– Не директор, а главный бухгалтер. И потом, я врать вообще-то умею просто прекрасно. С Кешкой знаешь как наловчилась. С ним же без вранья и дня было не прожить.
– Красавица, умница, комсомолка. Я бы на месте твоего простого лохматого парня из Бердянска тебя бы тоже полюбила, – хмыкнула Жанна. – Да что там, я бы даже согласилась при таком раскладе составить счастье всей твоей жизни. И даже много бы не взяла.
– Ты думаешь, все из-за этого? Из-за Москвы? – расстроилась я. Нет, не то чтобы я на что-то надеялась, но иногда, когда Яшка смотрел на меня как бы незаметно, со стороны, и явно о чем-то сильно думал какую-то думу трудную, я мечтала, чтобы он хотел… что? Не знаю, эта история окончена. Точка.
– Гляди, как бы он еще не нарисовался, – предостерегла меня Жанна. – Бердянск чай не сахар. А это шанс.
– Не думаю. Мы так расстались, что, как тебе сказать… если бы он хотел, он бы мне хоть намекнул. Может, спросил бы телефон. А так – он даже телефона не взял. Нет, все кончено.
– Ну, кончено так кончено. Эдак всем спокойно. У нас тут в Москве своей рыбы хватает, хочешь крупной, хочешь мелкой. Лови не хочу.
– Я не хочу.
– Чего не хочешь? – не поняла она. Я допила вино одним залпом.
– Никого я не хочу. Ловить, бегать, краситься – зачем? Я тут подумала – не лучше ли мне вообще остаться одной. Как ты!
– Я не одна! – возмутилась Жанна, кивнув на Доцента. Василий Алибабаевич же, словно желая тоже вставить свое веское слово, тявкнул и зачем-то положил мне морду на колени. От неожиданности я несколько одеревенела, испугалась.
– Васечка, отойди, пожалуйста, – пропищала я, но он только еще сильнее ткнул меня носом в коленку. – Ой!
– Говорю тебе – не бойся ты его. Он у меня с очень крепкой психикой, просто так кусаться не станет. Просто он винограду хочет.
– Винограду? – удивилась я.
– А что? Если собака, так и винограду не есть? Васька у меня и помидоры жрет. Вот Доцент – тот только из миски и только мясо. Овощи – никогда, даже под дулом. Хотя что ему дуло? Оттяпает, и все. А Васька любит.
– И что, дать ему?
– В каком смысле? – пьяно захохотала Жанна. Я густо покраснела, ну и грубиянка она.
– В смысле винограда.
– Дай, конечно. Надо же между вами как-то контакт устанавливать, – согласилась она, и я принялась кормить пса виноградинами, которые он жрал прямо так, с косточками. Мой корм явно пошел в коня, потому что уже после десятой виноградинки я убедилась, что Васька мой не пытается откусить мне руку, а, наоборот, виноград берет аккуратно и интеллигентно, чтобы не пришлось за него краснеть.
– А у меня через неделю день рождения, – зачем-то сказала я, хотя эта информация и не представляла для Жанны никакого интереса. Во-первых, она послезавтра уезжает и, стало быть, поучаствовать никак не может. Во-вторых, даже если и так – я все равно не собираюсь его отмечать. Этот день рождения был первым, с которым я совершенно не представляла, что делать.
– Сколько стукнет?
– Тридцать четыре.
– Красотка. А ты ведь получаешься младше меня!
– А тебе сколько? – удивилась я.
– Сорок один, – сообщила она, страшно меня удивив. Она выглядела гораздо моложе. Может, тоже завести собаку?
– Хорошо выглядишь.
