Для Советского Союза этот подарок Польше имел особенную ценность, поскольку это было средством ослабить глубоко укоренившуюся враждебность Польши к России, которая вспыхнула с новой силой и превратилась в ненависть к Советскому Союзу после объявления о новых границах Польши на востоке. Перетянуть на свою сторону Польшу для Советского Союза означало не только безопасность западных границ, но и гарантировало влияние на всех оккупированных территориях даже после вывода оккупационных войск.
Немецкие коммунисты сегодня оказались в том же положении, что и польские коммунисты в 1939 году, когда Советский Союз участвовал в уничтожении Польши Пилсудского {110}. Как в те времена Польше, Германии сегодня приходится сидеть на двух стульях. А Советский Союз снова остается в выигрыше. Коммунисты двух стран могут с определенной долей оправдания умыть руки, свалив с себя ответственность, потому что они всегда боролись против экспансионистских устремлений под предлогом антисоветизма, которые и в том и в другом случае закончились одинаково.
Вся эта коммунистическая конструкция получила ощутимый удар, когда выяснилось, что необходимо переселить из Польши и других стран Восточной Европы более 12 миллионов немцев. Никто из нас даже в самых диких снах не мог и подумать, что Советский Союз окажется виновником такого нарушения прав национальных меньшинств, живших на этих землях веками. И это тогда, когда у него была возможность продемонстрировать миру пример решения проблемы по-новому, как это принято в социалистических странах, и дать урок практического применения принципов интернационализма! Эта не имеющая аналогов высылка миллионов людей должна была подтолкнуть Германию и всю Европу к моральной враждебности против коммунизма и Советского Союза. Но и здесь у московских коммунистов снова было наготове объяснение, которое пусть и не выставляло в выгодном свете Советский Союз, но зато имело под собой реальные основания. Одной из основных причин, почему Советский Союз столь долгое время не был сокрушен в результате борьбе с соседями-капиталистами, было наличие внутри этих стран противоречий и национальных, а также социальных конфликтов, которые невозможно было решить в условиях капитализма. Вся концепция Ленина о возможности победы социализма в одной стране основана на умелом использовании этих противоречий капиталистического мира. После завершения войны и поражения стран оси, в том числе Японии, один из таких конфликтов был устранен. Более того, появилась неоспоримая и мощная тенденция, объединяющая весь капиталистический мир, а именно господство на мировом рынке доллара и доминирующая роль Соединенных Штатов. В то же время на то, чтобы восстановиться после огромных потерь и разрушений, которые причинила Советскому Союзу война, должны были уйти годы. И еще больше времени должно уйти на преодоление все еще значительного преимущества Запада в науке и технике. Поэтому у Советского Союза есть все причины для того, чтобы быть осторожным, строго следить, чтобы Польша и Балканские страны следовали в его политике без вмешательства из-за границы. И это соображение важнее той слабой надежды, что когда-нибудь, после длительной и трудной политической борьбы, к власти в Германии могут прийти коммунисты. Следует учитывать, что все эти аннексии и изгнание немцев сделают коммунизм в Германии очень непопулярным, по крайней мере в первое время. А в долговременной перспективе все эти меры породят на оставшейся немецкой территории конфликт между необходимостью импорта и возможностью экспорта, рост безработицы, дефицит внешней торговли. И все эти противоречия, наверное, невозможно будет разрешить методами буржуазных демократий. Неизбежное обнищание людей подготовит почву для коммунистической агитации, и даже средний класс и крупные капиталисты тогда будут вынуждены искать спасения на восточных рынках и в плановой экономике, что означает ориентацию на Москву.
Конечно, эта стратегия является настолько жестокой и циничной, что не может не вызывать дрожь, но невозможно отрицать ее логичность и дальновидность. Сентиментальные революционеры не должны даже пытаться воплотить свои идеи на практике. Если кто-то верит в советский эксперимент, в коммунизм, он должен иметь достаточно смелости, чтобы признать все эти обстоятельства. Такова суть вещей. Мы должны забыть о собственных мыслях. Единственное, о чем стоит думать, — это формулировка Молотова о том, что три восточные немецкие провинции — это «колыбель Польского государства»{111}
В то время как Ульбрихт, который, несмотря на свою неотесанность, является умным человеком, с самого начала ответил на все вопросы заявлением, сделанным в советской зоне оккупации, о том, что «Гитлер проиграл в азартные игры восточные территории», нам в Национальном комитете приходится принимать шитые самыми черными нитками исторические конструкции, придуманные польскими шовинистами и фанатами панславизма{112}.
