Неформальная экономика. Курс лекций

выживания, но и фактором натурализации домашней экономики.

На другом социальном полюсе – успешные представители крупнейших экономических центров. Их жилищные предпочтения основаны на иных принципах. Престижные адреса в настоящий момент могут быть условно поделены на две группы: старые и новые. К старым относятся квартиры в исторических центрах городов, заселяемые в прошлом представителями элит советского периода. Такие квартиры при всех стараниях новых владельцев отстают от современных строений по уровню комфортности и надежности коммунального хозяйства, но сохраняют привлекательность в силу «богемности» или «элитности» прежних и нынешних жильцов. Не будет преувеличением сказать, что в цену на такие квартиры входит плата за право чувствовать себя равным тем, кто в советский период находился на вершине социальной значимости (деятели искусства, правительственные деятели, представители военной элиты и проч.). Факт поселения в такие дома – одна из итераций конвертации экономической мощи предпринимателя в социальную одобряемость его поведения.

Новые престижные адреса представлены многоквартирными домами повышенной комфортности, а также коттеджными поселками. Эти два варианта сходятся в стремлении их обладателей территориально локализоваться по имущественному признаку и соответственно дистанцироваться от социально чуждого окружения. Пространственная локализации представителей денежного пула сопровождается сегрегацией школ, больниц, культурно-досуговых организаций и торговых предприятий. Речь идет о социальном зонировании городов как пространственном воплощении социальных иерархий [Барсукова, 2000в].

Строительство коттеджей наиболее отчетливо продемонстрировало прозападную стилизацию жизни состоятельных людей мегаполисов. Коттедж – не столько вид жилья, сколько специфический образ жизни, предполагающий обслуживающий персонал, отказ от общественного транспорта и проч. Если приобретение элитной квартиры лишь предполагает корректировку образа жизни, то переезд в коттедж делает ее неотвратимой.

Стремление повторить в жилищных предпочтениях западный стиль обусловлено, по-видимому, двумя обстоятельствами: вовлеченностью представителей крупнейших городов российской экономики в мировые потоки ресурсов и информации, а также спецификой формирования новой экономической элиты в России.

В отличие от бывших стран социалистического лагеря в России на начало реформ не было ни потомков, ни реальных субъектов предпринимательской активности. С высокой степенью вероятности новые российские предприниматели были выходцами из различных социальных групп общества. Отсюда привнесение ими социальных норм и ценностей не какой-либо определенной социальной группы, а «смеси» образов жизни. Как результат, предприниматели первой волны не представляли интегрированной части общества, несущей в виде преемственности какие-либо доминирующие нормы и ценности. Этим порождены не только неоднородность, но и противоречивость, конфликтность и агрессивность предпринимательской группы, которая изначально имела едва ли больший потенциал для консолидации, чем для конфронтации. Однако со временем необходимость выработки унифицированной системы ценностей и норм стала очевидной. В силу «мозаичности» и разнородности исходного материала утверждение нового образа жизни требовало высокой степени публичности поведенческих образцов, а также их наглядной притягательности. Это было достижимо только в виде утверждения образа жизни, характеризуемого внешней притягательностью и высокой степенью демонстрационности, а также резко отличного от образа жизни тех социальных групп, выходцами из которых явились предприниматели [Барсукова, 1998в]. Жилищные предпочтения явились наиболее иллюстративной формой такого поведения.

Сравнение домашних экономик жителей крупнейших, экономически успешных городов и малых поселений можно представить в виде табл. 2.

Таблица 2

Сравнение домашней экономики мегаполисов и малых поселений

Таким образом, и домашнее хозяйство как сегмент неформальной экономики несет на себе печать пространственной организации. Жители экономически успешных крупных городов имеют иные модели организации домашней экономики, чем представители малых поселений, что создает разнообразие контуров неформальной экономики в ее домашнем интерьере.

Лекция 14 ТЕНЕВЫЕ ОТНОШЕНИЯ ВЛАСТИ И БИЗНЕСА: ИЗМЕНЕНИЕ КОНТУРОВ

Неисправимо устаревшими представляются попытки представить власть и бизнес, государство и рынок как «игру с нулевой суммой»: чем меньше государства, тем больше рынка, и наоборот. Эта «старая парадигма» (в терминологии Ф. Блока) обычно означает лишь количественную вариацию «вмешательства» государства в экономику. Сам термин «вмешательство» подчеркивает принципиальную автономность государства и рынка, которая нарушается агрессией чиновников. Между тем, более правильной представляется концепция «встроенной автономии» государства, которая признает его функциональную специфику, но подчеркивает институциональное разнообразие ее реализации. То есть «новая парадигма» делает акцент на качественные аспекты диалога государства и рынка, при этом параметры этих сущностей взаимоопределяемы [Блок, 2004]. Каково государство, таков и рынок. И наоборот.

Именно поэтому не имеет смысла обсуждать теневизацию бизнеса в России, его перспективы и реалии вне политического аспекта анализа. В условиях фактической системы «власть – собственность» выводить «тень» исключительно из постулатов, завещанных экономической теорией, бессмысленно. В стране, да и в мире, нет независимых собственно экономических или политических процессов. Что мы знаем о механизме их взаимопроникновения, о попытках экономики и политики разрушить институциональную грань, разделяющую эти сферы? В этой лекции мы расскажем о технологиях «хождения» бизнеса во власть, а также о тенденциях изменений в отношениях бизнеса и власти в последнее десятилетие.

В основе нашего анализа лежат интервью с теми, кто в силу занимаемой должности или профессионального опыта посвящен в теневые конфигурации интересов участников политического процесса, знаком со схемами сращивания теневой экономики и теневой политики. Среди интервьюируемых были политтехнологи, руководители подразделений центральных аппаратов политических партий, депутаты Государственной Думы и региональных законодательных собраний, вице-президенты крупных корпораций, отвечающие за взаимодействие с органами государственной власти, а также руководители организаций, пользовавшиеся услугами депутатов различного уровня для решения вопросов собственного бизнеса.

Схемы теневого финансирования избирательных кампаний

В 1990-е годы отношения бизнеса и власти редуцировались к образу «захвата власти бизнесом». Помимо обычной коррупции массово практиковались «политические инвестиции» в виде финансирования избирательных компаний разного уровня и политических партий различного масштаба [Пшизова, 2002, 2007]. Ошибочно мнение, что попытка бизнеса играть «в большую политику» (участие в выборах, спонсорство партий) является мотивом выхода из «тени». Дескать, «теневик» имеет политику в арсенале упущенных выгод, а «легал» – в ряду потенциальных возможностей. Все обстоит с точностью до наоборот: бизнес, не имеющий теневой составляющей, исключается из политического процесса, что связано с преобладающей ролью теневых финансов в избирательном процессе и партийном строительстве. Теневые «политические инвестиции» возможны в трех формах:

1) теневое лоббирование назначения на должность в органы исполнительной власти;

2) финансирование избирательных кампаний депутатов-одномандатников (ныне упраздненных) или покупка «проходных мест» в партийных списках за счет средств неучтенной экономической деятельности;

3) теневое финансирование текущей деятельности политических партий.

Рассмотрим самую распространенную форму «политических инвестиций» – финансирование избирательных кампаний. Выборы депутатов-одномандатников или избрание по «партийным спискам» представляют собой предельно технологизированный механизм конвертации теневой экономики в легальные места в политической иерархии[88] .