так? Трудно сказать об этом определенно даже сейчас, по прошествии времени лежа на обжигающем песке пляжа, ставшего мне новым домом. О чем же можно было говорить тогда? И все-таки именно в тот день я впервые почувствовала, что самое страшное позади. Странно…
– Что тебе здесь нужно? – набросилась на меня свекровь. В то утро она должна была уйти на свои бессмысленные сутки. Работа, которая не приносит ни удовольствия, ни денег, была для меня загадкой. Сидеть в будке под землей и глядеть на бесконечную ленту эскалатора. Сидеть, представляя, что над тобой неизмеримая толща земли, сквозь которую не пройдет ни глоток воздуха, ни луч света? Каково? Тем паче, когда за это тебе выдают мятых бумажек ровно на неделю сытой жизни или на две голодной.
– А вы почему не на работе? – спокойно спросила я. Не в первый раз она выуживала меня из недр своего секретера. А что она хотела? Если я знаю, что там лежат деньги, я что, должна их искать под бачком унитаза? По-моему, я действовала абсолютно логично.
– Я вернулась, – промямлила она и попыталась заглянуть через мое плечо. Составить, так сказать, первичное впечатление относительно размера потерь. Ибо то, что я уже захапала, обратно отнять было невозможно.
– А я искала тут кое-что, – кивнула я и направилась к выходу.
– Как не стыдно красть у пенсионерки? – спросила она. Как не стыдно? А почему, интересно, мне должно быть стыдно? Я же не могу работать и одновременно утрясать ее внучку.
– Как вам не стыдно совсем не оставить нам еды. Чем мне кормить Олеську?
– Спрашивай у Сашки. Он тебя обрюхатил.
– У Сашки можно спросить разве что героина.
– А мне плевать. Я не тяну. – Гордо развернулась она. Это, в общем-то, рядовое утро шло своим чередом. Я замотала полугодовалую дочь в пуховое одеяло и выперлась на прогулку. Класть мне было на эту прогулку, тем более в такой мороз, но еду меняли на деньги только в магазине, а он был довольно далеко. Жаль, что мы не живем на окраине, где есть похожие на московские ярмарки и рынки. Что толку от этих немытых питерских красот, если кругом только дорогущие супермаркеты. Я в них чувствовала себя по- дурацки, завешивая две морковки и три картошки. Но какой у меня, спрашивается выбор? Мы перли через январскую пургу в сторону московского вокзала. Бог с ним, со стыдом, он, как известно, глаз не колет. А вот стрелять сигареты на вокзале гораздо проще. Надо настрелять дня на три.
– Зверский холод.
– Да уж.
– Сигаретки не найдется? – спрашивала я.
– Держи. А разве можно курить с маленьким? – интересовался каждый второй.
– Пить нельзя, а курить разрешают. Для снятия стресса, – с умным видом заверяла их я и нагло выцарапывала из предложенной пачки не одну, а три-четыре сигареты. Иногда владельцы этого не одобряли. Тогда я округляла глаза в умоляющем ракурсе и произносила:
– Прямо пропадаю. Разрешите? – от этого, как правило, все обалдевали и кивали. Был еще один вид спорта, в котором я сделалась профессионалом.
– Мелочи не найдется? Очень надо позвонить. – Но в январе слишком холодно, чтобы человек полез выуживать из кошелька монетки.
– Не найдется, – отвечали бы они и отводили бы глаза. Так что я и не пробовала, оставляя бизнес до весны. А ведь в лучшие дни набиралось на приличный обед. Можно было бы, махая ребенком, выпрашивать и большие суммы, просто так, без объяснения их целевого назначения. Но нищенствовать мне претило, мешало прошлое обывательское воспитание. Итак, восьмого января, истратив очередную Ванессину заначку на макароны, сморщенные овощи и овсянку, настреляв сигарет на полную пачку, я отправилась домой. С настроением у меня был полный порядок, я даже не слишком замерзла, переваливая через сугробы Олеськину тарантайку.
