потому что он их уже присвоил и растратил, но отчитываться о них ему уже не понадобится, и его мошеннические действия останутся в тайне.
Таким образом, свидетельства относительно мотива преступления представляются гораздо более убедительными, чем те, которые были выдвинуты против мисс Вейн.
Но здесь возникает проблема, Уимзи. Где и как яд попал в организм Филипа Бойза? Мы знаем, что у мисс Вейн был мышьяк и что она могла легко и без свидетелей его отравить. А единственная у Эркварта возможность сделать это была за обедом, но если в этом деле и есть что-то неоспоримое — так это то, что Филип Бойз был отравлен не за обедом. Все, что он пил или ел, также пили или ели Эркварт и прислуга, за единственным исключением бургундского, которое было сохранено, подвергнуто анализу и признано безвредным.
— Я знаю, — сказал Уимзи, — но это-то как раз и подозрительно. Вы когда-нибудь слышали, чтобы еда сопровождалась такими предосторожностями? Это неестественно, Чарли. Тут вам и шерри, налитое из только что распечатанной бутылки; тут и суп, и рыба, и тушеная курица — блюда, где совершенно невозможно отравить одну порцию, без того чтобы не отравить все остальное; омлет, как нарочно, приготовленный за столом руками самой жертвы; вино, запечатанное и подписанное; все остатки доедаются на кухне — можно подумать, что он сделал все возможное и невозможное, чтобы соорудить обед, против которого не может возникнуть никаких подозрений; и вино — как последний штрих всего этого неправдоподобия.
Представьте себе: самое начало болезни, все уверены, что это очередной приступ гастрита, а любящий кузен вдруг приходит к мысли, что это — отравление. Почему он в таком случае не сказал об этом врачам? Почему не поднял всех на ноги? Почему не добился срочных анализов выделений больного? Почему он решил, что его могут заподозрить? Почему вообще — вместо всего этого — он решил защищать от обвинения себя, если был невиновен?! Вести себя так мог только виновный. А потом — это дело с медсестрой.
— Совершенно верно. У медсестры возникли подозрения.
— Я не думаю, что он знал о них. Я говорю о том, что вы рассказали нам сегодня. Полиция снова допросила медсестру, мисс Уильямс, и она рассказала им, что Норман Эркварт предпринимал все возможные меры, чтобы никогда не оставаться наедине с пациентом и никогда не давать ему еду или лекарство даже в присутствии медсестры. Разве это не говорит о нечистой совести?
— Вы не найдете ни одного юриста или присяжного, который поверил бы в это, Питер.
— Да, но послушайте, разве это не кажется вам странным? Послушайте, мисс Мерчисон, однажды медсестра была чем-то занята в комнате, а лекарство, уже готовое, стояло на каминной полке. Она было стала извиняться, а Бойз говорит: «О, не беспокойтесь, сестра. Норман может подать мне мой допинг». Вы думаете, Норман отвечает: «Конечно, старина!» — как сказали бы вы или я? Нет! Он говорит: «Я могу что- то сделать не так. Лучше я предоставлю это сестре». По-моему, это довольно неубедительно, так ведь?
— Множество людей не умеют ухаживать за тяжелобольными, — сказала мисс Мерчисон.
— Да, но большинство людей в состоянии налить лекарство из бутылочки в стакан. Тогда Бойз не был на грани смерти — он говорил вполне сознательно и тому подобное. Я утверждаю, что Эркварт тщательно себя ограждал.
— Возможно, — сказал Паркер, — но в конце концов, старина, когда же он отравил Бойза?
— А может быть, совсем не за обедом, — предположила мисс Мерчисон, — принятые предосторожности весьма очевидны. Возможно, они были направлены на то, чтобы сконцентрировать внимание на обеде и заставить забыть о других возможностях. Не пил ли он виски, когда приехал, или перед тем, как ушел, или не виски, а что-нибудь другое?