– А знаешь, почему? Потому что высыпаюсь, – заявила она, зевнув. Мы засуетились, вымыли в ванной посуду, составили на кухонный столик и разошлись по кроватям. Через несколько минут из-за тонкой двери я уже слышала размеренное дыхание трех носов (Жанны и ее любимцев, причем Василий Алибабаевич даже храпел), но я же спать не хотела совсем. Я просто села на подоконник, уперла ноги в стену и стала думать о своем. Что оно – мое. Жизнь идет дальше, и плохого в этом ничего нет. Просто отсчитываются годы. Может, и правда плюнуть на все и ребенка родить? Уехать домой, в Бердянск, мама будет счастлива. Что я буду тут делать? Кому я тут вообще нужна? Завтра пойду на работу, девчонки обрадуются. И что девчонки? И что с того, что я почему-то все-таки люблю этот город с его безумными развязками, от которых упал бы в обморок любой бердянский автомобилист? И люблю его вместе с пробками и давкой в метро, и с магазинами, на которые никаких денег не хватит, а теперь тем более, потому что денег вообще нет. Ну и что? Полюблю Бердянск. В Бердянске Яшка. Вот! Значит, ты все-таки думаешь о нем, глупая женщина. Думаешь, и от одних мыслей о нем, о его темных глазах, о его руках становится невыносимо хорошо и пронзительно одиноко одновременно. Но хорошо все же больше.
Через неделю жизнь практически пришла в норму. Жанна уехала. Я проводила ее до дверей, поняла многое про жизнь, глядя, как она прощается с собаками, почувствовала необъяснимую радость, когда поняла, что осталась в доме одна. За последние месяцы я практически никогда не имела возможности побыть одной. Оказывается, мне этого очень хотелось. За пару дней успела убедиться, что я-таки не совсем одна. Какое же это «одна», если в шесть утра перед работой тебя гонят бегом по улицам две здоровенные собаки, которые вместе весят значительно больше, чем ты. Кстати, после этого я приняла решение выгуливать их все-таки по отдельности, как бы это ни было проблематично для меня. По одному я все-таки хоть как-то могла их остановить. Хотя бы даже упершись ногами в землю и повиснув на поводке. На мои скромные «фу», «стоять» и особенно «домой» кони реагировали плохо. В частности Василий Алибабаевич. Нет, он по-своему принял меня, но просто не считал меня кем-то, до разговоров с которым стоит снисходить. Мало ли на свете хороших людей с виноградом. Что ж теперь, слушаться? С чего бы?
Но в целом и с ним все было неплохо, разве что засыпать из-за прогулок с собачками я начала прямо в десять вечера. Тем более что я вышла на работу и теперь по утрам запирала псов после прогулки и мчалась на Белорусскую, бежала по знакомой улице через знакомый мост к знакомому зданию. Я не была там больше трех месяцев, но на нашем болоте никогда ничего не меняется. И еще не успела пересечь проходную, как уже почувствовала, как же я по всем соскучилась.
– О, а вот и наша Марго! – заверещали девчонки. – Ну, наконец-то! Хоть на человека начала походить. Ну, как ты?
– Ничего.
– Как же ты нас всех напугала, – рассказала мне Раиса. – Я уже было совсем решила тебя уволить за прогулы, как вдруг звонит Зинка и сообщает, что у тебя пневмония. Знаешь, как меня потом совесть мучила? Ты как себя сейчас-то чувствуешь?
– Нормально, – успокоила я ее. – Можешь взваливать на мои хрупкие плечи весь ваш бумажный хлам. Буду отрабатывать.
– Вот и умничка, – обрадовалась она, тотчас же бросив меня на фланг счетов-фактур и накладных. Бездонное дно, непочатый край работы в любой период года. Ох, жизня ты моя горемы-ычная! Сидя за горой бумажек и ожесточенно перепроверяя номера счетов, я думала, что надо мне не тянуть и как-то решать с моим рабочим местом, ибо тут мне не просидеть долго. Хоть тут и девчонки, хоть тут и хорошо.
– Пойдешь курить? – спросила меня Вероника.
– А как же, – улыбнулась я. Мы вышли на лестницу и некоторое время молчали. Я даже не знала, с чего начать, так много со мной всего произошло. С удивлением я обнаружила, что, собственно, я совсем даже не готова на самом деле все ей рассказывать. Я совсем не горю желанием вытряхнуть на свет божий все мои мысли и чувства, не такие уж мы и близкие подруги. Мы просто работаем вместе. С некоторых пор я, оказывается, перестала чувствовать себя плотно окруженной кольцом близких, верных, любящих людей. С уходом Кешки из моей жизни ушла эта уверенность, но сегодня я обнаружила, что меня это больше не расстраивает.
– Ну, как отдохнула? – прервала молчание Вероника, выдохнув дым.
– Ты знаешь, отлично, – ответила я, выдыхая аналогичное облако. Я с удивлением отметила, что мне