всяком случае, отнять точно не дам. Снегу, короче, почти по пояс. И около станции. А если дальше идти, к горам – вообще крышка. Копаем до земли и дальше. Ясно, техника, но тут техникой не все можно сделать. Здешний снег не совсем как у нас, на Земле, в нем фигня какая-то, которая на электронику плохо влияет. Поэтому у нас копалки, которые на чипах, загибаются в три дня. А их потом Женька месяц чинит. Во всяком случае, он так говорит. А он вообще столько говорит, что я подозреваю, не всему можно верить. Но за что купил, за то продаю.
Так что копалку с чипом нам дают одну на группу. А копалки, которые без чипов, сколько унесешь. А называются они – лопатка саперная обыкновенная, ЛСО. Чувствую, мы с этой саперной обыкновенной за два года на морозе так подружимся – водой не разольешь.
А разделение здесь странное. По тридцать два чела в группе плюс начальник. Как узнал, в голову пришло, что это они слово «рота» неправильно поняли, с корнем «рот». Ребятам шутка понравилась, они теперь зовут друг друга «зубы». Мне сдается, здесь на Жемчужине народ вообще по своим каким-то правилам живет. Ну, они живут, и я привыкну. Ты же знаешь, я трава такая – куда брось, там и прижилось.
Весь день рыли. Даже обеда не дали. Генка сказал, пока туда-обратно дезинфекцию пройдем – и пообедать не успеем, и от нормы отстанем. А в конце месяца ребята из других групп будут с девочками в карты играть и отсыпаться, а мы будем здесь в мерзлой норе ЛСО ковырять.
Геныч, он вообще оказался отличный мужик. Натурально, железный. На него смотришь, кажется, будто ему ни есть, ни пить не надо. Прям, сверхчеловек какой-то, типа супергероя. И читает столько, что закачаешься. Сразу ясно, почему он в командиры выбился. Такого не хочешь – будешь слушаться. Он ребят зря не гоняет, если надо что сделать, объяснит, зачем надо. А то Головин из второй группы так только орет. Дуболом армейский, не сказать бы хуже…
Так что, малыш, повезло мне конкретно. То ли в рубашке родился, то ли синяя птица мне на голову накапала, да только в одной комнате с образцом воинской доблести живу, каждое утро вижу, как этот образец зубы чистит. По сравнению с ним чувствую себя тупым заморышем, хотя он хорошо со мной обращается. По командирским меркам. Туалет-то в нашей комнате все равно я убираю. Но мы оба люди довольно аккуратные, и это не особо напрягает.
Вот пишу, пишу, а о главном ни слова не написал.
Здесь, конечно, неплохо. Но мне ужасно не хватает тебя и мамы. И солнца. Тут почти все время темно и снег. Как люди не фигеют от этой темноты и снега. То, что они называют днем, я все еще воспринимаю как сумерки. А то, что они называют ночью, я называю «как у не…». Ой, извини, что-то у меня сегодня никак с политкорректностью (ну как, слово-то хоть я не переврал?!).
Скучаю.
Скучаю дико. Хотя солдатам, наверное, неприлично в таком признаваться. Но я еще не совсем осолдатился, поэтому могу скучать. Никто меня здесь не воспитывает, никто не одергивает, когда я говорю «носок» вместо «носков» или путаю «одеть» и «надеть»… Ромаха, хоть ты сейчас и за фиг знает сколько тыщ километров, ты все еще мой самый близкий друг.
Привет, Ромашка.
Считал-считал, думаю, это письмо ты еще успеешь получить до того, как я вернусь. Извини, что не писал целых две недели, но просто не мог. Обморозил пальцы на правой руке, да и с левой не все хорошо было.
Такая штука… Короче, здесь ведь не только колонисты живут. Тут еще и коренное население имеется. Аборигены, типа, четырехногие. Это такие зверюги, вроде шакалов, но помельче, размером с небольшую кошку. Но это такие падлюжные твари, что ни в сказке сказать. Дня через четыре после того, как я тебе в прошлый раз писал, на нас на наружных работах целая стая накинулась. Женьке ногу разодрали. Еще кое-кому из ребят досталось. Ну, мы, в общем, от этой дряни отбивались, кто лопатами, кто чем. Генка пальнул пару раз, но не так, чтобы пристрелить. Этих гадов стрелять нельзя, а то всю ночь выть около станции будут, да еще и загадят все. А если просто распугать, то еще недели две не появятся.
