неустойчивость его убеждений.[493] Не причисляется к лучшим патриархам и Неофит VI. Он был лишен всякой инициативы. Другие распоряжались им, как хотели, он был игрушкой в их руках; при нем синод распоряжался всем по своей воле; потому архиереи решились низвергнуть его с кафедры.[494] Историки единогласно порицают нравственный характер патриарха Кирилла V. Он отличался неприятным характером, крайним властолюбием; по виду он казался благочестивым и у многих считался святым человеком, но на самом деле был склонен к тирании; к тому же он был очень расточителен. Кроме смут в Церкви он ничего другого не сделал.[495] Патриарха Серафима II называют любителем науки, а еще больше — золота. Иоанникия III хотя и одобряют за мягкость в обращении, но упрекают за роскошь.[496] Наконец, патриарх Киприан если не был сребролюбцем, как иные его выставляют, и если ненависть к нему многих основывалась на том, что он был слишком строг, то во всяком случае, кажется, нет оснований не считать его наклонным к пьянству.[497]
Церковно–общественная деятельность патриархов рассматриваемого периода не отличалась ни широтой, ни разнообразием, как это было и раньше. Вот все, о чем мы считаем нужным упомянуть в этом отношении. В патриаршествование Паисия II было обращено внимание на требования от пастырей Церкви по отношению к образованию. При этом патриархе состоялось соборное определение, чтобы в священный сан были возводимы лица образованные и достойные по своему поведению, причем определено было наказание за нарушение указанного определения. По некоторым известиям определение это, однако же, недолго продержалось в силе, потому что оно возбудило ненависть в лицах необразованных к образованным.[498]
В XVIII в. было обращено внимание на урегулирование выбора в патриархи. Дело это велось большей частью нестройно. Для приведения в порядок процедуры выборов в патриархи постановлено определение частью в правление Церковью того же патриарха Паисия, а частью в правление Самуила I. Первое из сейчас указанных определений, впрочем, сделано не по инициативе патриарха Паисия. В 1741 г. по ходатайству Герасима, митрополита Ираклийского, имевшего влиятельных пособников при дворе, султан Махмут I издал фирман, которым повелевалось, чтобы никто не был поставляем в архиереи, не получив наперед одобрения своей жизни и поведения со стороны пяти митрополитов — Ираклийского, Кизикского, Никодимийского, Никейского и Халкидонского, которые с этих пор получили влияние на выбор Константинопольского патриарха. Вообще эти пять архиереев с именем геронтов приобрели значение по отношению к распоряжению церковными делами.[499]Указанное сейчас определение было несколько видоизменено и дополнено при патриархе Самуиле I в 60–х гг. Он узаконил, чтобы восемь из старейших архиереев считались непременными членами синода; они стали называться геронтами, причем, впрочем, не были устранены от присутствия в Константинопольском синоде и другие архиереи, по какому?либо случаю пребывавшие в столице; без согласия этих восьми архиереев или большинства их не решалось ни одно церковное дело. Эти восемь геронтов поэтому получили большое влияние на избрание патриархов. Без согласия этих восьми равнозначащих геронтов — с присоединением четырех епитропов (мирского звания) и так называемого логофета Церкви — не мог происходить выбор нового патриарха, а также не могла происходить и смена уже существующего патриарха. Эти определения утверждены султанским фирманом. Самуил I вообще положил некоторое основание для ограничения власти патриархов. Так как патриарх до его времени, имея в своих руках патриаршую печать, мог писать какие угодно доносы Порте на любого из архиереев и мог налагать на них же подати по своему произволу, то Самуил решил ограничить власть патриарха. Для достижения цели он определил, чтобы печать слагалась из нескольких частей, из которых одна должна была храниться у патриарха, а прочие — у четырех старших архиереев. Очевидно, в силу этого определения патриарх только тогда мог воспользоваться патриаршей печатью, когда на это изъявляли согласие хранители всех частей печати. [500]
