умением. Тем более, в самолёте это было попросту опасно.
Однако, когда самолёт начал разгон, стюардессы, как водится, попросили выключить всех мобильные телефоны. Сидящая рядом бабушка, видимо, и не знала, как отключить телефончик. Фему пришлось, незаметно косясь на вбок и вниз, помочь ей отключится. Она и не удивилась. Ну мало ли чего эта машинка сама вычудит…
***
Лететь было немного мучительно — обилие электроники вокруг сильно давило на него. Сильно болела голова и немели руки. Было желание отключить всё это хозяйство, но когда самолёт набрал высоту всё прошло.
Без приключений долетев до Мадрида, Фем отметил, что проблем скрыть свой талант, видимо, не будет. Никто просто не обращал внимание на то, почему вдруг отключилось табло отлётов, или, например, автомат Кока-Колы вдруг стал выплёвывать баночки бесплатно.
Было интересно наблюдать за испанцами, столпившимся вокруг процесса. Самый умный, наконец, употребив необычный набор идиоматических выражений в адрес, как он выразился, «нефтесосов», поднял первую банку. Этими сентенциями он, как бы, оправдал свой поступок в глазах рядом стоящих.
Гордо бросив взгляд на окружающих, он театрально пшикнул банкой и отвернулся. Остальные, как это бывает, уже не мучились. За пять минут, принцип стадности превратил этих симпатичных людей в неуправляемую толпу.
«Кока не обанкротится» — подумал Фем.
«Как и этот банк», — тихо пробормотал он, глядя, как банкомат
Наградив её за красоту и сообразительность, Фем посмотрел на камеры слежения. А об этом стоило подумать. Ведь они были практически везде, и для него особенно, они были опаснее всего. Любому умнику, сидя перед монитором, будет нетрудно запомнить его лицо, повторяющееся в местах, где происходят интересные события. Надо быть намного осторожнее, чем он был раньше.
А ещё, было бы неплохо изучить их электронную начинку, и придумать как их обмануть.
Мысли о Даре теперь не покидали его ни на минуту. Ясно было, что никогда, и ни при каких обстоятельствах он не будет использовать Дар во вред обычным людям или ради своего обогащения. Это было настолько очевидно, насколько и мысль о том, что некто передал ему не только новую силу, но и обязательства.
Он не был сильно верующим ни в одно, ни в другое. Его преследовала по жизни, обычная для его поколения, необходимость увидеть, пощупать, и только потом принять как знание. И вот теперь судьба преподнесла такую возможность — и потрогать, и даже наиграться всласть маленьким чудом. При этом не имея никаких объяснений, как это происходит.
Его былые представления об этом мире рушились на глазах. Не то что бы он создал какую-нибудь систему понимания, или примкнул куда-то, нет. Скорее, он пока только надломил свои прежние стереотипы мышления, и открылся для принятия чего-то нового, что пока ещё закрыто за семью печатями.
Фем почему-то вспомнил старика Акиро. Звездочёт был определённо не простым тюремщиком. Он был связным. Но как правильно артикулировать то, о чём в голове пока лишь туман?
Разброд в мыслях не требовал принятия каких бы то ни было быстрых решений, и он решил оставить муки самоопределения на потом.
А пока… ведь разве плохо, пользуясь своим новым качеством, раздавить локальную гидру, или наказать, например, небольшую горгону? Не идти же на вселенского змея, в конце концов…
В Мадридском аэропорту наверняка есть карманники. Но времени на их поиски было в обрез, да и представления о том, как он их накажет, у Фема не было. И он засобирался на пересадку.
Уже летя в Париж он понял, что его Дар имеет и свои явные ограничения. Пока все возможности остаются не изученными, надо быть аккуратным. Шалить всегда можно лишь знаючи. А с компьютерами он был лишь белым гуманоидом-пользователем, знающим, куда ткнуть пальцем без нехороших последствий.
«Вот бы ещё овладеть хакерской наукой…», — размечтался он глядя как самолёт кренясь заходит на посадку.
***
В аэропорту Орли его ждала забавная парочка. Следователь Жак (это у него фамилия как имя) оказался не молодым человеком, весьма аккуратно одетым и причёсанным, спереди назад, господином. Казалось, блинные уши ему нужны, чтобы придерживать волосы гладко к голове. А ещё они напоминали какое-то техническое устройство, наверное, связанное с космосом.
Рядом с ним стояло нечто противоположное. Социальные труды вытянули беднягу снизу вверх, и так видно утомили, что движение расчёской отняло бы у него последние силы. Неряшливость была и в одежде, и в жестах, и в том, как он произнёс: «Господин… кхе… Мидас?» При этом он тыкал кривым пальцем в плакатик с именем Фема вверх ногами. Глядя, как пядь волос упала ему на узкий лоб, Фем подумал: «Хорошо не на пол…»
Следователь отрапортовал, что у него были какие-то дела поблизости, а с Фемом у него намечался только короткий разговор. Он знает, что того никто не встречает, и поэтому, решил проявить любезность, и встретить господина Мидаса в аэропорту.
А с общественным деятелем мсье Ришаром он познакомился уже здесь, заметив табличку. При этом он, снизу вверх, и с некоторым подозрением, глянул на соцработника. Тот невозмутимо улыбнулся Фему, и произнёс короткое «сработаемся!»
По дороге к машине следователя (Ришар приехал на поезде), Фем узнал, что по договору с его сестрой, неожиданно получившей всё имущество Фема, он может первое время жить на одной из своих квартир.
Делать тут было особо нечего, и ему пришлось согласиться.
«Процесс «воскрешения», видимо, будет долгим», — подумал Фем.
Всю дорогу в машине Фему пришлось одновременно бороться со сном и рассказывать о своих приключениях. Он сам не заметил, как его рассказ перешёл в настоящий сон. Должно быть это выглядело забавно со стороны, но слушатели проявили такт, и разбудили Фема уже у дома.
Следователь Жак распрощался и попросил подписать какую-то бумагу. Сославшись на какое-то неотложное дело, он умчался.
Ришар передал Фему ключи, и попросил на секундочку подняться. Ему было необходимо проверить, что все купленные утром продукты всё ещё в холодильнике. Убедившись, что они не расползлись по дому, он ретировался, а Фем провалился в тяжёлый глубокий сон.
***
А утром случился кошмар. Пробудился он из глубокого сна не от звука ломаемой двери, а чуть позже, от того, что его, полуодетого, волокли по полу какие-то личности в чёрных масках.
Жестокость, с которой они действовали, была чрезмерна по любым меркам. Будь он хоть предводителем всех самых отмороженных террористов в мире, нет и никогда не будет логики в подобных действиях. Чего они боялись? Что у него в пижаме спрятана гаубица? Или, что он как ниндзя умеет летать? Или же они боялись, что он откроет рот и заговорит с прессой?
Это была жестокость в её самом непосредственном виде, та, которая рождена даже не каиновой ревностью, а примитивно животной ненавистью к другому. И ещё детским интересом, что у него там внутри. Гуантанамщики приволокли его в какой-то цереушного вида чёрный фургон, и без лишних экивоков кинули внутрь, надев наручники на ноги и на руки.
