транспорта. – А в городе, значит, нельзя было встретиться?
– Ни-ни, ни в коем случае, – замотал залысинами Петухов. – Какая в городе встреча? В городе условия неподходящие.
– А здесь, по-вашему, подходящие… – хмыкнул Писатель, извлекая из внутреннего кармана плаща плоскую фляжку. – Будете?
– А что это? – насторожился Помреж.
– Коньяк. Дагестанский. Три звездочки, – обстоятельно пояснил Писатель, свинчивая пробку.
– Нет, увы, – вздохнул Петухов.
– Что так? Врачи запрещают?
– Не врачи, – сказал Помреж и показал острым подбородком куда-то в сторону леса. – Он.
– Тиран, – констатировал Писатель. – Как хотите, а я не откажусь…
– Вы даже не представляете какой, – проговорил Петухов, провожая запрокинутую фляжку голодными глазами. – Гений. Каждое слово – закон!
– Сухой, – откликнулся Писатель, задумчиво разглядывая сосуд с драгоценной влагой – не глотнуть ли еще? – Только на меня он не распространяется.
– Само собой, – покивал Помреж распухшим от насморка носом.
– Так что вы говорили там насчет условий? – продолжил Писатель, убирая фляжку от греха подальше.
– Да, условия, – оживился Петухов. – Вам будет выделен собственный вагончик. Оборудованный, кстати, по последнему слову. Со всеми удобствами. Питание от ресторана. График работы – на ваше усмотрение.
– М-да, условия, что и говорить, льготные, – сказал Писатель. – Как насчет развлечений? Карты, женщины, веселые застолья… Ах да, у вас же сухой закон… Ну а остальное?
Помреж Петухов смотрел на него с недоумением и осуждением. С недоумевающим осуждением и с осуждающим недоумением. Эка их поприжало, подумал Писатель, даже шуток не понимают.
– Ладно, – отмахнулся он. – Я пошутил. Но в город-то можно будет наведываться?
– Нет, товарищ Писатель, – официальным тоном изрек Помреж. – Совершенно исключено. Работать будем круглые сутки. Время поджимает.
– Поджимает, – проворчал Писатель, невольно копируя интонацию давешнего шофера. – А обещанного транспорта, между тем, не видно и не слышно. У меня, к вашему сведению, ботиночки городские, для здешних грязей не приспособленные.
– Действительно, – сказал Помреж, уставившись на замызганные носы писательских ботинок. – Как ни странно… – непонятно к чему добавил он и, отвернувшись, несколько раз со всхлипом хрюкнул в лацкан воротника. – Извините. Они сейчас будут.
– Зря вы отказались от коньяку, – смягчился Писатель. – От простуды самое оно…
Петухов только развел руками. Его собеседник обвел тоскливым взором окрестности. Уходящая в дождящую мглу дорога была пустынна в обе стороны. Зато над зубчатой кромкой леса показался размытый силуэт летательного аппарата. Надо же, подумал Писатель, и вертолет у них есть! Что же, не могли на станцию его прислать? Два часа пришлось трястись в раздрызганном «ЛиАЗе»…
– О, вот и они!.. Сюда! Сюда!
Помреж сунул Писателю зонт, а сам принялся подпрыгивать и размахивать руками, как будто боялся, что летчик их не заметит. Вертолет придвинулся, и сразу стал слышен гул рассекающих дождь лопастей. Правда, самих винтов видно не было. Да и внешние обводы вертолета не вызвали у Писателя никаких ассоциаций. Налетел тугой, горячий ветер. Зонт в руках Писателя забился как птица, жаждущая свободы. Писатель попытался сложить его, но у него ничего не получилось.
– Ах, вы не умеете! – прокричал Петухов. – Дайте сюда!
Писатель с удовольствием вернул ему диковинную конструкцию. Очутившись в хозяйских руках, зонт словно бы сложился сам собою.
Все по последнему слову, припомнил Писатель.
Вертолет черной тучкой приник к дороге в нескольких десятках метров от них. Гул смолк сразу, без всякого перехода. Горячий ветер иссяк. Снова зашелестел по асфальту нескончаемый дождь. Писатель натянул капюшон, отмахнувшись от услужливо предложенного зонта. Ему не терпелось оказаться внутри вертолета. Петухов побежал вперед. У гладкого, будто полированного вертолетного борта, где незаметно отверзлась полукруглая дверка, он остановился и поманил Писателя.