Один из патриархов, Иеремия III, сделал было попытку ввести некоторое изменение в порядке соблюдения известного поста св. апостолов, но по случайным причинам дело это не увенчалось успехом. Под 1719г. у греческого историка Комнина–Ипсилантиса записан следующий рассказ, имеющий отношение к указанному вопросу. Некоторые из жителей Фанара начали нарушать пост св. апостолов (Петровский пост). Против нарушителей восстали соблюдающие этот пост. Тогда патриарх Иеремия III решил уладить дело так, чтобы и нарушители поста, которые, по–видимому, не совсем отметали обычай, а лишь сокращали продолжительность поста, не порицались более как нарушители церковного узаконения и древнего устава, а с другой стороны, чтобы и порицатели успокоились, избавляясь от греха осуждения ближних. Он созвал собор в Константинополе и предложил его членам, чтобы на будущее время пост апостолов имел определенную продолжительность, как и другие церковные посты, а именно 20 дней и не более. На соборе, кроме некоторых архиереев Константинопольского патриархата и клириков, заседал патриарх Иерусалимский Хрисанф. Между тем о созвании собора разнеслась молва в народе и нашлись лица, пожелавшие противодействовать определению собора. Такими были главным образом продавцы рыбы и сыровары (?? ?????????), вообще некоторые заинтересованные в деле с коммерческой точки зрения. Они во множестве собрались к патриархии и начали громко кричать, что архиереи хотят испразднить христианскую веру. Этот протест сильно подействовал на архиереев, и собор, несмотря на согласие с предложением патриарха, не постановил никакого решения о посте, т. е. дело осталось в прежнем положении.[501]
В Церкви рассматриваемого времени находим следы борьбы против только что начавшего входить в практику обычая носить митру архиереями. Так, известно, что в начале XVII в. при патриархе Тимофее II происходил в присутствии прочих восточных патриархов собор, на котором между прочим последовало определение о низложении Лаврентия, архиепископа Синайской горы, за то, что он носил на голове митру во время совершения богослужения.[502] Чтобы дело для нас было яснее, почему указанный архиепископ подвергся такому тяжкому наказанию за ношение митры, мы должны сделать несколько замечаний о том, при каких обстоятельствах появилось в Греческой церкви ношение митры архиереями. До начала XVII в. носить митру имел право только Александрийский патриарх. Это право ему усвоено с глубокой древности. В Константинополе патриархи стали носить митру только со времени патриарха Кирилла Лукариса, предшественника того Тимофея, при котором был осужден Лаврентий Синайский. Обычай носить митру у патриархов Константинопольских появился так: когда Кирилл Лукарис из патриарха Александрийского сделался Константинопольским, он и по переходе в Константинополь начал носить митру, как привык это делать в Александрии. Известный патриарх Иерусалимский Досифей, хотя и знал, что Александрийские патриархи издавна усвоили обычай носить митру, однако же находит его не заслуживающим одобрения. Досифей говорил: «При хиротонии мы не митру приемлем на главу, а Евангелие. Имея Христа главой, мы должны молиться с непокровенной головой, что, конечно, более благочестиво». Но голоса подобных ревнителей не имели значения. Как только митру возложил на свою голову патриарх Константинопольский, за ним стали делать то же самое и другие архиерей. Одним из первых начал было носить митру архиепископ Синайский но первый преемник Лукариса на Константинопольской кафедре выступает с соборными прещениями против синайского самовластника. Тем не менее указанный обычай стал распространяться. Вслед за Константинопольским патриархом носить митру стал и патриарх Антиохийский, а вслед за этим и другие. К концу XVII в. митру стали носить и автокефальные архиепископы, и некоторые митрополиты. Борьба Константинопольского патриарха Тимофея против Лаврентия не могла сдержать течения.[503]
Многие патриархи принимали разные меры как для возвышения нравственного характера патриархии, так и для упорядочения ее материального состояния. Так, в правление патриарха Рафаила II появилось соборное определение, которым предписывалось следующее: «Отныне и впредь все архиереи, проживающие в столице ради ли потребностей своих Церквей или по собственным надобностям, обязываются иметь пребывание в самой патриархии, а отнюдь не в частных домах города, ради избежания подозрений и соблазна; архиереи обязывались приезжать в патриархию, жить в ней и выезжать из нее в епархии не иначе, как с ведома патриарха». Тот же Рафаил расширил патриархию, устроив в ней столько келий, сколько было необходимо на случай приезда провинциальных архиереев в столицу.[504]
