесная связь с легальным государственным сектором. Эта связь была латентна, однако с первыми же перестроечными нововведениями она приобрела законный организационно-правовой статус. Речь идет о возможности создавать малые предприятия и хозрасчетные подразделения, в формат которых моментально перешли теневые структуры. В новом качестве они продолжали сотрудничать с государственным патроном, уже совершенно легально перекачивая ресурсы в свои закрома. «Красные директора» активно использовали эту возможность, буквально «облепляя» многочисленными малыми предприятиями и кооперативами руководимые ими объекты. Если в советский период связь с теневой структурой была чревата суровыми санкциями, то теперь эта схема, приобретя видимость легальных сделок, была фактически узаконена. К тому же в новых условиях такое сотрудничество служило не сиюминутному личному обогащению, но долговременной цели концентрации средств для последующего выкупа предприятия в собственность. Прежние теневые спутники легального хозяйственного агента преобразовались в легальную сеть обслуживающих его малых предприятий и кооперативов, взаимодействие с которыми в сущности повторяло прежнюю схему, согласно которой государственное предприятие использовалось в качестве дойной коровы. Но теперь это делалось на законных основаниях и, соответственно, с большим размахом и далеко идущими планами. Таким образом, появившиеся в самом начале перестройки новые организационно-правовые формы позволили не столько создать, сколько легализовать советский вариант «утечки» ресурсов государственных предприятий.

Третий аспект – номенклатурный. С теневой экономикой советский аппарат не столько боролся, сколько кормился от нее. Теневой сектор был одним из источников дохода советского чиновника. С изменением модели хозяйствования, когда появились легальные возможности для предпринимательской деятельности, номенклатура лишалась источника «кормления». Соответственно, его надо было воссоздать. Начинаются сложные аппаратные игры по разделению сфер влияния различных ведомств по патронированию бизнеса. Разночтения в законах, возможности их неоднозначной интерпретации, отнюдь не случайно пронизывающие законодательное пространство, становятся основой для воссоздания прежней системы зависимости предпринимателя от чиновника [Ledeneva, 2006; Панеях, 2008]. Связь власти и бизнеса остается, как и прежде, персонифицированной и теневой.

Кроме того, у теневого характера этой связи есть и другая составляющая. Речь идет о распространенной трактовке рыночной реформы как реализации интересов номенклатурного слоя. Согласно этой точке зрения, партийный аппарат и государственная бюрократия, первоначально допуская игру в чины и ордена, неминуемо потянулись к опоре в имущественных отношениях[84] . Неустойчивость прав бюрократии и проблематичность наследовании достигнутого статуса подводили государственную и партийную номенклатуру к вопросу о правах собственности[85] . Это лежало в основе инициации, поддержки и беспрецедентно массового участия номенклатуры в реформе 1990-х годов, превратившей советскую бюрократию из управляющего в правящий класс общества. Вместе с тем это превращение не могло не иметь теневого характера. С одной стороны, действовал законодательный запрет на совмещение государственной службы и предпринимательской деятельности. С другой стороны, «слуги народа» не могли в одночасье отказаться от образа радетелей за общее благо, что предписывало скрывать личные пристрастия в сфере бизнеса. И наконец, номенклатура была сугубо специфическим классом по своим генетическим характеристикам. Ни для кого не секрет, что «с начала 30-х годов советское руководство развивалось по закону снижающегося уровня посредственности» [Данилов, 1999, с. 18]. Это была группа всегда правильно думающих конформистов. Массовая посредственность обусловила ограниченность духовного мира «прорабов перестройки» интересами присвоения и потребления, что напрямую подталкивало новых номенклатурных собственников к теневому режиму функционирования.

Таким образом, современная неформальная экономика начиналась не с перестроечных аккордов. Как и всякая крупная социальная трансформация, рыночная реформа явилась механизмом легализации прежних