Тайфун

мачте.

Тогда Анатолий, который видел все с безопасной высоты, не раздумывая прыгнул в черный водоворот. Толчком своего тщедушного тела он двинул массивного Фоку, тот, наконец, дотянулся до стойки и привлек к ней Анатолия, обхватив его за плечи. Вода схлынула, оба матроса поднялись на ноги и мы как ни в чем не бывало принялись за прерванное дело — тянуть грота-фал. Закончив, возвратились на корму. И тут Анатолий, самый зоркий из нас, крикнул:

— Фальшфейер! Красный фальшфейер!

Сигнал бедствия — красный огонь.

Вскоре в его пульсирующем блеске мы разглядели надстройки и снасти рыболовной шхуны, похоже — японской. Стеньга бизань-мачты была сломана и верхним концом свесилась вниз, колотясь о ванты. Сорванный носовой парус — огромное полотнище — стелился по ветру. Тайфун гнал раненое судно перед собой; сильно кренясь, шхуна соскальзывала с волны, чтобы сразу взлететь на другую. На мостике угадывались сгрудившиеся фигуры людей в мокрых штормовых одеждах.

Еще не погас фальшфейер и шхуна была видна, когда Леонид Николаевич скомандовал поворот оверштаг. Бросить товарища в беде наш «Якут» не мог.

Поворот на паруснике в шторм — дело опасное. Боцман встал к штурвалу. Обдаваемые брызгами, мы мотались по скользкой палубе, тянули, крепили «канаты проклятые», как зовутся они в старой морской песне, увертывались от пляшущих над головой многокилограммовых блоков. Никто, даже сам капитан, наверное, не знал, как удалось засечь в кромешной тьме момент затишья меж двумя валами. Нос «Красного якута» покатился под ветер, белый гребень взлетел над бортом, шхуна застонала, накренилась — вот-вот огромная масса воды обрушится, зальет… Не успела! «Якут» развернулся, и вместо того, чтобы хлынуть на палубу с борта, волна ударила в корму. Вот тогда-то «мы полетели на крыльях шторма сквозь тьму и водяную пыль» на поиски шхуны, которая мелькнула в алом всполохе сигнала бедствия и исчезла во тьме.

Отыскать ее мы так и не смогли. Огонь, на этот раз белый, мелькнул уже под утро где-то очень далеко, но чей это был сигнал — неизвестно.

К утру ветер стих и только величавые громады мертвой зыби напоминали о недавнем буйстве стихии.