— Нет. Бантер ухаживал за Ханной Уэстлок и даже с трудом избежал обещания жениться. И вот что она ему рассказала: когда Бойз приехал и она открыла ему дверь, он тут же поднялся к себе в комнату. Эркварта в этот момент дома не было, он пришел только за четверть часа до обеда, и впервые мужчины встретились в библиотеке за знаменитым стаканом шерри. Двери между библиотекой и столовой были открыты, и Ханна все время сновала туда-сюда, накрывая на стол, и она уверена, что Бойз пил только шерри, и ничего, кроме шерри.
— Даже никакой таблетки для пищеварения?
— Ничего.
— А после обеда?
— Когда они доели омлет, Эркварт сказал что-то насчет кофе. Бойз посмотрел на часы и ответил: «Нет времени, старина; я уже должен ехать на Доути-стрит». Эркварт сказал, что он вызовет такси, и пошел к телефону. Бойз тем временем свернул салфетку, поднялся и вышел в холл. Ханна прошла за ним и подала ему пальто. Подошло такси. Бойз сел в него и уехал, так и не встретившись больше с Эрквартом.
— Мне кажется, — сказала мисс Мерчисон, — что Ханна — необычайно важный свидетель для защиты мистера Эркварта. Не думаете ли вы — мне не хотелось бы предполагать это, — но не думаете ли вы, что на суждения Бантера могли повлиять его чувства.
— Он говорит, — ответил лорд Питер, — что уверен в искренней религиозности Ханны. Они сидели рядом в церкви и пользовались одним молитвенником.
— Но это может быть простым лицемерием, — весьма мягко против обыкновения заметила мисс Мерчисон, воинствующая рационалистка. — Я не верю этим набожным людям с вкрадчивыми голосами.
— Я привожу это не как доказательство достоинств Ханны, — возразил Уимзи, — а как доказательство отсутствия чувств у Бантера.
— Да он и сам выглядит как священник.
— Вы никогда не видели Бантера не на службе, — сказал лорд Питер мрачно, — а я видел, и могу вас заверить, что молитвенник так же смягчающе действует на Бантера, как неразбавленный виски на английскую печень. Нет, если Бантер утверждает, что Ханна говорит правду, значит, она говорит правду.
— Тогда обед и напитки можно определенно отмести, — сказала мисс Мерчисон. Она не была убеждена, но хотела быть непредвзятой. — А как насчет графина с водой в спальне?
— Черт! — воскликнул Уимзи. — Один — ноль в вашу пользу, мисс Мерчисон. Мы не подумали об этом. Графин с водой — да, весьма плодотворная идея. Помните, Чарльз, в деле Браво выдвигалось предположение о том, что недовольный слуга подсыпал винно-каменную рвотную соль в графин с водой. О, Бантер, вот и ты! В следующий раз, когда будешь держать за руку Ханну, поинтересуйся у нее, не пил ли мистер Бойз воды из графина у себя в спальне?
— Извините, милорд, но я уже думал об этом.
— Уже думал?
— Да, милорд.
— Ты никогда ничего не пропускаешь, Бантер?
— Я прилагаю все усилия, чтобы доставить вам удовольствие, милорд.
— Что ж, тогда не разговаривай, как Дживз. Это раздражает меня. Так что там с графином?
— Я как раз собирался рассказать, милорд, когда прибыла эта леди, что мне удалось выяснить некоторые необычные обстоятельства, относящиеся к графину с водой.
— Итак, что-то начинает проясняться, — сказал Паркер, открывая чистую страничку в своей записной книжке.
— В этом я не уверен, сэр. Ханна рассказала мне, что, когда мистер Бойз прибыл, она проводила его в его спальню и удалилась, как и положено. Но не успела она дойти до лестницы, как мистер Бойз высунул голову из дверей и позвал ее. Затем он попросил ее наполнить водой его графин в спальне. Ханна была очень удивлена, так как прекрасно помнила, что только что сделала это, приводя комнату в порядок.
— Он мог сам опустошить графин? — быстро спросил Паркер.
— Только не себе вовнутрь, сэр. Для этого было недостаточно времени. А также было видно, что стаканом для питья не пользовались, а графин был не только пустым, но и сухим внутри. Ханна извинилась за небрежность, немедленно сполоснула и наполнила графин.
— Любопытно, — сказал Паркер, — но вполне вероятно, что она его и не наполняла.