– Где шлялась? – встретил меня вопросом нежданно нагрянувший Лекс. Надо сказать, что видела его я все реже. Желание быть примерным отцом покинуло его через месяц после родов, но иногда он все-таки вспоминал о своем священном долге перед нами. Обычно когда заканчивался героин или просто негде было переночевать. В эти моменты мы с Ванессой удивительно дружно и слаженно действовали в сторону его скорейшей ликвидации, так что больше пары дней он не оставался никогда. Странно, но я совсем не чувствовала больше извращенного страха остаться без его монаршего внимания.
– Вышла прогуляться. Развеяться. Тебе что за дело? – огрызнулась я. Его вид в шароварах, футболке и моих тапках меня прямо бесил.
– Чего тебе веяться? Сидела б дома. Холод собачий, – вымолвил он. Стало быть, негде ночевать, решила я про себя.
– Скука, – отмахнулась я.
– Матери нет?
– Ну?
– То есть мы одни? – зазывно покосился он и почесал промежность. Меня замутило. Только не это. Не хочу с ним спать.
– Мы с Олесей.
– Мелочь не в счет. Ну иди же. Иди ко мне, моя рыбка, – паясничал он, развалившись на кровати. Что же делать? Все же я живу в этом доме именно в качестве жены этого убожества с куцей бороденкой, непонятно зачем он ее отрастил.
– У меня много дел, – развернулась я в сторону кухни. Может, отсижусь?
– Ага. Голова болит и дни не те. Угадал?
– Примерно, – посмотрела я на него с вызовом. Но он настолько чувствовал себя хозяином положения, что только рассмеялся.
– А у меня для тебя кое-что есть.
– Что?
– Кое-что. Тебе понравится, – подмигнул он и достал из рюкзака пакетик черняшки из мака. С паршивой овцы хоть шерсти клок, решила я. Через час мы, вполне довольные друг другом лежали на кровати. Олеськины завывания никого не напрягали, шевелиться не хотелось совсем. Я сунула ей морковку и дремала, пока в дверь не позвонили.
– Открой, – прошепелявил Лекс.
– С чего бы? Ванесса сама откроет.
– Это Снейк.
– А зачем? – полюбопытствовала я. Снейк был самым непонятным из питерской наркобратии. Приличный высокий мальчик с голубыми глазами и кошельком, набитым папиными баксами. Он ходил в институт, думал о сессиях, трахал движущиеся объекты и, до кучи, колол, глотал и курил все, что только мог ему предложить дружественный наркосервис. С Лексом его не связывало ничего, кроме редких совместных вечеринок. Дома у нас он не появлялся до этого ни разу.
– Это его герыч. Я его сюда и зазвал. Мать-то все равно на работе.
– Арбайтен, арбайтен, – покачивала я свисающей с кровати стопой. Хорошо, что ни говори.
– Открывай, я не могу встать.
– О-кей – я прочапала в прихожую. На самом деле, последний раз Лекс притаскивал мне наркотики с пару месяцев назад. Я жила гораздо спокойней и без него, и без уколов. Ревущая грязная девчонка, ползающая в мокрых ползунках среди обдолбанных тел нарушала мое равновесие, так что расслабиться до конца все равно не получалось. Но раз уж подворачивался случай, чего отказываться?
– Привет, Элис. Ты, как я вижу, уже… – подмигнул мне Снейк. Его челюсти непрерывно разжевывали нескончаемую жвачку, а глаза ощупывали мое тело, словно бы на мне и вовсе не было халата.
– Здравствуй – здравствуй, – молвила я в ответ. Лекс с трудом вынырнул из полусна и вяло приступил к вывариванию новой порции счастья. Снейк заворожено следил за его руками, как дитя смотрит на фокусника. Я бы даже не исключала, что процесс нравился ему больше, чем результат. Он был из тех, о ком говорят – без царя в голове.
– Хорошие у тебя вены, – одобрил Снейковы природные данные Лекс и мы все втроем залегли на кровать. Надо сказать, у нас и шанса не было, что Ванесса все это одобрит. Но кто ж о ней думал? Нам было хорошо, Олеська то спала, то не спала, то опять засыпала. Свекровь вернулась на следующее утро и
