флаг.
А под мачтой-берёзкой мы сложили наше имущество: знамя отряда, трубы, барабан, связанные в пучок патрульные флажки. Около мачты стал очередной караульный — он должен был охранять всё это.
А солнце забиралось всё выше и выше, тонкие тени леса окружали полянку, наверху над нами шло шумное птичье строительство.
— Сейчас будем картошку печь… Картошку, картошку! Патрульные, разводите костры!.. Раскладывайте звёздный костёр, он лучше…
Когда стали разводить невидимые в свете солнца костры, все патрульные очень беспокоились: вдруг не удастся развести костёр двумя спичками — вот позор!
Но ветки были уже сухие, звёздный костёр вспыхнул быстро, и скоро мы ели печёную картошку.
Мы дули на пальцы и ели картошку прямо из душистого, обугленного мундира.
Потом после часового отдыха началась большая игра в восстание спартаковцев.
Мы разделились на две равные группы: восставших рабов-гладиаторов и легионы патрициев.
Спартаковцы вооружились длинными пиками из лозы.
Патриции за кустами спешно запрягали колесницы; колесницы и лошадей изображали пионеры, которые умели ржать, как настоящие лошади.
— Товарищи, — сказал Спартак, Валька Капустин, — нам надоело изображать диких зверей в Колизее! Свергнем патрициев, товарищи, и сделаем в Риме Советскую власть!
— Путаешь! — крикнул Лёня, руководивший игрой, но Спартак махнул рукой, и восставшие гладиаторы, потрясая прутьями, бросились на Рим.
Патрицианские лошади ржали, лягались, сами начинали драться, как воины, но ничто не помогало: спартаковцы загнали римлян в ров, где ещё густо лежали прошлогодние листья и пахло осенью. Патриции сдались.
Всё вышло не так, как было двадцать веков назад; но ведь патриции сами были пионерами, им тоже хотелось, чтоб победили спартаковцы.
Мы играли до тех пор, пока солнце не спустилось к самым корням леса. Наступило время первой костровой беседы. Мы снова набрали веток и хвороста и посреди полянки сложили костёр вышиной с хороший пионерский рост. Теперь костёр горел ярко, загоревшие наши лица казались в свете ночного огня медно-красными. Лёгкие розовые искры поднимались в небо. От костра опять запахло картошкой. В глубине леса уныло и мерно, как часы, кричала кукушка.
Мы приготовились слушать Лёню.
Не слушал один Саша, ему пришла очередь стоять в карауле у мачты, хранить наши трубы, знамёна и патрульные флажки, а мачта была довольно далеко от костра. Хотя Саша вытягивал шею, как гусь, но всё равно ничего не слышал.
— Ну вот, — начал Лёня, — ну вот и зажёгся первый пионерский костёр в Сибири… Да, ребята, вы гордиться должны… Потом вспоминать будете… как вот сейчас вспоминают о кострах на первых маёвках. Отец мой рассказывал, как однажды огонь много народу спас. Отец сам в первых маёвках участвовал… Он тогда совсем молодым был, учителем в заводской школе работал в Московской губернии. Ну, заодно и нелегальную литературу носил на завод. Вот накануне Первого мая сговорились рабочие собраться в лесу. А Первое мая как раз на воскресенье пришлось… Ну вот, выбрали рощу и назначили час, стали собираться по одному, по два… Принёс один рабочий за пазухой красное полотнище, сделали древко из молодого дерева, укрепили знамя… Другие в картузах прокламации принесли. Вот, собрались, запели «Варшавянку». Стали костёр раскладывать…
— А-а!.. — заорал вдруг Сашка у мачты.
Лёня вскочил на костыли. Мы тоже вскочили.
— Что это? — прошептал кто-то.
Сашка заорал ешё громче. Мы стремглав понеслись к мачте. Сашка метался там, кричал и плакал.
— В чём дело?.. В чём дело? Успокойся! — схватил его за плечи начотр.
Смолин бросился к мачте.
— Голову… по голове ударили… — плакал Сашка.
— Кто? Кто?
— Я шага на три… от мачты… отошё-ёл… послушать хотелось… — всхлипывал Сашка. — Вдруг меня взади ка-ак треснут.
— Под мачтой нет патрульных флажков, — сказал Смолин, подходя к нам.
— Патрульные флажки украдены, товарищи…
— Урок, — сердито сказал Лёня, бросил Сашку и сам подошёл к мачте.
— Верно. Так и есть. Трубы тут, барабан тут… Да, нет флажков.
Мы оглянулись по сторонам и заметались. Костёр почти погас. Стало совершенно темно Что — то трещало в лесу — тр-тр… тр…р… Может быть, ломился зверь…
— У-у-у!.. — раздался страшный крик с той стороны полянки.
Ребята зашумели, сгрудились, кто-то захныкал:
— Ой, домой хочу…
— Девочки! Мне страшно! — взвизгнула какая-то пионерка.
— Ребята! Это что? — строго крикнул Лёня. — Пионер никогда не теряется — забыли? Ищите следы воров. Ну! Горящие ветки в руки и по следам! Ведь вы следопыты.
— Костёр потух… Не видно ничего… Пойдёмте домой! Какие там следы! — раздавались голоса пионеров.
— Эх вы! Сдрейфили! Ну стройтесь тогда! Спокойнее! Спокойнее!
Мы строились, и все тряслись, точно нас окунули в холодную воду. Мы боялись взглянуть на тёмные деревья. А за деревьями раздавались страшные, воющие голоса.
— Шагом марш! — командовал Лёня. — Барабанщик, дробь!
Но Ванька играл на барабане уж совсем не так, как утром, а сбивчиво, бестолково. Страшно откликалось эхо. Мы шли понурые, печальные, жались друг к другу. Около реки Барнаулки правофланговые шарахнулись в сторону.
— Медведь, медведь! — закричал кто-то.
Троих ребят сбили с ног.
— Дураки! Это пень! — ещё громче крикнул Смолин.
А на самом мосту ударил дождь. Дождь был жёсткий и крупный, как бобы. Река зашипела под нами, плашкоутный мост закачался.
— Ай, ай, ай!.. — завизжали в рядах. — Ай, за шиворот!.. Ай, утонем!
— Спокойно! Спокойно, товарищи! Не путать рядов! — раздавался голос Лёни. Ему помогал Смолин. Он успокаивал ребят и, сам весь мокрый, всю дорогу один нёс знамя, отяжелевшее от воды.
Едва живые, вобрав голову в плечи, добрались мы до домов. Я ничего не отвечал матери, которая охала и говорила, что я обязательно захвораю воспалением лёгких. Почти засыпая, я развесил на тёплой печке полинявший галстук, зелёную рубашку и трусики и полез в кровать.
«Флажки украли», — подумал я, закрывая глаза. Я чуть не заплакал от обиды, но не успел — уснул.
VIII. НАСТОЯЩЕЕ ДЕЛО
Лето выдалось жаркое, мы не раз видели с высокого берега Оби, как дымилось в тайге, в черни, — там шли лесные пожары.
Каждую минуту мы ожидали набата — в отряде было условие, что пионеры первыми бегут на пожар — помогать его тушить. Мы даже на двух занятиях изучали пожарное дело. Но в то лето больших пожаров в городе не случилось.
