фортами ДНС («домов начсостава»), где со своими семьями жили командиры расположенных в Бресте частей. Большинство из них все поняло в первую же секунду. Вскочив с кровати, М. П. Кропельницкая накинула только пальто, схватила ребенка, одеяла, спустилась на 1-й этаж, где уже находились соседи Колесниковы (жена, двое детей, старушка мать). Живший на 1-м этаже капитан Гончар[527] в этот момент был дома. «Он забрал семью, нас всех, и мы побежали в сторону речки, где располагались под насыпью склады. Там находилось несколько солдат. Гончар втолкнул нас к ним и побежал в расположение своей части»[528].
Командир 2-й телеграфно-кабельной роты 37 обс, мл. лейтенант Александр Бобков, приказал жене Раисе завернуть в одеяло трехлетнюю Азальду и одеть шестилетнего Леню. Азальда — на руках Раисы, рука Лени — в ладони отца: в считаные минуты, выскочив на улицу, они побежали к пороховому погребу[529], превращенному в склад…
Дарья Прохоренко[530] и ее трое детей в эти минуты нашли убежище во внешнем валу Восточного форта, конюшне 333 сп: «Раздался сильный взрыв, в нашей комнате вылетела рама со стеклами. Я спросонья думала, что ударил гром. И тут же засвистели пули[531], впиваясь в стенку возле нашей постели. Я с детьми спряталась за печку, не знала, что случилось и что мне делать дальше. Но тут муж мне сказал ползти за ним, только не подниматься на ноги. Сказал, что враг перешел границу. Я, говорит, отведу тебя с детьми в подвалы, а сам пойду в часть. Привел и сам ушел»[532].
Эта, первая волна беженцев Северного острова, выбежавшая из домов практически мгновенно после начала обстрела, часто в одних ночных рубашках, схватив на руки лишь детей — оказалась и самой «счастливой», понесшей наименьшие потери. Они нашли убежище прежде всего в казематах вдоль вала Мухавца (пкт 142–143) (как М. П. Кропивницкая), бывших пороховых погребах, превращенных в склады (семья командира телеграфно-кабельной роты 37 обс мл. лейтенанта А. Бобкова), горжевых казармах Восточного и Западного фортов, главного вала — как Е. И. Костякова, жена заместителя командира по политчасти 3-й батареи 98 ОПАД Костикова А. А.: «Проснулась я от страшного грохота и треска. Муж стоял уже одетый и застегивал ремешок от часов на руке. Он сказал: „Не пугайся, это рвутся снаряды у зенитчиков“. Прослушав секунду, я спрыгнула с кровати и говорю ему: „Это война“. Он ответил: „Да, но не пугайся, вас, женщин, всех сейчас вывезут, бегите к штабу“»[533]. Костякова, 6–8 женщин и около 10 детей, добежав до главного вала, укрылись в ремонтных мастерских по обе стороны Восточных ворот. Туда же вскоре прибежало и несколько раненых артиллеристов 98 ОПАД[534].
Но многие семьи не побежали никуда, оставаясь там же — спустившись на первый этаж или пакуя самое ценное, надеялись, что снаряды пощадят жилые дома. Да и бежать куда-либо по территории, периодически грохающей разрывами, было не менее опасно, чем оставаться дома.
Одной из них была семья командира второго батальона 125 сп тридцатитрехлетнего капитана Владимира Шабловского: жена Галина и дочери — Раиса, Татьяна, Наташа, Светлана. Самой старшей из них было восемь лет, младшей — восемь месяцев.
В ночь на 21 июня большинство подразделений батальона ' Шабловского вышло на строительство УР. В крепости осталось лишь дежурное подразделение полка — 4-я рота. На выходные остался дома, в корпусе № 5 ДНС, и сам Шабловский: коренастый, плотный, могучего телосложения, отличавшийся исключительной физической силой. В полку Шабловский пользовался репутацией умелого, строгого и волевого командира[535].
…Разбуженные грохотом, сотрясшим крепость, Шабловский и его жена, взяв дочерей, спустились на первый этаж — там, под лестницей, уже испуганно сбились женщины и дети живших в этом же доме командиров.
