как у нас в армии на учебных стрельбах. Ты бы видела, как мы удирали! Все стекла в машине камнями посекло.
Я только покачала головой, отказываясь верить. Перед глазами до сих пор стояла жуткая картина, как разъяренная стихия сметает все на своем пути, как подбрасывает машину, словно огромный тюлень добычу, а затем ловит раззявленным ртом…
– Что с твоими? – спросила я.
– Слава богу, все живы! – Шалико поднял руки к небу. – Обрушился только второй этаж, из дерева, а первый, каменный, выстоял. Отец свою черкеску потерял. Горевал сильно. Она ему от отца досталась.
– Я рада за тебя, Шалико, – сказала я, перебираясь через огромный бетонный блок с торчавшей из него арматурой.
Моя одежда тоже посерела, словно меня весь день катали в известковой пыли, на зубах скрипел песок, а по щекам тек пот и скапливался над верхней губой. Вряд ли кто вокруг сумел бы заподозрить, что еще три-четыре дня назад я и шага не могла ступить без утреннего душа, макияжа, маникюра, педикюра и прочих радостей уважающей себя женщины. Но здесь, на этих руинах, мое чистое лицо выглядело бы, наверное, неприлично.
И опять вспомнилась бабушка. Вернее, ее сосед – Яков Залманович. По вечерам он приходил к бабушке почаевничать. Вся его многочисленная семья давно переселилась в Израиль, но сам Яков Залманович был невыездным по причине чисто уголовной. Будучи казначеем местной синагоги, он крепко проворовался, и хотя возбуждать дело почему-то не стали, выехать с Украины старик не мог. Как я теперь понимаю, соплеменники, узнав о проделках бывшего казначея, просто не пускали его в святую землю. Хотя сам он делал важный вид и шепотом сообщал, что это происки арабов, которые видят в его лице – надо сказать, изрядно морщинистом и одутловатом – серьезную угрозу своей подрывной деятельности. Он так и говорил: «Уггозу своей подгхывной деятельности…» А, завидев, что я кручусь перед зеркалом, старик качал головой и, причмокивая, восхищался: «Цагхевна, настоящая цагхевна! Будь Яша молодой и гхасивый, он бы тебя на гхуках носил. Но Яша сейчас больной и плешивый, – тут Яков Залманович умильно улыбался бабушке, – и никому, гхоме тебя, Тося, не нужен!» Сосед всхлипывал и сморкался в большой клетчатый платок.
Вот интересно: в минуты отчаяния я почему-то первым делом вспоминаю бабушку, а не родителей. Вероятно, потому, что она единственная не стремилась воспитывать меня по своему образу и подобию…
Наконец мы преодолели еще одну, разрушенную чуть ли не в пыль усадьбу. Далось это нелегко. Я сильно ушибла колено и сбила локоть. В голове у меня вновь было пусто и легко, словно в ней осталась только одна извилина, которая помогала двигаться по прямой. На большее извилина была не способна. Главное, она не позволяла сосредоточиться. Все же я напрягла остаток разума, и тут же вспомнила главное. То, что вызывало тревогу.
– А Сырма? Почему ты молчишь о Сырме?
Шалико остановился.
– Николай сказал Зурику, брату Сырмы, привести Домбая. Пес обучен находить людей под лавинами. Нашел уже пятерых живых в завале. Лает, лапами камни скребет. В общем, мы слышали голос из дома Гочи. Слабый-слабый. Но, может, это не Сырма, а Софико, ее бабушка.
– Получается, ни Сырму, ни бабушку до сих пор не откопали?
Шалико отрицательно покачал головой.
– Их сильно завалило. Николай говорит, удивительно, что кто-то выжил.
– Как давно они под завалами?
– Часа четыре, наверное!
– Да-а? – только и сказала я.
При подобных катастрофах особую опасность представляет то, что пострадавшие долгое время находятся под руинами, камнями, поваленными деревьями. У потерпевших со сдавленной травмой ног или рук, пробывших под завалами больше двух часов, возможна ампутация раненой конечности. И хорошо, если такая беда обошла Сырму. Едва шевеля губами, я начала читать про себя молитву «Всех скорбящих радости», которой меня научила бабушка.