– Чудна?я машина, – сказал тот, приблизившись. – Никогда такой не видел. Где раздобыли?
– У Самого обширные связи, – ответил Помреж. – На самом деле это обыкновенный Ми-2, только задекорированный… Не спешите удивляться, вы еще и не такое увидите.
– Звучит заманчиво, – пробормотал Писатель, забираясь в салон.
2
Дождь прекратился, но на смену ему пришел туман. Он поднялся с черных, безжизненных болот, бывших когда-то очистными прудами, протек сквозь остовы корпусов, переплетения трубопроводов и скопился между помятыми тушами газгольдеров. Лозовский и не заметил, как оказался по пояс в невесомой молочной реке. Силуэт вертолета расплылся в нем как чернильная капля. Размышляя, не стоит ли повернуть назад, Лозовский продолжал путь. Его вдруг охватило подзабытое ощущение прикосновения к тайне. Он почувствовал себя следопытом, траппером, отчаянным сорванцом Сталки, которому неведомы преграды. Неизвестность манила Лозовского как мальчишку, и он с замиранием сердца подошел к распахнутым воротам то ли цеха, то ли депо, куда уводили красные нити заржавленных рельс. И почти не удивился, когда навстречу ему, деловито стрекоча, выбежал Пришелец.
Перебирая суставчатыми лапами, Пришелец обогнул человека и сгинул в тумане. Лозовский по инерции сделал еще несколько шагов и оказался в непроглядной темноте за воротами то ли депо, то ли цеха. И только в этой кромешной тьме его осенила догадка – такого реквизита он еще не видел! Ну, комбинированные съемки, ну, мультипликация, наконец, но чтобы полноценный самостоятельный механизм? Кибер, мать его за все ноги… Да за такой реквизит Нобелевку надо давать! Двигается, сохраняет равновесие, различает препятствия и мгновенно на них реагирует. И все это запихнуто в плоскую тарелку корпуса диаметром чуть больше суповой…
Нет, что ни говори, а Он – гений! А гению свойственно находиться в окружении себе подобных. Наверняка откопал где-нибудь в Бауманке или в Академгородке непризнанного пророка от кибернетики и отвалил щедрое финансирование. А что, похоже на правду… Сначала этот чудный самоскладывающийся зонт, затем «Черный Вертолет», двигающийся так, словно закон всемирного тяготения был если не отменен окончательно, то уж точно возвращен на доработку. Теперь вот Пришелец… На свете много есть вещей, мой друг Горацио, что и не снились вашим мудре… Батюшки светы!
В цеху – или все-таки в депо? – оказалось не столь уж и беспросветно. Тусклый серенький свет ненастного дня пробивался сквозь проломы в кровле, и его было вполне достаточно, чтобы разглядеть покоящийся здесь космический корабль. Сам не зная почему, но Лозовский сразу понял, что перед ним именно корабль, а не причудливые останки заводского оборудования. Грибообразная громада его нависала над Лозовским, опираясь на три опоры, одна из которых возвышалась почти сразу у входа, а две другие терялись в сумраке. Даже рассеянного дневного света хватало, чтобы понять – корабль поврежден, или, по крайней мере, разобран. Та часть корпуса, что находилась над головой Лозовского, чернела провалами неправильной формы. И в этих провалах что-то копошилось и вспыхивало ослепительными разрядами.
Задрав голову до ломоты в затылке, Лозовский вглядывался в это копошение и вспыхивание, пока перед глазами не поплыли бело-голубые пятна. Лозовский пошатнулся, рука его машинально нашарила «посадочную ногу». На ощупь она оказалась теплой и гладкой, и опереться на нее было нелегко, ладонь соскальзывала. Лозовскому почудилось, что «ногу» эту пронизывает мелкая вибрация, больше похожая на дрожь живого тела. Впрочем, колени самого Лозовского дрожали сильнее. Не в силах сделать ни шага, он опустился на корточки, потерял равновесие и вынужден был упереться в пол обеими руками. В этой позе
