выкинуть Яшку Ивлева из своей головы. И мне казалось, что все вокруг меня все поняли, особенно Лерка, вычислили меня, раскрыли все явки и пароли. И теперь все делают вид, что ничего не произошло, чтобы меня не смущать, но каждый из них про себя думает: она так и не смогла его забыть, за столько-то лет. Вот дура-то!
– А я помню! – радостно заверил меня Димка. – Мы целовались.
– Ты целовался со всеми подряд, – возмущенно добавила Лерка. – Со мной тоже.
– Да? – осклабился Димка. – Хороший был выпускной.
– А я помню только, как, пардон, блевал с корабля на дельфина, – добавил подробностей Санька.
– Фу, ты что! – возмутилась женская часть собрания. Мужская захохотала.
– А что? Приятно вспомнить юность, – гордо заявил он и передал нам помидорчиков. В целом мы неплохо отдыхали. Я имею в виду всю школу, переместившуюся почти в полном составе на пляж. Неподалеку бедокурили еще какие-то классы, все уже перезабыли, кто постарше, кто помладше, а просто носили друг другу гостинцы, купались вместе, кокетничали, кадрили девчонок. И мне вдруг стало как-то хорошо на душе, несмотря на то, что так ничего и не удалось узнать о Яшке. Ну и пусть, а жизнь-то идет, и идет она непонятно куда. И ребята наши вон какие стали мужики матерые. Таким только волю дай – моментально трахнут, знаю я таких веселых, много их в жизни перевидела. Вон как Димка смотрит, как есть лопает меня глазами. Но только шиш ему будет, а не комиссарского тела. Я теперь от таких отбиваюсь на раз, в любом состоянии.
А тогда, на выпускном, все были еще зеленые, романтичные, и пить не умели. Не один Санька с корабля на дельфинов, пардон, извергался. Мне тоже было ой как плохо потом, да и у Лерки, помню, к концу поездки, после всего того несочетаемого, лихорадочно нами в себя влитого, тоже четко обозначилась морская болезнь, которой до того не было отродясь. И мальчишки признавались в любви и лезли целоваться и клялись, что не хотят расставаться и покидать школу, а мы отвечали им взаимностью, то есть целовались и говорили, что будем помнить нашу школу всю жизнь. И хоть должно было мое подсознание подсказать мне, что вести себя так нехорошо, я была уверена, что не делаю ничего плохого. Подумаешь, целовалась. Я даже не стала этого от Яшки скрывать (язык мой – враг мой, и так всю жизнь!). И вообще, Яшка должен был быть тогда в Киеве, сдавать сессию. Третий курс. Взрослый, совсем взрослый, мой любимый, мой первый мужчина. А мы – совсем дети. И мальчишки на катер протащили несколько бутылок водки. Шампанское нам наливали и так, а они, прохиндеи, вливали в него водку, когда никто не видел. А может, и видели, только решили, что выпускники, мол, имеют право.
– А кто все-таки тогда водку на корабль пронес? – спросила я. – Кто этот паразит?
– Страшная тайна, – усмехнулся Стас и кивнул на Димку.
– Ну, кто бы сомневался, – вздохнула я. Не одной мне водка жизнь сломала. Оказалось, что Яшка приехал домой специально, чтобы поздравить меня с окончанием школы, и ожидал меня с корабля на бал, чтобы принять в свои жаркие объятия, о которых я, между прочим, только и мечтала. Но домой я была доставлена практически в бессознательном состоянии (фу, как безответственно, как возмущалась моя мама!) и к настоящей любви была неспособна. А с утра меня ждало первое в жизни объяснение с любимым. Первое и последнее. Он с пристрастием допросил меня, как я дошла до жизни такой, обидел меня своими грязными подозрениями в измене, долго допытывался, почему у меня все губы красные и отчего у меня на шее засос. А я просто не помнила. Смутно догадывалась, что это Димкиных рук, вернее, губ дело. И поделилась догадкой с Яшкой. После чего он окончательно взбесился, обзывал меня всякими непристойными словами, что-то из серии «ты, жена моя, мать моих детей, как ты могла!» и обвинял в давней тайной связи с одноклассниками. А я в ответ слабо отбивалась аргументами, что не умею пить, почти ничего не помню, никого, кроме него, не люблю и что вообще у меня голова болит, а у него в городе небось тоже есть с кем целоваться. Откуда я знаю, чем он там, в своем Киеве, занимается?
– Я никогда не думал, что ты такая! – кричал он.
