наверняка уже вернулся в свое логово.
Однажды Джеймсу Дрейку нанесли тяжелый удар, но узнав правду о гибели жены и нерожденного сына, он смог оправиться благодаря горевшей в нем жажде мести. Теперь ему - или по крайней мере его империи - нанесли новый удар. Наверняка он снова оправится, и через несколько лет чудовище, снова почувствовав угрозу, нанесет новый удар и снова исчезнет, и…
- Неужели вы собираетесь положить всю жизнь на то, чтобы получить шанс отомстить, шанс, который может не прийти никогда?
- Нет, - тихо ответил Джеймс. - Не собираюсь.
- Не собираетесь?
- Нет, - улыбнулся Джеймс, нежно глядя в светлые глаза любимой. Алисон не поняла смысла его слов, но ощутила какую то надежду. Немного помолчав, он серьезно добавил: - Я хочу поймать его и наказать за все, что он сделал. И я никогда не перестану хотеть этого, Алисон. Но я собираюсь пересмотреть свою роль в этом деле.
- Вы всегда хотели убить его своими руками, - спокойно сказала Алисон. - Я буду рада, если вы откажетесь от этого плана, Джеймс. Несмотря на все зло, которое он причинил, я думаю, было бы трудно… в психологическом плане… сделать это.
- Возможно, - согласился он, хотя сам нисколько не сомневался, что прикончит это чудовище без малейших колебаний и угрызений совести. - Но не поэтому я собираюсь отказаться от этого плана, Алисон. Это из за вас… из за нас.
Его голос был нежен и тих, в серебристых глазах светилась любовь, и у Алисон, наконец то понявшей, к чему он клонит, от счастья засверкали глаза.
- Из за нас, Джеймс?
- Алисон, я люблю вас. Я думал, что никогда уже не смогу полюбить снова, но я полюбил, полюбил вас.
- Я тоже люблю вас, Джеймс! - Ее душа взлетела высоко высоко, она пела от восторга, но… - В сентябре вы хотели, чтобы я уехала из Гонконга…
- Я думал, что вам тут небезопасно оставаться.
- А теперь? Когда случилась эта история с «Нефритовым дворцом»? Что, если…
Джеймс улыбнулся, остановив поток ее слов.
- Я не хотел отпускать вас, не признавшись в любви и не объяснив, почему я хочу вашей безопасности. Я уже давно решил отказаться от своих планов, перестать дразнить его. - Джеймс пристально посмотрел на женщину, не испугавшуюся и полюбившую его даже после того, как он жестоко оттолкнул ее. И его рука, годами мечтавшая только убивать, мечтая теперь о любви, нежно коснулась ее лица. - Вы выйдете за меня замуж, Алисон? Вы станете моей невестой?
- О, Джеймс! - прошептала она. - Конечно, да!
Она была хрупкой и нежной бабочкой.
А он был сильной и быстрой пантерой.
Благодаря ему она обнаружила, что у нее есть крылья и она может летать.
Благодаря ей он вышел из своей клетки.
Но Джеймс был все еще голоден, он изголодался по ней.
Ее зеленое платье с серебряными звездами и изумрудными бабочками лежало на стуле, а его черного фрака вообще не было видно в темноте. Они лежали в постели, обнимаясь, целуясь, шепча друг другу слова любви.
Их глаза, полные любви, сияли серебром и изумрудами… и вдруг Джеймс прочел в ее глазах какую то неуверенность.
- Алисон?
- Джеймс, я никогда раньше не занималась любовью!
Это было потрясающее откровение, радостное и тревожное одновременно. Алисон ведь собиралась выходить замуж, так что он думал…
Его сильные руки нежно отодвинули тронутые лунным сиянием огненно рыжие пряди с ее прекрасных глаз.
- Ты ждала первой брачной ночи? - нежно спросил он. - Может быть, тогда мы тоже подождем?
- Нет, - прошептала в ответ Алисон. Огоньки неуверенности в ее глазах погасли, и никогда ее изумрудные глаза не сияли таким ярким светом, никогда еще не были так бесстрашны. - Я ждала не первой брачной ночи, Джеймс. Я ждала тебя.
Мейлин вернулась в «Ветра торговли» после часа ночи. Она несколько часов провела на улице, на холодном ветру, теперь несколько часов проплавает в теплой воде бассейна и, наверное, вообще не ляжет спать. Все ее существо горело ожиданием, нетерпением.
Причиной этому был завтрашний план стать маленькой частичкой многотысячного митинга, оказаться рядом с матерью.
А на другой стороне залива так же волновался Гарретт Уитакер, направлявшийся в «Пининсулу». Он снова здесь. Зародившийся в Южно китайском море шторм был не единственной погодной неприятностью на планете: ливни и ураганный ветер обрушились и на Сан Франциско. Почти на шесть часов откладывался авиарейс на Гонконг.
Но вот он здесь, и всего через двенадцать часов увидит Джулиану. Гарретт знал, что сегодня он не уснет. Его сердце предчувствовало: должно случиться нечто необыкновенное.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Каптэн'с бар
Отель «Мандарин Ориентал»
Пятница, 10 декабря 1993 г.
У нее дрожали руки, отчаянно билось сердце и путались мысли. После всех этих лет она снова должна встретиться с Гарреттом, и как ни велика была ее радость, все чувства Джулианы заглушал страх.
Их любовь была высшим ощущением в ее жизни. Это была ее суть, то, чем она являлась и чем хотела бы быть: любимой женщиной Гарретта Уитакера. Шесть дней, проведенные вместе с ним, озарили ее душу навсегда, и до сих пор этот золотистый свет хранил и поддерживал ее.
Но что, если этому пламени предстоит угаснуть? Что, если Гарретт Уитакер сейчас признается ей, что это было всего лишь наваждение? Просто отдушина для солдата в кровавой мясорубке войны?
Джулиану это вовсе не интересовало. Но она не могла заставить себя не думать о том, что может произойти сегодня: совсем скоро, блестя своими чудными изумрудными глазами, он начнет вспоминать о проведенных вместе днях, о том, сколько глупых слов они наговорили друг другу. Этот образ будил в ней какие то опасения, что то предупреждало: после такого откровения золотистое пламя, питавшее ее, может погаснуть.
От Гарретта вовсе не требовалось любить ее до сих пор. Об этом нечего было и мечтать; главное, о чем молилась Джулиана, - чтобы он не разрушил ее воспоминаний.
А что, если ее молитвы подействуют? Что, если Гарретт все эти годы хранил, как и она, воспоминания об этих шести днях, как святыню? Эта мысль пугала Джулиану еще больше, ведь в его памяти она осталась восемнадцатилетней девушкой, а не сорокашестилетней женщиной.
Теперь настала пора посмотреть на эту сорокашестилетнюю женщину: хотя от «Жемчужной луны» до «Мандарин Ориентал» недалеко, но на улице страшный ветер, так что надо посмотреться в зеркало, поправить волосы. Потому то она и пришла пораньше.
Прибирая выбившиеся черные и серебряные пряди и укладывая их в узел на затылке, она обратила внимание на тонкие морщинки под глазами и трясущиеся руки.
Ее некогда такие нежные пальчики от монотонной и тяжелой работы стали такими некрасивыми - совсем не то, что должен был помнить Гарретт.