Мы должны верить в то, что политика, грубейшим образом нарушающая принципы национального самоопределения, при ближайшем рассмотрении является примером верности принципам интересов народов. В то же время мы должны защищать эту политику под прикрытием самых оголтелых националистических и расистских лозунгов и аргументов, полностью фальсифицирующих историю. После того как мы с болью приняли первый аргумент, нам сразу же было предписано безоговорочно и фанатично придерживаться и следующих, если мы не желаем, чтобы нас заподозрили в националистских отклонениях и фашизме. Даже некоторые коммунисты, такие как Циппель, Эммендорфер, Шранди и Клемент, принялись с жаром подстрекать других членов комитета протестовать против этих идиотских статей, с тем чтобы самим немедленно доложить об этих протестных настроениях в НКВД. Бывший унтер-офицер люфтваффе Гранди, который теперь, после репатриации в августе 1945 года, стал редактором центрального органа Коммунистической партии Германии, то ли по забывчивости, то ли из соображений циничной мести оставил после своего отъезда блокнот. В нем были аккуратно записаны фамилии товарищей и процитированы их еретические высказывания. В подобной атмосфере исчезли последние остатки солидарности в рядах Национального комитета. Заявление Ульбрихта о том, что репатриированы будут только антифашисты, поскольку фашистов в стране и так достаточно, в середине лета породило то, что мы назвали «борьбой за обратный билет». Теперь все мы слишком хорошо понимали, что тот, кто позволит себе иметь собственное мнение, будет считаться фашистом.
В первые месяцы после моего возвращения из района Нарева я был слишком раздавлен, чтобы проанализировать ту обстановку критиканства, которая воцарилась против меня. Но постепенно я сумел понять, что все нападки были направлены не только на то, чтобы я держал свой язык за зубами и не распространялся о том, что мне пришлось увидеть на фронте собственными глазами. Это были признаки того, что я попал в настоящую немилость. Члены партии говорили, что я являюсь политически ненадежным, что я морально разложился. Я жил в вакууме. За малым исключением мои товарищи по левому крылу комитета, то есть коммунисты, с которыми меня всегда связывали тесные узы, быстро разорвали со мной личные отношения.
Внутренний круг коммунистической прослойки в комитете был представлен триумвиратом в составе Хомана, Винценца Мюллера и Арно фон Ленски. Два генерала посещали зимой 1944 года антифашистскую школу и вернулись в Лунево убежденными коммунистами. Хоффмейстер уже не мог двигаться этим курсом из-за резко пошатнувшегося здоровья. А зимой сердечный приступ навсегда вывел его из борьбы.
Мюллер{113} так быстро нашел себе место среди коммунистов, что удивились даже те, кто на своем примере успел прочувствовать привлекательность этой теории даже для того, кто находится по другую сторону баррикад. В Генеральном штабе сухопутных сил вермахта он считался одним из самых способных военачальников. Внешностью он чем-то напоминал генерала Власова. Он мог быть вежливым, дружелюбным и любезным и в то же время энергичным и решительным. Когда-то этот человек был католиком и ярым монархистом. Будучи адъютантом Шлейхера, он был свидетелем произошедшего 20 июля 1932 года свержения прусского социал-демократического правительства в зоне ответственности третьего военного округа. Помимо Хоффмейстера, он был единственным из генералов- военнопленных, обладавшим опытом политической деятельности. Но это был опыт действия в «партии рейхсвера», который в своих статьях резко осуждал Хоффмейстер, вобравший в себя идеи Макиавелли вместе с чистого вида Realpolitik (реальной политики), столь характерной для сторонников фон Секта. Мюллер и Хоффмейстер прекрасно сознавали, что все успехи «партии рейхсвера» в тени Веймарской