Так вот одна собака с меня варежку стащила. Думал, не проблема, морозец не сорок градусов. А как стала рука замерзать, так уж поздно было. Как-то, раз – и вообще не чувствую. А левую я просто по дурости повредил. На дезинфекцию после пошли, так я варежку с левой руки на правую натянул, думал, отогрею. А командиру про потерю обмундирования не доложил. Стыдно было дальше некуда, что дал шавке с себя трофей получить и как осел обморозился. Вот и получил химический ожог левой кисти. Температурища вскочила. Ну, дурак есть дурак. До сих пор даже вспоминать стыдно.
Загремел в лазарет. Там, понятное дело, отогрели. Даже, знаешь, предлагали кое-что. Но я отказался. Как-то брезгую, что ли. Не люблю мест общественного пользования. Женек говорит, еще не приперло. Он сам туда уже дорожку протоптал. Но он неплохой парень, и с головой. Вот он и шутит, что эта самая голова ему покоя не дает.
И тут в лазарете и выяснилось, что у меня в карте группа крови неправильно указана. Мне написали третью, а у меня первая. Ошибка компьютера, сбой данных. И, в общем, я у них один такой на станции. И крови в банке у них для меня нет. Так что мне теперь наружные работы заказаны, чему я, признаться, рад.
Зато сказали, что переведут. Написали по «командирской» на Землю, чтобы прислали транспорт за мной, потому как нельзя, чтобы человек служил в части, где для него донорской крови не приготовлено. Оказывается, новобранцев по группе крови сортировали. Единичка поближе к Земле служит, а меня сюда по ошибке закинули. Сообщение по «командирской» быстрее идет, но все равно будет на Земле только через четыре месяца, так что месяцев через пять за мной прилетят, а пока ребята зовут меня смертником и постоянно спрашивают, не было ли у меня в роду больных гемофилией.
Я спрашивал, нельзя ли меня хоть в какую другую группу перевести, где работа не угрожает кровопотерей. Я видел, что вторая и восьмая вышку какую-то монтируют, третья и четвертая строят жилые корпуса для этих, ну, которые всякие полезные ископаемые добывают, но остальные-то со станции и носа не показывают. Я и спросил, чем они занимаются. Не успел трех слов сказать, Генка рявкнул «секретно» и так зыркнул, словно я ему зуб без наркоза выдирать собираюсь. Вот ведь… Что я, не человек? По-людски не понимаю?.. Но я не в обиде. Он зря выламываться не станет. Он уже взрослый мужик, считай, а я кто?.. пацан зеленый.
Я что-то здесь уже прижился и улетать раньше времени не хочется. В другом месте пристраиваться, снова приживаться… Блин, неохота, жуть. Приписали меня к лазарету. И то девчонки не дают острые предметы стерилизовать. А вдруг порежусь как-нибудь зверски и кровью истеку. Витамины выдаю. Полы мою везде, где покажут. Чувствую себя бабой какой-то…
Вообще, странно. Всю жизнь был как все. Самый обыкновенный пацан. А вот теперь понимаю, как это – быть не у дел. Все равно то, что меня тут не должно быть, выяснилось бы очень скоро. Не из-за проклятых шавок, так в День донора. Стали бы брать у меня кровь для банка, и все… Наверное, я потому так и невзлюбил этот хренов День донора, что все остальные его считают чуть ли не праздником. Парадная форма и все такое… Работы отменяются… Все идут в медчасть, сдают по пакету крови – это как везде. Но тут еще такая штука – потом каждому обратно заливают ту кровь, которую он месяц назад сдал. Типа как съедать консервы, которым завтра на помойку, но сегодня они как бы еще годны. В общем, лучше в вас, чем в унитаз.
Ну ладно, не будем о грустном.
Я, пока с перевязанными руками в бреду лежал, столько всего передумал и перевспоминал. Вспоминал, как мы с тобой последний раз на речку ходили и ты колечко потеряла. Закрою глаза и перед глазами зелень, как в воде. И, кажется, что протяну руку и под пальцами будет песок. А под ним камешки.
Я в тот день тебя домой отвел и до вечера в реке шарился, думал, найду кольцо и под подушку тебе тайком подброшу или попрошу мать в пирог запечь и тебе подарю на какой-нибудь праздник. Но так и не нашел. Мне иногда казалось, что найди я тогда колечко, и все было бы по-другому. И группу крови бы в карточке не перепутали, и варежку бы с меня шавка не стащила. Глупо, да?! И я думаю, глупо. Только когда