– Я никогда не думала, что ты такой! – вопила я, испытывая одновременно жуткую обиду, жуткий страх и жуткое похмелье. За этим, как водится, последовали слова «нам надо расстаться» и «ты… ты просто… просто… для тебя просто нет слов, как тебя назвать, я больше ни на секунду не хочу тебя видеть». По большому счету, это была просто ссора, что может быть глупее, чем всерьез к ней относиться, но… он вылетел из моего дома как пробка из бутылки и усвистел в Киев досдавать свою сессию без меня. А я, проплакав несколько дней и втайне надеясь на его звонок, чуть не сошла с ума от мысли, что мы больше никогда не будем вместе, и запрыгнула в поезд, несущийся в Москву на всех парах. Просто потому, что больше не могла находиться с ним на одной планете и не иметь возможности уткнуться носом в его бесформенную размахайку, пахнущую хозяйственным мылом. Или посмотреть в его смеющиеся глаза. А Москва и Бердянск – это, как я уже говорила, планеты разные. И все из-за водки дурацкой. Кстати, почему это мне давно не наливали? Я оглянулась и нашла Димку рядом с собой.
– Угостите даму сигаретой? – кокетливо спросила я. – И бокалом кьянти? Нет кьянти? Ну, так не стой, лей что есть.
– Сию секунду! – отрапортовал Димка и через секунду я держала в руках стаканчик и соленый огурец.
– Ну, за твое здоровье, – кивнула я и немедленно выпила.
– А я ведь был тогда в тебя влюблен, – задумчиво поведал мне Димка.
– Да? Нет, не может быть, – покачала головой я и отпила еще.
– Да, Марго. Я был влюблен как гусь. Ты всегда была самая красивая девочка в классе.
– Думаю, ты просто не смотрел внимательно по сторонам. Вот, взять хоть бы Верку! – махнула я в сторону. Верка, уже в купальнике, еще более вызывающем, чем торчащие из-под джинсов трусы, бегала, глупо хохотала и пыталась произвести
– Совсем одиноко девке, – выразительно поднял брови он. – А все же ты и сейчас лучше всех.
– Ой, да брось, – фыркнула я. – Донжуан, тоже мне.
– А я с ним согласен! – вдруг раздался откуда-то голос, который услышать я была меньше всего готова. – Ты действительно самая красивая на этом пляже, Марго. Или это просто платье такое? Вот никак не пойму, то ли ты ослепительная, то ли платье! Дай-ка посмотрю поближе.
– Яшка! – еле выдохнула я, обернувшись. На холме, жмурясь и закрываясь рукой от солнца, стоял он, мой Ивлев собственной персоной, и ехидно улыбался. И, надо сказать, хоть я и думала об этом моменте много раз, представляла, как это будет, как мы встретимся, как посмотрим друг на друга, что скажем, в реальности я оказалась совершенно не готова к этому. У меня был план, чтобы если уж такое произойдет, он увидел, какая я стала без него королева, но вместо этого я только застыла с глупой улыбкой на лице и впилась в него глазами, взмолившись про себя, чтобы он все-таки не догадался, как я рада его видеть. – Ты каким боком тут? Говорят, ты вообще пропал!
– Ну… в целом, можно сказать и так, – усмехнулся он, а я почувствовала, как земля у меня уходит из-под ног от его смешинок в глазах, от его улыбки. Чур меня, чур. Наверное, выпила просто много.
– Ничего себе. Совершенно не ожидала тебя тут увидеть (вру, опять вру!).
– Марго, честно говоря, я как-то тоже не ожидал тебя тут увидеть. Хотя почему и нет. Я знаю, как ты любишь своих одноклассников. Особенно в сочетании с горячительными напитками, – он выразительно посмотрел мне в глаза. Но так, знаете ли, по-доброму, без всякой задней мысли. Я подумала, что за эти годы он не так уж и сильно изменился, тот же рост, та же улыбка, так же похож на мишку косолапого. В какой-то драной размахайке, от ушей вниз свисают провода какие-то – кажется, от плеера. Хиппи, и все. Каким ты был, таким ты и остался. Студент, студент, где ж ты был-то все это время, я-то уже пьяна.
– Одноклассники у меня мировые. Но неопасные, – попыталась улыбнуться я, страшно жалея, что пила так много. Но кто ж знал-то!
– Разрешишь к вам присоединиться? А то у нас в классе женщины меня не любят, говорят, я какой-то расхлябанный и влияю на них плохо.
– Ты? Плохо? Ты же всегда был образцово-показательный, – удивилась я. – Просто ангел. Что, теперь все изменилось?
– Все изменилось, – кивнул он. – Ну а ты, Марго, как поживаешь? Замужем? Дети? Ты же у нас теперь москвичка, да?
– Ну… замужем я была, но, честно говоря, устала я от этого.