Надо же, прошли годы, молитва позабылась, а тут вдруг всплыла в памяти, будто кто-то голосом бабушки нашептал мне ее в ухо. Но я не осмелилась просить у Богородицы слишком много для дочери Мадины. В ту секунду кто только не обращался к ней за спасением и помощью! Так что Пресвятая Дева вполне могла запутаться в бесчисленных просьбах. Поэтому я попросила об одном: чтобы Сырма выжила. А там уж как карта ляжет. Возможно, девочке удастся вытащить козырную.
Я не стала говорить Шалико о своих опасениях. Но поинтересовалась:
– Далеко еще?
– Метров двести, – ответил парень и кивнул в том направлении, где виднелась стрела крана. – Там самые большие разрушения. Илико привел с собой людей из Зухбы. Теперь помогают нашим разбирать завал. – Шалико улыбнулся грустно. – Он заплакал, когда я сказал, что Сырма попала под оползень. Раньше я бы его убил, если б узнал, что он бегает за Сырмой. Она мне как сестра. А сегодня я помогал его матери перебираться через сванский мост. Рая очень боялась, и ей пришлось завязать глаза. У нас всегда женщины просят, чтобы им завязали глаза, когда идут по нему.
Я хмыкнула. Надо же! Неужто Давид не знал об этом, когда отправил меня к дьявольскому сооружению? Проверял, струшу ли я? Но что ему с того, проявлю ли я чудеса героизма? Или хотел избавиться от меня? Концы в воду, и взятки гладки… Но ведь с большим успехом мог прикончить меня по дороге, а не под носом у Вадима! Пристрелить или придушить, и спрятать труп в зарослях…
От усталости я никак не могла свести подозрения в кучку. И оставила бесполезное занятие. Придет время, разберусь во всем! И сванский мост обязательно увижу при дневном свете, чтобы определить уровень собственной храбрости. Вернее, трусости, хоть и обидно это сознавать.
– К дому Вадика сейчас не проехать. Мадина и Рая, мать Илико, развернули временный госпиталь возле клуба, – продолжал Шалико. – Им помогают Инга и еще две девушки. Николай приказал доставить армейские палатки, в которых летом туристы живут. Так что раненых отправляют туда. Погибших разобрали родственники, но некоторых мы свезли в ледник. Он от столовой остался.
– Правильно, – сказала я. – Николай распорядился?
– Ну да, мы ему типа костыля сообразили. Отец Илико постарался. Ковыляет теперь, старый!
– Отец Илико тоже здесь? – поразилась я. – А как же ваши вековые распри, месть?
Шалико пожал плечами.
– Беда пришла. А когда страшная беда, о мести забывают. Наверное, на время. Потом опять вспомнят. Но, может, старики договорятся о примирении…
– Такое вероятно?
Шалико пожал плечами.
– Не знаю. Но дед рассказывал, что, бывало, мирились роды. На моей памяти не случалось.
Мы как раз преодолевали огромный завал – все, что осталось от когда-то большого и красивого дома. Это я определила по остаткам стен, отделанных сайдингом. Хотела спросить, кому принадлежит дом, но Шалико опередил меня:
– Глава поселения Анзор здесь жил. Почти всех достали из-под камней. Даже раненых нет, одни мертвые. Восемь человек. Только внука не нашли. Два года было Гарику.
Я скрипнула зубами от отчаяния. Вот так всегда бывает, когда помощь приходит не вовремя.
– В Сухум звонил? – спросила я.
Шалико остановился и подал мне руку, помогая перебраться через поваленное дерево.
– Звонил. Попал в дежурную часть милиции. Сказали, что помощь нужно ждать часа через два. Только два часа давно прошли. Пока никого нет. И связи нет.
– Ты достал лекарства?
– Конечно, – посмотрел с удивлением Шалико. – Все, что ты заказала. Ты сомневалась? Но мне выписали счет, чтоб ты плохого не подумала. Оставшиеся деньги отдам, как только доберусь до машины.
– Возьми их себе. Твоей семье они сейчас нужнее.
Шалико остановился и чуть ли ни с ужасом уставился на меня.