Шабловский был прежде всего комбатом — оставив семью, он, прямо в нижнем белье, бросился к расположению полка — туда, где находилась 4-я рота его батальона. Рядом с ним туда же бежали и другие, наскоро одевшиеся, жившие там же (в ДНС) командиры…
…Именно на Цитадель пришлась основная доля огня реактивных установок. Стены они не пробивали, но те сооружения, чьи окна выходили на юго-запад, охватил пожар. Загорелась и вся крыша кольцевой казармы, машины 31-го автобата, помещения 333 сп, выходящие окнами на церковь.
После налета реактивных установок на внутреннем дворе Цитадели практически никого не осталось — хотя этой воскресной ночью там было немного людей, часовые и несколько палаток приписного состава. Выживших нет, рассказать о действии тяжелых установок, испытав их на себе, некому. Но свидетельства есть — среди тех, кто их применял.
Гельмут Беттхер, сапер штурмовой группы, вспоминал их странное воздействие на врага:
«Нами использовались ракеты… Они летели недалеко, но их воздействие было ужасно. Я думаю, тогда там было наихудшее из возможного… Все в пределах круга приблизительно трех с половиной метров было мертво, уничтожено вызванным огнем воздушным вакуумом, разрушавшим все легкие как людей, так и животных. Это было ужасно. Вообще каждый видел, что люди просто сидели там, неподвижные, замороженные, как куклы — Ja! — многие имели раны, но некоторые просто сидели, не двигаясь, на стуле или скамье. Смерть была неизбежна, и пришла очень быстро… Ужасно!» [536]
Иван Долотов проснулся от грохота взрывов: «В оконном проеме небо светилось вспыхивающим буро-красным светом. С верхних нар прыгали раздетые красноармейцы, сбивая с ног нижних. Сапоги и брюки я надевал в коридоре»[537].
Большинство, даже не поняв, что произошло, прятались под нары или выпрыгивали из окон, убегая подальше от грохота.
Над крепостью занимался пожар — огонь бушевал на 2-м этаже в расположении 84-го полка, сгорели 3-й этаж и пожарная вышка Белого дворца, пылали сараи, сено конюшен и дрова, сложенные во дворе.
В эти минуты именно на казарму 84 сп, Белый дворец и развалины Инженерного управления пришелся удар 1-й и 2-й батарей мортирного дивизиона 34-й дивизии. 1-я вела огонь по северо-западу Цитадели, стыку 44 и 455 сп. Грохот 36 210-мм снарядов лишь потряс гарнизон — те, кто не выбежал сразу же, уже после первых разрывов начали лихорадочно одеваться, искать оружие и укрытие в подвалах. Выпрыгнувшие, потеряв голову от ужаса, были бесследно разорваны налетом тяжелой артиллерии.
Брест. Первый секретарь Брестского обкома ВКП(б) Михаил Тупицын, как и многие заснувший поздно, проснулся от грохота — рвануло рядом, так что стекла в его квартире, в крыле здания обкома, вылетели. Сквозь разбитое окно было видно, как у границы огненные вспышки озаряли темное небо и грохот выстрелов, сливающийся в гул, то стихал, то всплескивался там опять.
Вновь два взрыва подряд — на соседней улице[538].
Тупицын, наскоро одевшись, побежал к своему кабинету — там стоял аппарат «ВЧ» (прямая связь с Минском).
«Иммергрюн». 3.19. — 3.25
Отстреляв боезапас «Анемоны», реактивные установки огонь больше не ведут, оставаясь на своих огневых…
Позиции III/ I.R. 135 у Западного острова. Огромные облака дыма закрывают небо. Все еще не рассвело — и теперь, вероятно, рассветет не скоро… Гарь, столбы дыма и пепла закрыли лучи солнца. Обстрел прибрежных зон прекратился, 13/I.R.133 долбит глубины острова — теперь дело за пехотой. Выскакивая из бункеров, первая волна 10-й роты несколькими прыжками достигает берега Буга, стаскивает на воду лодки. К ним присоединяются и офицеры с КП третьего батальона, среди них и военный корреспондент Хабеданк.
Сразу же и пулеметчики роты Лерцера открывают огонь по заранее установленным целям, прикрывая спуск на воду первых лодок, одна за другой скользящих в воду. В них подгоняемые взволнованными призывами садятся штурмовые группы. Плеск воды, взвыли моторы штурмовых лодок, грохочут пулеметы, прикрывающие переправу. Буг отражает кроваво-красные пожары на русском берегу. В глубине островов взметывают обломки разрывы снарядов мортир.
